Только один год - Гейл Форман

Я беру чемодан.

– Идем. Отведу тебя домой.

* * *

Последний раз я был на барже в сентябре; точнее, я тогда добрался до пристани и сбежал. Она выглядела страшно пустой, будто скорбила по своему создателю. Посаженный Сабой клематис – «даже в стране, где небо вечно затянуто тучами, нужна тень», – который при нас бурно разросся по всей палубе, увял. Саба бы его подрезал. Он всегда делал это, когда приезжал к нам летом и видел, что растение без него болеет.

Клематис снова буйно разросся, стал густым, усыпав всю палубу пурпурными лепестками. Теперь здесь полно и других цветов – горшки, решетки, столбики, обвитые цветущими лозами.

– Раньше это был мой дом, – говорю я Кейт. – Я тут вырос.

Мы сели в трамвай, и она почти всю дорогу молчала.

– Красивый, – отвечает она.

– Это мой отец построил. – Я словно вижу, как Брам улыбается, подмигивает и говорит словно в пустоту: «Сегодня мне бы нужен помощник». Яэль прячется под одеялом. И через десять минут я уже стою с дрелью в руках. – Но я помогал. Я уже так давно тут не бывал. Твой отель прямо за углом.

– Какое совпадение, – комментирует Кейт.

– Иногда мне кажется, что вокруг только они.

– Нет. Не только. – Она смотрит на меня, и, наконец, спрашивает: – Что же случилось, Уиллем? Боишься на сцену выходить?

– Нет.

– Так что же?

И я рассказываю. О том, как утром мне позвонили. О первом чтении, как я нашел в Орландо что-то новое, настоящее, а потом все покатилось к чертям.

– Так что теперь я хочу просто сходить, отмучаться и покончить с этим, – говорю я. – И чем меньше свидетелей, тем лучше.

Я жду сочувствия. Или какого-нибудь свойственного ей труднодоступного, но отзывающегося где-то внутри совета, как играть. Вместо этого Кейт хохочет. Фыркает, икает. А потом, наконец, отвечает:

– Да ты шутишь.

Но я не шучу. И ничего не отвечаю.

Она пытается сдерживаться.

– Извини, просто тебе с неба упала такая возможность, вероятно, самая серьезная за всю твою жизнь, та самая гениальная случайность, о которых ты все время рассуждаешь, а ты готов позволить какому-то идиотскому режиссерскому указанию сбить тебя с пути.

Кейт говорит об этом с пренебрежением, словно это был просто дурацкий совет. Но я воспринял слова Петры куда серьезнее. Как пощечину, для меня это не просто пожелание режиссера, оно перечеркнуло мое желание. Не так. И именно тогда, когда мне казалось, что я действительно нечто нащупал. Я пытаюсь подобрать слова и объяснить Кейт, что это… предательство.

– Это все равно что встретить девушку своей мечты… – начинаю я.

– И не спросить, как ее зовут? – заканчивает она за меня.

– Я хотел сказать «и понять, что на самом деле это парень». Ну, что ты неправильно все трактовал.

– Так только в кино бывает. Или у Шекспира. Но интересно, что ты заговорил про девушку своей мечты, я как раз думала о той, которую ты искал в Мексике.

– Лулу? Она тут при чем?

– Я рассказала Давиду о тебе, твою историю, и он задал мне до смешного простой вопрос, который меня с тех пор так и мучает.

– Ну?

– Насчет рюкзака.

– Ты думала о моем рюкзаке? – Я пытаюсь отшутиться, но вдруг понимаю, что сердце забилось быстрее. Поматросил и бросил. В йоркширском акценте Тор слышится явное презрение.

– Вот в чем вопрос: если ты вышел попить кофе с круассаном, снять номер в отеле или что там еще, зачем ты взял с собой рюкзак со всеми вещами?

– Он был небольшой. Ты же видела. Я и в Мексику с ним ездил. Я всегда налегке путешествую. – Я говорю слишком быстро, как человек, которому есть что скрывать.

– Да-да, налегке, чтобы в любой момент можно было двинуться дальше. Но ты же собирался вернуться в сквот, и вылезал через окно, насколько я помню, со второго этажа. Правильно? – Я киваю. – И ты все равно взял с собой рюкзак? Не проще ли было бы оставить вещи там? Легче было бы вылезать. И тогда ей было бы понятно, что ты собираешься вернуться.

Я тогда завис на подоконнике – одна нога еще внутри, вторая уже снаружи. Меня пронзил порыв ветра, особенно резкий и острый после жаркой ночи. Я услышал, как Лулу перевернулась, закуталась в брезент. Я посмотрел на нее, и это чувство стало сильным, как никогда. Я подумал, может, остаться здесь, дождаться, когда она проснется. Но я уже высунулся и заприметил кондитерскую.

Я тяжело приземлился в лужу, захлюпал ногами. Посмотрел наверх, порывистый ветер трепал белую занавеску, а я испытал и грусть и облегчение, тяжесть и легкость, они меня как разрывали – одна тянула вниз, другая вверх. И в тот момент я понял, что между нами с Лулу что-то родилось, нечто такое, о чем я всегда мечтал, но боялся получить. Нечто, чего я хотел в большем объеме. И в то же время от чего бежал. Правда и ее противоположность.

Я пошел в кондитерскую, даже не зная, как мне быть, стоит ли возвращаться и оставаться на день с пониманием, что тогда разверзнется пропасть. Я купил круассаны, а решение так и не пришло. А потом за углом я увидел скинхедов. И хоть это и ненормально, но мне стало легче: они за меня решат.

Но когда я очнулся в больнице, хоть я и не мог вспомнить ни саму Лулу, ни ее имя, ни где она, мне отчаянно хотелось ее отыскать, и я понял, что решение было неправильное.

– Я собирался вернуться, – говорю я Кейт, но в голосе мелькает острие неуверенности, взрезающее мой обман.

– Знаешь, Уиллем, что я думаю? – мягко спрашивает она. – По-моему, что спектакль, что та девушка, все одно. Ты подошел близко, испугался, и нашел способ отстраниться.

Когда Лулу помогла мне почувствовать себя в безопасности – шагнув между мной и скинхедами, позаботившись обо мне и став моей девушкой из горной деревни, – я чуть не отправил ее в Лондон. В тот миг, когда мы скрылись от преследования, я посмотрел на нее и увидел, как решительно горят ее глаза, в которых уже появилась любовь, что было просто невозможно всего лишь за день. Я чувствовал, что я этого хочу, что мне это нужно, но еще мне стало страшно – потому что я уже знаю, что бывает, когда это теряешь. Я хотел, чтобы ее любовь меня защищала, но хотел и защититься от любви.

Я тогда не понимал. Любовь не надо защищать. В ней надо рисковать.

– Знаешь, в чем ирония актерской работы? – продолжает Кейт. – Мы надеваем тысячи масок, мы эксперты в искусстве скрывать, и единственным местом, где нельзя спрятаться, оказывается сцена. Так что неудивительно, что ты зассал. Ведь роль самого Орландо!

Она права – в очередной раз. Я это понимаю. Петра сегодня дала мне очередную возможность к бегству. Но ведь на самом деле в тот день я не хотел линять от Лулу. И сейчас не хочу.