Потоп (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Много.

Дойдя до шанцев она их преодолела и ринулась вперед. На вагенбург. Где завязалась ожесточенная рукопашная схватка. На штыках против сабель и шпаг.

Вот тут-то и пригодились полукирасы и шлемы в полный рост.

Выручили.

Ой как выручили.

После боя редкий солдат из первой линии не насчитает на себе с десяток отметин от ударов. Хороших таких. Акцентированных. Которые бы отправили его верно к праотцам.

Тем временем люнеты стреляли.

Пушки перегревались.

Их поливали уксусом. Стремясь отсрочить этот момент. Более тщательно банили. Из-за чего залпы стали происходить реже. Помогало не сильно, однако они продолжались. И на такой дистанции губительность сосредоточенного огня 3,5-дюймовых орудий была поистине чудовищная.

Да, это не 6-дюймовки Керчи. Совсем нет. Но и эти пушки давали прикурить.

Наконец что-то случилось.

Словно хрупнуло.

Или лопнуло.

Так сразу и не разобрать.

Но это почувствовали все. Раз. И неприятель начал спешно отходить.

Побежал, то есть.

Решительно и бесповоротно. Оставляя после себя землю, сплошь усеянную убитыми и раненными…

А там, у южного леса, происходила своя драма.

Два уланских полка прошли по просеке. И, захватив с собой шесть полков калмыков и башкир, вывалил на опушку, проломившись через молодой подлесок, а перед тем пробравшись через, наверное, километровую полосу редкого леса.

Вошла в лес тысяча.

Вышло из него четыре.

И все с пиками.

Их ждали.

Но… как-то растерялись, увидев… Словно в той широко известной юмористической сценке советского кино:

— А где бабуля?

— Я за нее.

Татары, поняв, что дело пахнет не то, чтобы керосином, а совсем уж непотребными субстанциями, развернулись и дали деру. Панцирная конница же, не будь дураками, последовала их примеру.

Это против тысячи они могли отработать через фланговый охват. А тут то… тут совсем другой расклад. И встречаться лоб в лоб с конными копейщиками, без сильного численного превосходства хорошей идеей не выглядело от слова вообще.

Так что эти восемь полков улан, собранных в один кулак, и вылетели на плечах отступающих всадников к ставке объединенного войска. Как раз в тот момент, когда там, на шанцах, произошел перелом боя и неприятель побежал. Но, отбежав на несколько сотен метров, он увидел, что? Правильно. Сражение у ставки, где его командование пыталось прорваться и отступить.

Да, у союзников еще оставались войска.

И если бы не вот этот удар улан, они смогли бы чин по чину отойти.

Если бы…

А так началось бегство.

Всеобщее бегство.

Кто куда.

Ну а кто не мог, бросал оружие и поднимал руки…

Тем более, что вагенбург уже разомкнули и все четыре полка карабинеров самым энергичным образом ринулись вперед. На бегущего неприятеля. Не суля беглецам ничего хорошего…

[1] Борис Петрович Шереметев уже был аттестован в графы по совокупности заслуг.

Часть 3

Глава 5

1707 год, июнь, 8. Москва — Кафа

— Москва-то изменилась… — покачал головой Федор Юрьевич Ромодановский, но как-то с разочарованием что ли, хоть и едва заметным. И отхлебнул чая.

— Да, — покивал Василий Васильевич Голицын, который хоть и считал эту эмоцию, но подчеркнуто проигнорировал. — Еще года два и основные работы завершатся, а бригады освободятся. На их наем уже очереди появляются. Демидов вон — Тулу задумал тоже перестроить.

— Это навряд ли.

— А чего?

— А красивости? — грустно улыбнулся князь-кесарь. — Это сейчас наши родовитые и богатые в спешке строятся. А как все утрясется — самое интересное и начнется. Они ведь друг перед другом выкабениваться станут. Перестраиваться наперегонки. Я слышал уже кто-то мрамор закупает из Италии. Он не успел кораблями проскочить османов до войны. Вот как раз для отделки фасадов. А ты думал? О! Все только начинается.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Федор Юрьевич, так это мелочи, — отмахнулся Голицын. — Ни землекопы, ни каменщики, ни кровельщики, ни прочие в таком количестве не понадобятся. Останется мал-мало самых рукастых бригад. Вот они и будут этим всем заниматься. А остальные куда пойдут? Вон, государь у нас задумал большой храм в селе Кунцево. Вместо него. А вокруг него разбить парк по типу Версаля. Как раз — высвобождающие бригады и направил туда. Пока. Дальше то их все равно станут выкупать Демидовы, Строгановы и прочие.

— А зачем он всего этого понастроил?

— Чего этого?

— Мануфактур кирпичных, черепичных и прочего. Вон — аж три цементные мануфактуры завел. Да здоровенные. Куда столько?

— Строить Федор Юрьевич. Строить.

— Так если Москва уже все?

— Ну она, допустим, не все. Какая-то стройка будет продолжаться и дальше. А остальные города? Нам ведь Русь перестраивать надо. И дело доброе и страну развивает невероятно.

— Ладно. Кирпичи куда ни шло. А цемент? Его куда столько? Балки перекрытий делать? Так их не надо в таком количестве. Подменить известь при кладке? Опять — слишком много. На склады же все везут, где и тухнет без дела.

— А ты не ведаешь разве?

— Что?

— Государь с сыном удумали строить корабли из железобетона. Вот, ждут пока Лев Кириллович наладит выпуск арматуры и вязальной проволоки под это дело. Но война, сам знаешь, он все на поковку пушек бросает. Вот и откладывают в сторону.

— Бред какой-то, — покачал головой Ромодановский.

— Что? Почему?

— Корабли из бетона… из камня… где же это видано?

— А ты не видел еще?

— Что? О чем ты?

— А, — махнул рукой Василий Васильевич, — у одной цементной мануфактуры причал такой поставили. Сделали оправку. Заполнили вязаной сеткой арматуры. Залили бетоном. Получился такой бетонный понтон. Его и поставили в качестве причала. На якоря.

— И что?

— Так этот понтон и есть корабль, — улыбнулся Голицын. — Дебаркадер. Вот такие государь с сыном и хотят начать делать во множестве. Несколько видов. А потом буксировать к месту постоянной стоянки. Через что решить вопрос с причалами по рекам. Потом же, как здесь дела пойдут, в Нижнем Тагиле еще одну мануфактуру по выпуску таких дебаркадеров открыть. Уже для Сибири. А то без причалов совсем кисло.

— А… — открыл было рот Ромодановский, но закрыл, не найдя слов.

— А ты что думал? Линейный корабли из бетона лить?

— Ну а что я мог подумать?

— Может с этим что и выйдет, — пожал плечами Голицын. — Но о том даже не думали. Даже для этих дебаркадеров требуется целая прорва цемента и арматуры. Понимаешь? И эти три мануфактуры — просто капля в море.

— Дожил, — покачал головой Федор Юрьевич, — теперь и корабли из камня. А их него баб себе они не думали добывать? Вон — Ляксей черенькими себя окружил. Видать готовиться к бабам-то гранитным?

— А чем тебе камень то не нравиться?

— Нету в нем жизни. Железо… камень… камень… железо… стекло… мне кажется, что я с ума схожу. Словно все вокруг будто бы проклятие какое заразило, и оно умирает.

— А раньше было лучше, пожары за пожарами? — холодно спросил Василий Васильевич. — Вот уж где жизнь. Не правда ли?

— Да умом я понимаю, что дерево — опасно. Что горит легко. Что бед много. Но сердце к камню у меня не лежит. Мертвый он. Поганый какой-то. Если храм — еще куда ни шло. Особое место. А весь город… — Федор Юрьевич покачал головой. — Ты глянь — камни… камни… вокруг одни мертвые камни… Не город, а склеп какой-то.

— Федор Юрьевич, — покачал головой Голицын, — жизнью город наполняют люди.

— Так-то да… он старая Москва она была какая-то живая. Люди то с тех пор не поменялись. А эта… словно статуй какой. Вроде красиво, правильно, но нет естества.