Враг на рейде - Вячеслав Игоревич Демченко

милосердия.

Сняла корону, и за ней оказался до голубизны накрахмаленный чепчик с вышитым крестом.

А под ним, под выбившимся локоном светлых волос, оказывается, лицо, выписанное со скромным изяществом реалиста, было довольно густо крапленным бледными зимними веснушками. Над верхней губой рыжел назойливый пушок, ресницы были бы почти бесцветны, если б не умелый очерк черного карандаша. И тем контрастнее над ними ломалась чаячьим крылом густая сажево-черная бровь…

Вадим впервые видел это лицо так близко…

И был потрясен гением, сумевшим из таких вот обыденных деталей создать образ головокружительных прелести и обаяния. Без всякого намека на искусственность, от выражения глаз до косметического карандаша, их подчеркнувшего, – кто бы еще рискнул с такой непосредственностью им воспользоваться в военном госпитале? Здесь, где помада кажется moveton, нелепой и жестокой пародией на кровь.

– Он знал вас раньше? – поинтересовался «уездный доктор» как бы между прочим, но – показалось Вадиму – не без подвоха.

– Думаю, что нет, – пожала Арина плечами в белых крылышках фартука.

– Значит, реагирует плоть, – с напускным равнодушием констатировал доктор. – В силу своих, как говорит церковь, греховных наклонностей. Или, как я говорю, вполне простительных, физиологических потребностей.

– Но он отнюдь не отвечал, – девушка, заметно краснея, покусала нижнюю губу, но все же продолжила: – Взрывом эмоций на присутствие своих очаровательных сестер, которых уж точно не узнавал? – с некоторым девичьим превосходством закончила она.

– Клеймо социальных условностей, оставленное воспитанием на самом глубинном уровне сознания, – торопливо возразил доктор. – Одним словом, табу, принявшее вид безусловного рефлекса академика Павлова. То есть его собаки, конечно. Одним словом… – повторил беспощадный «эскулап», поднимаясь с некрашеного табурета: – Диагноз – черт его знает.

Доктор даже развел руками.

– Понятия не имею, как это будет на латыни. Своими же словами: мозг, лишенный божественного вдохновения личности, борется за выживание тела. Состояние это транзиторное, суть промежуточное. Как я уже говорил, между и между… – доктор, задрав свою «уездную» бороденку, фаталистически уставился в потолок.

– Но что-то же нужно, что-то же можно делать?.. – с надеждой обернулась на него Арина, непроизвольно взяв руку Вадима в свою…

И снова, не успев даже сообразить, как ему это удается… и удается ли вообще? Вадим, кажется, пожал ее пальцы.

«Кажется», потому что слишком маловероятным было бы, чтобы она вот так, сильно, ответила на его пожатие, как это показалось Вадиму. Даже не обернувшись?

Сомнение его так и не разрешилось.

– Что-то можно, – бодро кивнул «уездный доктор», поняв, что ответа на беленом потолке так и не найдет. – С этакой клинической картиной хороши будут хвойные ванны или ванны с применением мелиссы и хмеля, настойки валерианы. Впрочем, – перебил он сам себя. – Все это так, бабушкина гомеопатия.

Доктор пренебрежительно сморщился:

– А вообще, с учетом травматической этиологии заболевания и результатов общего обследования, мы можем смело предположить внутричерепную травму, – доктор закатил глаза под верхние веки, будто пытаясь высмотреть у себя в голове что-то сообразное «не дай бог!» – Гематому, например, под куполом черепа, которая давит на кору мозга? Так что дренаж или трепанация, и при благоприятном исходе…

– Так почему же? – вскочила Арина с кровати, забыв отпустить руку Вадима.

– Потому что благоприятный исход вам тут никто гарантировать не сможет, – сухо отчеканил «уездный доктор», опустив на девушку строгий взгляд, соответственно «уезду» деревенского врача или фельдшера, исключающий какие бы то ни было возражения со стороны неграмотной деревенщины.

– Да и не тут, пожалуй, – смягчился доктор. – Очень уж нежный и чувствительный предмет – мозг. Вот если бы взялся за дело сам Николай Николаевич?.. – доктор почмокал губами, точно гурман, припоминающий вкус изысканного блюда.

– Николай Николаевич? – переспросила Арина.

– Бурденко. Сравнительно молодой, но, безусловно, талантливый хирург и большой знаток нервных расстройств травматического генезиса, – почтительно понизив голос, сообщил доктор. – Но Николай Николаевич сейчас вне досягаемости. Он не в Петербурге даже, а в действующей армии. В самом, так сказать, пекле военнополевой хирургии…

– Где именно? – оборвала девушка врача так решительно, что он ответил прежде, чем успел переспросить: «Что?»

– На Северо-Западном фронте… Что?

Морская хроника

При подходе на рассвете к Босфору от флота был выделен отряд контр-адмирала Путятина в составе линейных кораблей «Три святителя» и «Ростислав», крейсера «Алмаз», авиатранспорта «Николай I», пяти мореходных тральщиков, двух пар миноносцев с тралами, двух миноносцев для уничтожения мин и двух миноносцев для охраны. Отряд направился к фланговой батарее на анатолийском берегу. Не доходя до позиции, назначенной для обстрела, отряд обнаружил под берегом пароход «Сабах», пытавшийся прорваться в Босфор. Несколькими выстрелами пароход был потоплен.

При приближении отряда к Проливу послышались выстрелы с фортов, но падения снарядов не было видно.

Линейные корабли, придя на дистанцию 63 каб., в 10 час. 30 мин. открыли огонь по фортам Эльмас, последовательно перенося огонь на батареи Анатоли-Фенер и другие. Были видны попадания в расположение батарей, на некоторых из них были замечены сильные взрывы. Гидросамолеты с авиатранспорта «Николай I» вели разведку, бомбардировали батарею Эльмас, казармы и другие объекты.

В 12 час. 30 мин. оба корабля, закончив бомбардировку входных батарей обоих берегов Пролива, отошли на соединение с флотом.

Главные силы флота и крейсера держались на ходу в 12–15 милях от Босфора в готовности вступить в бой в случае выхода неприятеля…

Кирилл и Кира

– Этак, гляди, докатишься, что станут в твои героические портреты детишкам халву заворачивать, – невнятно промычала Кира, тщательно пережевывая вязкий кубик рахат-лукума. – В помин сыновнего долга перед Отечеством. Нынче военная пропаганда рекламе не уступает ни в назойливости, ни в неразборчивости средств. Так что патриотические афишки вместо оберточной бумаги – это уже пройденный урок…

Она вдруг фыркнула, поспешно прикрыв рот ладошкой.

– Или, того хуже, станут тебя лепить из мармелада. Знаешь, есть такие наборы «Лилипут» абрикосовской фабрики? Там всякие мармеладки есть. Клоуны. Китайцы. Балерины… Будет еще и авиатор Иванов К.И. А светские барышни из самых патриотических чувств и вместо признаний в любви будут тебя пожирать не только глазами, но и буквально. Заталкивать в крашеную пасть. Томно и развратно…

С пугающим искусством Кира показала ему янтарный ломтик на розовом кончике языка и, прикрыв глаза, проглотила его с гримасой такого мучительного наслаждения, что Кирилл и сам невольно сглотнул.

Неспешно обведя влажным кончиком языка приподнятую верхнюю губу, Кира так же медленно подняла трепещущие ресницы. Чайно-карие глаза ее расширились.

«То ли впрямь увлеклась импровизацией, то ли…»

– А что? Я вот спички видал днесь с унтером Крючковым, – оборвал опасный ход мыслей «авиатора К. Иванова» отставной марсовый Карпенко, подняв голову от газеты. – Только он там не на пику насадил австрияк, а на спичку…

Матрос привык уже,