Жатва - Тесс Герритсен

Нина Восс выглядела бледной, иссохшей. Ее кожа была совсем белой.

– Доктор, прошу садиться, – сказала она.

Эбби села рядом и захлопнула дверцу. Лимузин плавно взял с места и бесшумно заскользил в потоке машин.

Нина была в теплом черном пальто. Ее шею закутывал шарф. Лицо казалось лишь маской, за которой скрывалась пустота. Пациенты, успешно выдержавшие пересадку сердца, выглядели совсем не так. Эбби вспомнила румяное лицо Джоша О’Дея, его непоседливость и веселый смех.

Нина Восс была похожа на говорящий труп.

– Прошу меня извинить за опоздание, – сказала она. – Возникли некоторые сложности с отъездом из дома.

– Муж знает о нашей встрече?

– Нет.

Нина привалилась к мягкому сиденью. Ее лицо почти тонуло в черных складках шерстяного шарфа.

– Я за годы научилась не все рассказывать Виктору. Поверьте мне, доктор Ди Маттео, молчание – секрет счастливого брака.

– Мне думается, счастливый брак строится на других принципах.

– И на молчании тоже. Представьте себе.

Нина улыбнулась, повернувшись к окну. Размытый дневной свет скользил по ее лицу, образуя странные ломаные тени.

– Мужчин нужно защищать от очень многого. Главным образом – от них самих. Для этого и нужны мы, женщины. Думаю, вы это знаете. Но самое забавное – мужчины никогда не сознаются в своей зависимости от нас. Наоборот, они считают, что сами заботятся о нас. А мы знаем правду и просто молчим. – Она повернулась к Эбби, и ее улыбка померкла. – А теперь скажите… что Виктор натворил?

– Я надеялась, он вам рассказал.

– Вы говорили, это как-то связано с моим сердцем.

Нина приложила руку к груди. В сумраке салона ее жест выглядел почти религиозным. Отец, Сын, Святой Дух.

– Что вы знаете о моем сердце?

– Я знаю, что ваше сердце поступило в клинику не по обычным каналам. Почти все донорские органы проверяются на совместимость с организмом реципиентов через центральную службу регистрации. Ваше не прошло такой проверки. Согласно банку органов, вы вообще не получали донорского сердца.

Ладонь Нины, прижатая к сердцу, съежилась в плотный белый кулачок.

– Тогда откуда клиника получила сердце для меня?

– Я не знаю. А вы?

Лицо живого трупа молча смотрело на Эбби.

– Я думала, ваш муж знает, – сказала Эбби.

– Откуда ему знать?

– Он купил вам это сердце.

– Люди не могут покупать сердца.

– Имея большие деньги, люди могут купить что угодно.

Нина молчала, но ее молчание подтверждало фундаментальную истину: «Все продается».

Лимузин вывернул на Эмбанкмент-роуд. Теперь они ехали вдоль реки Чарльз в западном направлении. Поверхность реки была серой и бугорчатой от дождя.

– Как вы об этом узнали? – спросила Нина.

– С недавних пор у меня появилась уйма свободного времени. Просто удивительно, сколько всего успеваешь сделать, оставшись без работы. За последние несколько дней я узнала много чего. Не только о вашем сердце, но и о других. И должна вам сказать, миссис Восс, чем больше я узнаю, тем страшнее мне становится.

– Но почему вы решили говорить об этом со мной? Почему не обратились в полицию?

– Вы еще не слышали? У меня появилось прозвище – Доктор Болиголов. Говорят, я убиваю пациентов своей добротой. Все это, конечно, полная чушь, но люди всегда готовы верить худшему. – Эбби устало взглянула на реку. – У меня нет работы. Мне не верят. И у меня нет доказательств.

– А что у вас есть?

– Я знаю правду, – ответила Эбби, снова поворачиваясь к Нине.

Лимузин въехал в лужу. Под днищем зашумела вода, в стороны полетели брызги. Река осталась позади. Теперь они ехали в направлении парка Бэк-Бей-Фенс.

– Накануне вашей операции в десять вечера нам позвонили из Вермонта и сообщили, что в Берлингтоне найден донор. Через три часа донорское сердце доставили в операционную. Мы узнали, что изъятие сердца произведено в больнице имени Уилкокса хирургом Тимоти Николсом. Вам пересадили сердце. Эта операция ничем не отличалась от множества аналогичных. В Бейсайде их делают постоянно.

Эбби помолчала.

– Обычная операция, если бы не одно большое «но». Никто не знает, откуда мы получили донорское сердце для вас.

– Вы же только что сказали: из Берлингтона.

– Так нам сообщили. Однако доктор Николс исчез. Возможно, он скрывается. А может, его уже нет в живых. В больнице имени Уилкокса утверждают, что в ту ночь у них вообще не проводилось изъятий донорских органов.

Нина молчала. Казалось, ей хочется втянуть голову и скрыться внутри своего пальто.

– Вы были не первой, – сказала Эбби.

Белое лицо-маска повернулось к ней.

– Были и другие?

– По крайней мере четверо. Я проверила данные за последние два года. И везде – одинаковый сценарий. В Бейсайд звонили из Берлингтона и сообщали об имеющемся доноре. Сердце привозили к нам, и всегда ночью. Дальше очередному пациенту пересаживали сердце, начинался процесс выздоровления и так далее. Но во всей картине была одна серьезная нестыковка. Если есть четыре донорских сердца, значит должны быть и четыре покойника. Мы с подругой проверили некрологи в берлингтонских газетах по этим датам. И не нашли ни одного.

– Тогда откуда приходят донорские сердца?

Нина смотрела на нее с недоверием.

– Этого я не знаю, – сказала Эбби.

Лимузин вывернул на север и теперь возвращался в район Бикон-Хилла, откуда началось их путешествие. Туда водитель ехал другой дорогой, не по набережной.

– У меня нет доказательств. Я не могу обратиться ни в Банк органов Новой Англии, ни куда-либо еще. Все знают, что я под следствием. Многие считают меня просто сумасшедшей. Потому я и обратилась к вам. Когда я впервые увидела вас в палате, я подумала: «Вот женщина, с которой я хотела бы дружить»… Миссис Восс, мне нужна ваша помощь.

Нина молчала. Она смотрела прямо перед собой. Ее лицо напоминало костяную фигурку. Эбби казалось, что миссис Восс мучительно принимает решение. Наконец оно было принято. Нина глубоко выдохнула:

– Я высажу вас здесь. Тот угол вас устроит?

– Миссис Восс, муж купил вам сердце. Если это сделал он, найдутся и другие покупатели органов. Мы ничего не знаем о донорах. Мы не знаем, как и…

Нина нажала кнопку переговорного устройства.

– Остановите здесь, – велела она водителю.

Лимузин подкатил к тротуару.

– Прошу вас выйти, – сказала Нина.

Эбби сидела не шевелясь. Она молчала. Дождь все так же барабанил по крыше лимузина.

– Пожалуйста… – прошептала Нина.

– Я думала, вам можно доверять. Я думала…

Эбби медленно покачала головой:

– Прощайте, миссис Восс.

На ее ладонь легла холодная рука. Эбби подняла голову. На нее смотрели испуганные глаза Нины Восс.

– Я люблю своего мужа, – сказала Нина. – А он любит меня.

– И это все оправдывает?

Нина не ответила.

Эбби вылезла, хлопнула дверцей. Лимузин тронулся с места. Эбби смотрела, как большая черная машина растворяется в сумерках.

«Больше мы с нею никогда не увидимся».

Понурив плечи, Эбби пошла навстречу дождю.

– Миссис Восс, теперь домой?

Голос водителя, искаженный переговорным устройством, вывел Нину из транса.

– Да. Отвезите меня домой.

Она еще плотнее завернулась в кокон пальто. За окном мелькали залитые дождем улицы. Нина думала, что скажет Виктору и о чем умолчит, не в силах сказать.

«Вот во что превратилась наша любовь, – думала она. – Секреты на секретах. И самый ужасный из них тот, что хранит Виктор».

Она заплакала, опустив голову. Это были слезы по Виктору, по их совместной жизни. Это были слезы по себе, поскольку Нина знала, что ей придется сделать, и боялась.

Струи дождя катились по стеклу, словно потоки слез. Лимузин вез ее домой, к Виктору.

19

Шу-Шу давно нуждалась в стирке. Большие мальчишки говорили об этом Алешке чуть ли не с первого дня плавания. Они даже грозились выбросить плюшевую собачонку за борт, если Алешка как следует не выстирает свое сокровище.

– Она у тебя воняет, – морщили они носы. – Ничего удивительного: все твои сопли собрала.

Алешка не считал, что его верная подруга воняет. Ему нравился ее запах. Он вообще ни разу не стирал Шу-Шу, и на ее плюшевой шерсти собралась целая коллекция запахов. С каждым было связано свое воспоминание. Например, запах подливки был совсем недавним. Сегодня за ужином Алешка пролил подливку ей на хвост. А ужин? Просто сказка. Надия не скупилась и дала ему двойную порцию каждого блюда. Еще и улыбнулась! Сигаретный дух напоминал о дяде Мише. О его запахе, грубоватом, но теплом. А вот еще запах – кислый запах борща. Это воспоминание о последней Пасхе, когда мальчишки ели крутые яйца, смеялись, пихались, отчего он пролил борщ прямо на голову Шу-Шу.

Если закрыть глаза и вдохнуть глубоко-глубоко, можно, хотя и не всегда, уловить совсем другой запах. Слабый, но не исчезнувший за годы. Этот запах не назовешь ни сладким, ни кислым. Алешка узнавал его не столько обонянием, сколько чувством, пробуждавшимся внутри, в глубине сердца. Это был запах раннего детства, когда его носили на руках, пели песенки. Когда его любили.