Время грозы (СИ) - Райн Юрий

Максим закемарил. Он легко погружался в дремоту последние недели. Даже на минуту-другую — и то удавалось. Должно быть, организм требовал. Усталость. И от работы здешней ишачьей, а больше, наверное, от жизни. Накопилось.

— Сергей, вы к нам? — раздался голос Бориса, но Максим успел очнуться секундой раньше и, легко поднявшись, встретил вопрос хозяина уже у самых ворот.

— Здравствуйте, Борис, — сказал он. — Газон-то растет?

— Растет, — настороженно ответил Борис. — Верочка не нарадуется. Очень, говорит, качественная работа. А вы…

— Да все нормально, — перебил Максим. — Только у меня к вам предложение. Даже просьба. — Он встряхнул пакет. — Вы меня очень выручили. Вот, предлагаю посидеть, как интеллигентные люди сидят. Коньяк вроде неплохой… и вино… французское…

Борис уставился на пакет.

— Несколько неожиданно, — пробормотал он.

Из дома выглянула Вера.

— Что там? — спросила она.

— Да вот… — замялся Борис.

Максим сосредоточился.

— Вера, — решительно произнес он. — Во-первых, добрый день. Во-вторых, все хорошо. Я вам очень благодарен. Это искренне, поверьте, пожалуйста. Я попал в очень сложные обстоятельства, а вы дали мне работу и тем помогли. Вы даже не представляете, как. И в бригаду устроиться посоветовали. Очень, очень благодарен вам. Правда. Я, в общем, тут временно, но считаю своей обязанностью выразить все это. Вот. — Он поставил пакет на траву, извлек бутылки. — Коньяк, кажется, из лучших армянских, вино тоже должно быть хорошее. И никакого пьянства, Боже упаси!

Уф. Аж устал артикулировать. Речь в стиле Верхней Мещоры. Сделалось грустно…

— Странно… — отреагировала Вера.

— Верунь, ну что уж такого странного? — вступил в разговор Борис. — Сергей же явно случайно попал на эту работу, в эту бригаду… Ведь видно же культурного человека… За версту видно…

— Давайте, Вера, просто посидим полчасика, — сказал Максим. — И я уйду. Как-то мне… поймите… ну, трудно там. — Он мотнул головой, обозначая направление на поселок, где сейчас пьянствовали мужики. — Тридцать минут. А впрочем, как вам угодно. Все равно спасибо.

— Что вы, что вы! — поспешно воскликнул Борис. — Проходите, пожалуйста! Вот, в беседку! Верунь, ты вино будешь пить?

— Я пока ничего не буду, — ответила Вера. — Я по хозяйству, дел полно. Может быть, чуть позже. Что ж, — заключила она нехотя, — сейчас закуску вам приготовлю.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся Максим, — выдержанный коньяк закуски не требует. Мы его стаканами пить не станем — так, плеснем на донышко…

— Бокалы! — озаботился Борис. — Вы, Сережа, посидите минутку, я сейчас!

Он ринулся в дом. Вернулся не сразу. Зато — держа перед собой поднос, на котором стояли два пузатых бокала и блюдечко с тонко нарезанным лимоном.

— Считается, что лимон коньяку противопоказан, — проговорил Максим. — Хотя, если вы привыкли…

— Если нельзя, но очень хочется, то можно! — бодро провозгласил Борис, наполняя бокалы.

— Жванецкий? — осведомился Максим.

— А как же! Ну, давайте, Сережа, за знакомство! Кстати, я забыл — мы на «вы»?

— На «ты», конечно, — ответил Максим. — Что ж, за знакомство!

Они чокнулись, выпили, Борис потянулся было за долькой лимона, но, взглянув на Максима, отдернул руку.

Похвалили коньяк. Зажгли по сигарилле. Помолчали. Выпили по второй — за детей.

— Расскажи о себе, Сергей, — задушевным тоном попросил Борис. — Мне кажется, тебе есть что рассказать. Много ты повидал, думается мне.

Максим задумчиво посмотрел на собутыльника. Подкаблучник. Слабовольный человек, да и ума невеликого. Однако явно с образованием — значит, изложить может складно. Не Жванецкий, конечно, — эх! — но изложит. И наверняка газеты читает, телевизор смотрит.

Так или иначе, выбирать не из чего. Надо решаться. Самому не по душе эта легенда, но другого ничего не видно.

— Да рассказывать-то как раз… — начал Максим. И словно запнулся. — Короче говоря, Борис, есть такая болезнь — амнезия. Вот я ею и переболел. Страшно переболел. Смутно помню о себе до болезни, что рос в детском доме. Учился хорошо, в институт поступил, инженером стал. Где работал — нет, совсем не помню. Вроде бы, не было у меня никого, один жил. И в командировку, что ли, отправили. Кажется, на какие-то испытания. А там — авария. И все. Провал. Знаешь, сколько лет назад это было?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Борис смотрел на собеседника, приоткрыв рот.

— Восемнадцать лет, Боря. Восемнадцать! — Максим плеснул коньяка в бокалы, пригубил. — Представляешь? Нет? Вот то-то. Ну, пришел в себя, хоть что-то вспомнил… Хоть как зовут… Под городом Горьким больница, лес кругом… Там и лежал. Процедуры, то, сё. Да, сознание-то немного прояснилось, но не до конца. Документы свои украсть ума хватило, кошелек у завотделением — строгая тетка была, даже злая — тоже попер. И сбежал. А сообразить, что не готов через столько лет к жизни окружающей, — это не дотумкал. Но и вправду не готов был. На вокзал в Горьком вышел — ничего не понимаю. Нижний Новгород какой-то… Куда попал? Сел на поезд до Москвы, даже билета покупать не стал. От проводников по вагонам бегал, а ведь мне, оказывается, почти полтинник, а, Борь? В купе какое-то веселое завалился, пивом угостили, поплыл с отвычки. Очнулся — ни документов, ни кошелька. Испугался очень. А тут поезд встал незапланированно посредине перегона. Я и выскочил. Вот так тут и оказался.

— Ну и ну, — покрутил головой Борис. — Слушай, Сережа, и как же ты теперь? Может, в больницу тебе вернуться? Кстати, давай! За тебя!

— Спасибо. А в больницу — ни за что! Как вспомню… Борь, я чего хотел-то… Ты много не пей, а? Ты мне расскажи, что тут последние восемнадцать лет происходило. Краткий, так сказать, курс истории КПСС. А то ничего же не понимаю…

— КПСС-то больше нет, — сказал Борис. — Что ж, давай, расскажу. Восемнадцать лет, говоришь. Восемьдесят третий, значит… Нет, начну на год раньше — со смерти Брежнева.

…Коньяк усидели. Вино пить не стали — Максим опасался, что рассказчика совсем поведет. Несколько раз из дома выглядывала недовольная Вера — зачем-то пыталась остановить разговор. Борис, однако, оказался в подпитии довольно решительным и своенравным.

И излагал вполне связно и, показалось Максиму, более-менее объективно. А рассказ об августовском путче, о двух ночах, проведенных Борисом у Белого дома, получился еще и впечатляюще ярким.

Надо же, мимоходом отметил Максим, как раз в эти самые дни меня, идиота, били в мининском сельсовете и определяли в лагпункт 44-бис.

Борис довел повествование до конца.

Пожалуй, все сходилось. Нет, возможно, конечно, что это все-таки еще одно параллельное пространство. И не исключено, что дома не было никакой перестройки, никаких путчей, никаких приватизаций, страна не распалась, не воевали друг с другом армяне и азербайджанцы, грузины и абхазы, молдаване и какие-то приднестровцы, русские и чеченцы, все идет, как шло, все стабильно, величественно и безнадежно.

Но — вряд ли. Максим чувствовал — вряд ли. Домой он попал, именно домой. Скорее всего.

И волкодав здесь — околел.

Наташе бы все это рассказать, с тоской подумал Максим.

Да, волкодав околел. Вот только родной мир стал совсем, совсем чужим.

54. Понедельник, 2 июля 2001

— Заходите, присаживайтесь.

Бубень уселся на скамью у дальней стены.

— Закуривайте, — предложил начлаг.

— Спасибо, гражданин майор, — вежливо ответил Бубень, — я своих покурю.

Он выудил из кармана бушлата беломорину, неторопливо обстучал ее, смял бумажный мундштук, зажал папиросу в зубах. Начлаг покачал в руке коробок спичек, но авторитет, усмехнувшись, снова полез в карман, извлек массивную самодельную зажигалку, чиркнул колесиком. Зажглось с пол-оборота.

— Гордый, — безразличным тоном произнес особист, присевший на подоконник.

Бубень пожал плечами. Лицо его не выражало ровным счетом ничего. Или — все что угодно можно было прочитать на этом лице. Равнодушие — делайте, что хотите, мне все равно; независимость — вы сами по себе, я сам по себе; превосходство — видал-перевидал я вашего брата, вы против меня шавки и никто более, хоть и можете свинца в затылок вогнать прямо сейчас, но только все одно шавки; брезгливое презрение — псы вы шелудивые…