Инвестиции в семью (СИ) - Аля Морейно

толпятся журналисты, кучкуются люди — вероятно, родственники тех, кого ещё не удалось эвакуировать.

Я никого из них не знаю и знакомых лиц не вижу. Наверное, нужно связаться со свёкрами, но у меня нет их номеров. Набираю Рите, личным охранникам — всем, кто хоть как-то может быть в курсе. Но на другом конце провода либо не берут трубку, либо ничего не могут мне сообщить.

Время от времени от проходной отъезжают “скорые” с сиреной — людей продолжают освобождать из огненного плена. Может быть, Влад тоже в больнице? Но где его искать?

Наконец телефон оживает. Номер незнакомый.

— Алло! — нетерпеливо кричу в трубку, надеясь услышать хоть что-то оптимистичное.

Это оказывается свекровь, и она рыдает.

С большим трудом мне удаётся узнать, что “Рома там с утра, решает вопросы”. Где именно “там”, она объяснить не может. То ли в эпицентре пожара, то ли в пожарном управлении, то ли ещё где…

— Милочка, Влада нигде нет! Понимаешь, нигде! Кто-то видел, что он помогал выводить рабочих, а потом в цеху обрушилась крыша — и всё!

От этих слов становится по-настоящему страшно. Боже, я готова летать на самолёте хоть каждый день. На всё готова, лишь бы он выжил, лишь бы с ним всё было хорошо…

— Людмила Аркадьевна, не плачьте раньше времени, — пытаюсь её успокоить, хотя сама реву. — Я тут возле завода, скорые постоянно увозят людей, одна за другой. Значит, постепенно всех достают. И раз везут с мигалками, значит, люди живы. Давайте вместе молиться, чтобы с Владом ничего не случилось.

— Мила, да уже сколько часов никак не потушат! Там же ядовитые вещества, а они внутри…

Один из пожарных направляется в сторону журналистов.

— Погодите, сейчас, кажется, будет интервью, я побегу послушаю, — кладу трубку и спешу пробиться поближе к ограждению.

Офицер наговаривает журналистам заученные фразы. Причина пожара неизвестна. Огонь удалось локализовать, пожарники работают. Эвакуация пострадавших затруднена, но всех постепенно достают. К сожалению, есть погибшие. Точные цифры и фамилии пока не известны. Пострадавших развозят в больницы. Он называет номер телефона горячей линии, я пытаюсь проговаривать его в уме, чтобы не забыть. Но это бесполезно — я не способна сейчас ничего запомнить.

К столпившимся возле ворот скорым выкатывают сразу несколько носилок. Увидеть, кого на них везут, невозможно. Но в груди что-то щёлкает. На мгновение замираю, сердце будто останавливается. Во мне включается реактивный двигатель, я расталкиваю людей, подныриваю под ленту и бегу.

— Девушка! Куда вы? Туда нельзя! — перехватывает меня на полпути полицейский.

Но я, как бешеная, вырываюсь и кричу:

— Пустите! Пустите! Там мой муж!

Каталку заталкивают в машину, и я успеваю заметить что на ней лежит человек в чём-то, что когда-то могло быть синим костюмом.

Не существует силы, которая может меня остановить. Я дерусь, ругаюсь, кричу и даже кусаюсь. Веду себя безобразно. Всё это происходит на глазах у журналистов и прочих зрителей. Но мне плевать.

Метры, отделяющие меня от машины “скорой помощи”, кажутся бесконечными. Преодолевая их, отчаянно молюсь.

Все ссоры, обиды и неприятности из прошлого кажутся ничего не значащей ерундой. Всё теряет смысл и меркнет рядом с ужасом, который я испытываю при мысли, что с Владом может случиться что-то плохое и непоправимое.

Успеваю забраться в машину до того, как захлопываются двери и включается сирена.

— Девушка, вы кто такая и что тут делаете? — строго спрашивает врач, когда я появляюсь в салоне.

— Я — его жена! Поехали скорее! — беру на себя смелость командовать.

Лица лежащего на носилках мужчины не видно — на нём кислородная маска, но я не сомневаюсь, что это Влад. Рассмотреть повреждения с моего места не представляется возможным, однако по косвенным признакам догадываюсь, что он без сознания.

Порываюсь приблизиться к мужу, но один из медиков рявкает:

— Сидите там. Вы нам мешаете!

Мне невыносимо страшно. Реву, громко всхлипываю, причитаю, как самая настоящая истеричка.

— Что с ним? Что с ним? Скажите мне!!! Почему вы молчите? — кричу, оглушая всех присутствующих.

Медики крутятся возле Влада и что-то с ним делают, переговариваясь короткими непонятными фразами. Никто не торопится вступать со мной в разговор и что-то объяснять.

— Дамочка, если вы сейчас же не успокоитесь и не прекратите кричать, мы остановимся и высадим вас, — устало, но безапелляционно заявляет врач.

Я вынужденно затихаю. Но не отвожу глаз от мужа и беззвучно реву, всхлипывая в рукав.

Едем недолго. Благо, нам уступают дорогу, мы не останавливаемся ни на одном перекрёстке. Я неустанно молюсь и умоляю Влада держаться.

В больнице его сразу забирают, а меня оттесняют и приказывают ждать. Стою посреди приёмного отделения совершенно потерянная и не знаю, куда мне идти и что делать. Как ему помочь?

— Девушка, присядьте, — слышу рядом вкрадчивый немолодой голос. — В ногах правды нет. Давайте лучше я запишу пока ваши данные. Как появится информация, врач к вам обязательно выйдет и всё объяснит.

Женщина в медицинской форме приносит мне стакан воды. Но успокоиться не получается. Мне кажется, мои внутренности мучительно выгорают. И я реву без остановки.

Людей всё привозят и привозят. Постоянно мелькает полицейская форма — следователи опрашивают пострадавших, которые в состоянии давать показания. Несколько раз звонит свекровь. Она ждёт окончания операции и обещает подъехать.

Проходит несколько мучительно долгих часов, за которые я успеваю прокрутить в деталях и переосмыслить всю свою жизнь. Варюсь в отчаянии и корю себя за гордыню. Когда на улице темнеет, а медсестра на посту начинает откровенно зевать, наконец-то выходит врач — мужчина средних лет.

— Ваш муж, можно сказать, родился в рубашке…

Он говорит и говорит, сыплет медицинскими терминами. А я ничего не слышу, в ушах гудит: он жив, жив, жив!

Приезжают свёкры. На Людмиле Аркадьевне лица нет, она будто постарела сразу лет на десять. Глаза заплаканные, опухшие, плечи поникли. Её муж, как обычно, собранный, жёсткий и словно невозмутимый. Но по углубившимся на лбу морщинам и покрасневшим глазам я понимаю, что спокойствие — это лишь показная маска, а внутри у него бушует такой же разрушительный шторм.

Влад в реанимации. Меня пускают к нему только на минутку, и то после шухера, который умудряется навести Розозвский-старший, не повышая голоса. Вхожу в палату, а ноги не слушаются.

Муж спит. Голова и глаза забинтованы. Мне уже сказали, что необходима ещё одна операция, чтобы спасти зрение. Правая рука сильно обожжена, к левой подключена система.

Я знаю в общих чертах, что там произошло. Когда начался пожар, Влад был в административном здании и сразу побежал в цех помогать