Параметры риска - Леонид Репин

— Двойка имеет рацию? — спросил Балыбердин Тамма.

— Да, — ответила база. — Володя! Если ты в состоянии двигаться с открытой рацией, то двигайся с открытой.

Но Балыбердин ответил:

— Вробще-то это сложно. Если они к вам обратятся, — сказал он прерывистым голосом, — скажите, что маршрут наш проходит так: если идти от них, снизу, то все время надо брать правее и по самым верхушкам гребешков. Не нужно брать влево.

— Как ваше самочувствие и как вы спускаетесь? Какой темп?

— Спускаемся очень медленно. Но все-таки спускаемся, работаем потихонечку… Постоянно идет снег. Видимость сто метров.

Туркевич с Бершовым все переговоры слышали и по голосу почувствовали, что Володя очень устал.

Но даже при почти запредельных для жизни нагрузках они сохранили способность реалистически мыслить, хотя сначала Мысловский считал, что вызов на помощь группы Иванова не был необходим, что они могли дойти до пятого лагеря сами.

Балыбердин, наоборот, утверждал и утверждает сейчас, что сделал правильно. Трезвая оценка своих возможностей — один из признаков здоровья и высокого класса. Возможно, не будь снега (они ведь оба шли без кошек) и свети им полная луна, они сохранили бы шанс дойти и выжить. Но на Эвересте надо рассчитывать только на себя, на свои возможности, не при благоприятных, а именно при экстремальных условиях.

При экстремальных условиях Балыбердин с Мысловским до пятого лагеря сами могли и не дойти… Впрочем, не будем додумывать ситуацию.

Итак, Мысловский спускался первым, за ним, страхуя, Балыбердин. В одном месте Эдик — по ошибке или в поисках лучшего пути — уклонился от маршрута метров на тридцать влево, и Володя долго не мог сползти за ним…

Дело в том, что спускаться последним, свободным лазаньем, сложнее, чем подниматься первым. Там перед глазами зацепки и есть возможность забить крюк или завести страховочную веревку за выступ. Здесь же и крюк и выступ останутся позади. У спускающегося первым надежная верхняя страховка, можно воспользоваться веревкой. А последний лишен этих преимуществ, он идет с нижней страховкой. Первый может пройти хоть по гладкой стене, второму нужен путь, где он мог бы хоть за что-нибудь цепляться.

Сойдя кое-как, Балыбердин увидел, как ему показалось, две фигуры в сотне метров ниже. Он сообщил об этом базе, и Тамм, хотя все, кто был в радиорубке, сомневались в этом, объяснил, что Володя видит двойку. И Туркевич сомневался.

В этот момент связь с базой была нормальной. Через несколько минут Тамм снова вызвал тех, кто на горе. Но рации молчали. Он твердил:

— Миша! Миша! Володя, Володя. Ответьте! И снова:

— Ответьте! Миша! Володя! База на приеме! Потом через некоторое время опять:

— Вы спускаетесь вниз или нет? Все вчетвером? Как хотелось Тамму, как ему было бы спокойно,

если бы они сказали — спускаемся… Судьба Бершова и Туркевича, то, что они пожертвовали горой, его сейчас не занимало. Да и не могло занимать! Тамм понимал: если, начав спуск в половине четвертого вечера, Мысловский и Балыбердин в девять часов встретились с Бершовым и Туркевичем всего метрах в ста пятидесяти от вершины, значит, самостоятельный их спуск в пятый лагерь чреват осложнениями.

Когда по предложению Тамма двойки должны были встретиться, он снова вызвал Эверест:

— Миша, Миша! Володя, Володя! Если все в порядке вы вчетвером спуститесь вниз. Скажи несколько раз: четыре, четыре, четыре, и мы поймем, что все в порядке, вы спуститесь вниз все четверо.

Но гора не отвечала.

Бершов с Туркевичем подошли к двойке в девять вчера, предварительно отозвавшись на голос в ночи. Теплого компота и еды было не так уж много. Но были и кислород, и окончание одиночества.

Те двое стояли, не двигаясь, поджидая своих спасителей. Бершов спросил Мысловского, как он себя чувствует, и тот с трудом проговорил: «Нормально». Балывердин сказал про себя: "Плохо, устал, вымотался". Потом они попили, перехватили "карманного питания", если честно — "три инжиринки на двоих, и все", — замечает Балыбердин. Туркевич надел кислородную маску Эдику, Бершов — Володе. То, что Мысловский был без кошек, они знали: его кошки упали в пропасть вместе с рюкзаком. Но отсутствие кошек на ногах Балыбердина их удивило. Потом они, как и сам Володя, поняли, что тот прошел мимо кошек, лежавших на его пути, с вершины не случайно: это было следствием усталости. Отсутствие достаточного количества кислорода, считают медики, при длительном пребывании без маски на такой высоте может привести к тому, что человек начинает хуже соображать, забывать, что делал, неправильно оценивает время и расстояние…

Альпинисты рассказывали, что скорость работы без кислорода падает раза в два по сравнению с работой при потреблении двух литров газа в минуту. Что сильно мерзнут конечности. Что от сухого морозного воздуха и усиленной вентиляции горло воспаляется настолько, что становится невыносимо больно проглатывать слюну, к будто глотаешь битое стекло. Что садится голос, становясь слабым и хриплым.

Две двойки стояли друг против друга.

— Сколько до вершины? — спросил Бершов.

— Часа два с половиной, — сказал Балыбердин. Дедовский кивнул — правильно. Сами они спускались пять с половиной часов, но понимали, что Бершов с Туркевичем спрашивают их о другом. — Сможете двигаться сами?

Вышла луна. Она заливала светом дикое нагромождение Гималаев, мертвые, промерзшие камни высочайшей из гор и четырех людей у ее вершины, двое из которых должны были сказать, что могут идти сами вниз, чтобы двое других пошли вверх.

— Давайте! — сказал Балыбердин.

Он прекрасно понимал, что задумали Бершов с Туркевичем. Продолжить теперь путь к вершине — это единственный шанс для второй двойки увидеть ее.

Балыбердин вызвал их на помощь, поставив под удар исполнение Сережиной и Мишиной мечты. Теперь он имел возможность помочь ее воплощению в жизнь.

Балыбердин, связавшись с Таммом, сказал, что ребята принесли кислород, накормили их, и спросил, можно ли им идти на вершину.

— Нет! — категорически запретил Тамм.

— Почему нет?! — закричал Бершов, выхватив рацию у Балыбердина.

— Сколько у вас кислорода? — спросил Тамм, уловив решительность собеседника.

— По триста атмосфер на каждого, — ответил Бершов.

Тамм замолчал. Это было тяжелое ожидание, хотя длилось оно всего секунд пять. Но в эти пять секунд решалась судьба всей их альпинистской жизни.

— Сколько до вершины?

— Часа два-три.

— Хорошо.

Евгений Игоревич, запретивший сначала ночную попытку, потом в необыкновенно сложных условиях быстро сориентировался и не настаивал на самом спокойном для себя, для Эдика и Володи варианте. Он взвесил интересы участников драматического спуска и счел возможным устроить счастье для Бершова и Туркевича.