Полнолуние - Николай Плевако

— Сайкина хата зачалась! — крикнул Чоп с крыши. — Ну, теперь и наша на очереди!

Но Варвара будто ничего не слышала, бегая от стойла к стойлу с опоросными свинками, откидывала щеколды, выгоняла живность во двор. Она, казалось, забыла о своих сундуках с добром, над которым тряслась, еще дедовским и отцовским, — плюшевыми отрезами, тяжелыми, с кистями, шалями, каракулем, хромом, девичьим приданым, забыла, как старалась поменьше колхозу, побольше себе. Теперь она осознала, что лишиться личного — полбеды, но лишиться общественного, начала начал ее существования, — лишиться всего.

Сайкин метался по комнате, хватал то одну, то другую вещь, но тут же бросал, видя их бесценность. Потащил из горницы холодильник и застрял с ним в дверях.

— Выходи, дядя Филипп! Побереги жизнь! — крикнул Захар Наливайка, влезая в окно с брандспойтом, и Сайкин как бы опомнился, облапил на груди, под рубашкой, замусоленный узелок и выбежал вон из дыма и пламени.

Стоя поодаль, он глядел на свою полыхающую костром хату, на то, как Захар направлял в пламя взмученную, слабую струю из медного брандспойта, как трое парней баграми растаскивали обугленные, едко дымящие бревна, как бессильны они были против огня, глядел, глядел, и слезы вдруг полились из глаз; он обхватил голову руками и пошел прочь.

Западная сторона Таврического уже вся полыхала пожаром, и дым гигантским черным шлейфом тянулся над землей далеко в степь. Елена примчалась в хутор на двуколке, и за нею, рассыпавшись по полю беспорядочной цепью, те, кто был на севе. Улицы заполнились народом, подводами, грузовиками, мотоциклами: подъезжали пожарные команды соседних колхозов.

Прикатил из райцентра на красной машине с душераздирающим гудком Рубцов, соскочил на ходу, подбежал к председателю:

— Полный комплект пожарного оборудования, Елена Павловна!

Но огонь уже сделал свое дело. На этой стороне хутора уцелела одна только хата Чопа. Видно, защитил яблоневый сад. Среди пепелища, в самом центре пожара, чудом сохранился глиняный базок, в котором хрюкала свинья, просовывая в дырявую дверь мокрый пятачок и нюхая прогорклый воздух.

— Вот и всё… — сказала Елена, оглядывая тлеющее пожарище, похожее на поле отгремевшего сражения.

Чоп поправлял заваленный пожарниками забор. Он то и дело отрывался от работы, отдыхал. Особенно трудно ему было установить вывороченный из земли столб. Рубцов подошел, обнял столб, приподнял и с силой бросил в яму. Затем засыпал землей, старательно притоптал бугорок.

— Ладно, — сказал Чоп. — Не сто лет ему стоять. Спасибо, Дмитрий Дмитриевич! Эх и бед наделала черная буря, хоть и с энтузиазмом боролся народ. Да не так просто осилить стихию. Вон как взял пожар под гребло целую улицу.

Рубцов вернулся к пожарной машине, в последний раз окинул взглядом пепелище, заметил Елену и окликнул:

— Поедемте в райком, обсудим, как быть.

Сидели в машине молчаливые, под сильным впечатлением случившегося, думая каждый о своем. На полпути машина зачихала, задергалась и остановилась. Шофер полез в мотор, а Рубцов вышел на дорогу, увидел побежавшего в терновые кусты человека. Поведение его показалось странным.

— Эй, кто там? А ну вернись!

— Да это Филипп Артемович, — .сказал шофер с усмешкой.

— Почему же он прячется?

Шофер снова усмехнулся и кивнул на постройки птицефермы невдалеке:

— Сдается, за курами крался.

Елена сердито глянула на шофера и пошла к терновнику.

* * *

Среди ровной степи возвышался насупленный, угрюмый курган с желтоватой плешиной на одной стороне. Сайкин подошел к нему, огляделся. Восток был сумрачный, тучи ползли, казалось, по самой земле. Дул холодный ветер. Неожиданно далеко впереди взвихрился столб пыли и, поднимаясь выше и выше, достиг туч. А здесь, у кургана, ветер теребил белесые стебли приземистой цепкой полыни и рвал на Сайкине одежду, продувал насквозь. Впереди не было ни городов, ни людей, одни только дикие полынные степи. Думать об этом было жутковато, и Сайкин повернул назад, к еще тлевшей, как пепелище, вечерней заре. Она с трудом пробивалась сквозь непролазные тучи, угасая на глазах. Сайкин вспоминал города, кипучую, полную интереса жизнь и спрашивал себя: почему, почему он похоронил себя в хуторе? По малодушию? Или что-то непостижимое упорно противилось ему?

«Уеду куда глаза глядят!» — подумал Сайкин и повеселел от того, что принял это решение, в сущности очень простое и естественное в его теперешнем положении. Уже накрапывал дождь, крупные капли шлепались в дорожную пыль. Под их ударами и встречным упругим ветром он почувствовал в себе какую-то отчаянную, замирающую в груди радость, словно очертя голову выбросился из самолета на парашюте.

— Дядя! Дядя!

Сайкин вздрогнул, обернулся, не понимая, то ли послышалось, то ли на самом деле его звали. Голос, который донесся до него сквозь ветер и мрак, напомнил голос матери, когда она кликала сына домой в густых осенних сумерках, выйдя за калитку. Сайкин различил женскую фигуру с вытянутыми руками там, у кургана, от которого он уже далеко ушел, и дрожь пробежала по его телу. Он стоял, охваченный страхом, всматриваясь в сумерки.

Но это была Елена, растрепанная ветром, с дождинками на лице. Подбежала, закрыла лицо руками и навзрыд заплакала.

— Я вас весь вечер ищу.

— Не надо, не надо, дочка. Слезами горю не поможешь.

А она, словно боясь потерять его, остаться одной в неприютной степи на ветру, под дождем, взяла за руку, повлекла за собой:

— Пойдемте домой!

— Нету дома, некуда идти. Уеду я из хутора. Все мне здесь опостылело.

Он отстранил от себя Елену, посмотрел куда-то в сторону:

— Ну прощай, дочка!

Елена не смела его больше удерживать, только спросила упавшим голосом:

— Куда же вы?

— К дружку в Веселый. А там видно будет.

Зажимая под мышкой узелок, он пошел по проселку, сутулясь под ветром и косым дождем, который уже вовсю хлестал из черной низкой тучи. Обернулся и крикнул:

— Амбар я не поджигал, не думай! Варвара свидетельница. А ключи я нашел возле нашего дома. Чоп обронил…

* * *

Буря наконец стихла, но было холодно, как-то тускло, хотя небо очистилось и светило солнце. Бородин катил по шоссе в райкомовском «газике» и невольно поеживался от ощущения этой неуютности. Сухо стучали, ударяясь друг в друга, голые ветки деревьев. Ветер разворошил прошлогодние скирды соломы, и бурые ошметья замусорили поля. У лесопосадок поднялись волнистые барханы. Степь лежала неприглядная, сиротливая.

Бородин мрачнел, скупел на слово. Право, не позавидуешь секретарю, хоть и ездит он в личной машине, хоть и первый человек в районе. Он не может сказать, как строитель, положив последний камень в новый дом: «Вот она, моя работа!» Секретарским делам нет завершения.

В придорожной чайной за столом, накрытым для обеда, шофер поглядывал на Бородина с беспокойством:

— Вы меня слышите или нет, Василий Никандрович?

Шофер о чем-то спрашивал, но до сознания Бородина дошел лишь обрывок фразы.

— Потом об этом, — сказал он, поднимаясь. — А сейчас быстрей домой!

— Обед не окончен, Василий Никандрович!

— Я уже сыт.

На границе своего района Бородин увидел занесенные пылью и обглоданные зайцами почти до самых верхушек деревья. Все же на них проклюнулись листочки. А терн и абрикосы уже покрылись розово-белой кипенью. У хлеборобов это примета: можно сеять кукурузу. Но странно было видеть цветение на ветках, словно кем-то случайно натыканных в пыльные барханы. «Выживут ли? А как там посевы?» — думал Бородин, то и дело высовываясь из «газика», присматриваясь к нивам. Было непонятно, то ли начисто сметен верхний слой земли, то ли засыпан пылью, принесенной ветром с востока. Бородин чуть ли не через каждый километр велел шоферу останавливаться и шагал по полю, а «газик» катил следом по дороге.

В Москве после защиты диссертации был банкет, потом веселая, с шумными застольями, не столько познавательная, сколько развлекательная поездка в одно образцовое опытное хозяйство. Но в душе Бородина радость от успеха омрачалась беспокойством за дела в районе, ни на минуту не оставляла тревога, предчувствие какой-то беды. Вечером, вернувшись в гостиницу, он позвонил в район, узнал о пожаре в Таврическом и тут же отправился на вокзал, а приехав в райцентр, не заходя домой, пошел прямо в райком. Из кабинета дохнуло застоявшимся воздухом. Бородин пошире распахнул окна, хорошенько проветрил комнату, сел за стол. Накопилось много бумаг. Но тут вошел Рубцов. Секретарь показал на стул:

— Садись, рассказывай, как там в колхозе «Среди вольных степей»?

— Вы знаете о пожаре?

Бородин кивнул головой.

— Ну вот, несмотря на стихийное бедствие, колхоз первым в районе закончил сев.