Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер

Перелыгин подумал о переменчивости жизни, ее зависимости от тайных механизмов, что приводятся в действие неизвестными людьми, и о неизменности природы. Эти сопки за его окном и те горы за ними простояли тысячи лет и простоят еще тысячи, храня свои загадки и сокровища, ради которых вокруг копошатся люди. Строят города и поселки, а потом бросают их, как только иссякнет очередная жила. Кто же защитит эту землю? Малочисленное коренное население оленеводов и охотников? А нам она, выходит, пригодна только для временного проживания? Мы тут не живем до старости, не умираем на ней, как они, не лежим в этой земле, и на наши могилы не приходят дети и внуки, а значит, эта земля хранит только их мудрость и лишена нашей, не соединяясь с ней, не рождая общую большую мудрость. Мы же – живущие тут в разные времена – лишь колониальные режимы, которые постоянно меняются.

Был «Дальстрой», начавший не виданное здесь производство. Оно было допотопным, зэковским. Поэтому после войны оказалось, что богатые месторождения отработаны кое-как. Многое пришлось доразведывать, пересчитывать.

И наладилось, появились внятные правила – вычищать металл дочиста, мыть россыпи с бедным содержанием. Выросли затраты, но Комбинат не снижал, а наращивал добычу. Такое могло позволить себе государство, которое не верило в сказки о философском камне, не могло унизиться до походов за золотом на валютные биржи, а понимало, что это золото не растет на полях, взять его больше негде.

И вот эти правила хотят выкинуть как хлам. Что же останется после нас через каких-нибудь пятьдесят лет? Обозримое будущее сократится до завтрашнего дня.

«Удивительно, – думал Перелыгин, – Сороковов и Деляров идут против правил. Но если Деляров и попал под пресс Сороковова, то для самого Сороковова последствия грозят непредсказуемостью. Почему он готов идти на преступление?»

Перелыгин размышлял о непонятном, странном выборе, причины которого не мог разгадать. Этот выбор объединил двух очень разных людей. Внезапно его поразила догадка. А что, если Унакан – лишь частный случай. Что значит он в масштабах страны? Мелочь! Правильно сказал Деляров: одним больше, одним меньше – не обеднеем. Может быть, дело совершенно в другом: до сих пор геолог стоял на страже интересов государства и страны, но что, если в этой незыблемой основе вот-вот что-то изменится? Ведь и Сороковов обязан защищать интересы государства, потерявшего ощущение опасности, подобно тому, как перестает чувствовать вкус обожженный кипятком рот. Что же, черт возьми, происходит?

Возможно, Деляров уверен, что Унакан ничего особенного собой не представляет, а идея Вольского – лишь красивая мечта! В противном случае слухи, доходившие до Перелыгина, будто Деляров метит на место начальника экспедиции, – вовсе не слухи и Матвею надо громко напомнить о себе после Сентачана.

Тогда, больше двадцати лет назад, удача не пожелала никого изнурять мучительным поиском, выбрала для открытия август – радующий цветом предосенней зрелой красоты, которая с широтой и роскошью медленно задерживается в предвечерних часах еще долгого прозрачного дня.

За год до того на террасе небольшого ручья был поднят штуф. Его анализ удивил содержанием золота и поразительной концентрацией сурьмы. Правда, сначала на эту находку внимания не обратили, а через год вспомнили, поручив Делярову, чья партия проводила полевой сезон неподалеку, исходить долину того самого ручья.

Геологи поужинали. Илья отошел от лагеря. Позже его отлучка войдет в легенду, без которых не обходится ни одно открытие.

Много раз друзья, используя изрядное количество спирта, пытались выпытать, как проходило его одинокое хождение, но Матвей, пьяно улыбаясь, плел что-то про интуицию, а на вопрос: «В каком месте она у него находится?» – еле ворочая языком, посылал всех подальше.

Однажды ночью по дороге домой после преферанса Перелыгин узнал все у самого Делярова.

«Проясни для истории», – попросил он.

«Разболтаешь, никогда больше ничего не скажу. – Деляров остановился, достал сигареты. – Тут такое дело. Вышел я на ручей, иду, правый борт оглядываю и чувствую – живот скручивает. Мысль еще мелькнула – здравствуй, язва, – гастрит-то уже был. Ну вот, значит… – Деляров затянулся, пряча огонек сигареты в кулаке, сплюнул, покачал головой. – Короче, совсем невмоготу стало, понимаешь, я и присел прямо у ручья. Сижу, комаров гоняю, а по воде-то глазами шастаю туда-сюда. Вижу, метрах в пяти камень странный в ручье чернеет, но разглядеть издали не могу. Подхожу, хвать его, а внутри все сжалось, хоть снова садись. Точно, антимонит! Я зырк по ручью. Еще два – один в воде, другой на берегу. Я вверх, а сам уже прикидываю высоту сопки, русло. Чую, развал где-то рядом. Себе внушаю: спокуха, Мотя! Куда там! Так бы на сопку и взлетел. Еле уговорил себя вернуться. Такая история… – Деляров отбросил окурок. – Геология, брат, наука мутная, пошли».

Через два дня Деляров нашел рудный развал, обнаружил золото-сурьмяную жилу в коренном залегании и вошел в историю. Так просто и буднично состоялось это открытие, подтвердив геологическую истину – месторождения появляются, когда в них созревает потребность.

В ту ночь Илья долго не спал, испытывая счастливую жгучесть внутри, будто стакан спирта гулял по крови. Он вышел из палатки, подпалил костер. Стояла ясная, чистая ночь. Где-то у горизонта уже маячила осень, луна катилась по сопкам. В черном небе ярко светила Полярная звезда.

Спустя всего два месяца рудное тело вскрыли в коренном залегании. А еще через три года – немыслимые темпы – разведка была завершена. Запасы передали для освоения. Деляров плюхнул в руки Клешнину золотосурьмяного «сиамского близнеца».

Близилось время наград. Клешнин требовал Делярову Героя, но наверху сочли – слишком молод, и дали орден Ленина, правда, с Государственной премией.

Пора было строить комплекс – рудник и фабрику. Тут-то и выяснилось: никто еще в таком климате ничего подобного не строил, даже не проектировал.

«Сколько ждать прикажете?» – недовольно поинтересовался Клешнин. «Постараемся года в два уложиться, – ответил директор проектного института. – Быстрее сделать невозможно, нет такой практики, понимаете, аналогов нет. Слишком велик риск – это же вечная мерзлота и мороз под шестьдесят». «Случается и за шестьдесят, – угрюмо уточнил Клешнин, – но у меня столько времени нет», – закончил он разговор и принялся искать подходящий проект.

Наконец ему сообщили о похожем сооружении где-то в среднеазиатской республике. Он прилетел туда зимой – вокруг ходили люди в рубашках и платьях, зеленели деревья, цвели цветы.