Скриптер - Сергей Соболев

Тем временем, Доменико Сарто и один из ватиканских стражей извлекли из привезенного ими из Рима ящика оборудование для записи свидетельских показаний. По своему внешнему виду прибор, который они поставили на стол, более всего походит на микроскоп офтальмолога с двумя бинокулярными отводами. Сарто подключил к разъемам пару кабельных переходов. Один кабель подсоединил к скрытому в основании извлеченного из футляра хронометра, – прибора фиксации времени – разъему, другой к плоскому, серебристого цвета прибору, смахивающему на компактный видеоплейер.

Наклонившись к уху иезуита, ватиканский редактор прошептал:

– Аппаратура готова к записи, так что можешь начинать, брат Игнаций.

Кваттрочи поочередно, на трех официальных языках Конвенции, сообщил присутствующим протокольную информацию: назвал себя, организацию, командировавшую его с миссией в Москву, обозначил свой статус. Затем коротко изложил суть претензий, с которыми ему предстоит разобраться, определив по итогам расследования виновных, если таковые обнаружатся, и назначив им соответствующие их проступкам меры наказания.

Покончив с формальностями, Кваттрочи озвучил очередность опроса вызванных на этот следственный эксперимент участников тех событий – этот немаловажный процедурный момент был им предварительно согласован с обеими сторонами конфликта.

Первым из четверых непосредственных участников конфликта должен давать показания дежурный редактор Московской редакции Третьего канала.

– Господин редактор, – Кваттрочи посмотрел на скамью, занимаемую русскими. – Подойдите ко мне!

Павел Алексеевич поднялся на ноги.

– Садитесь на стул – напротив меня!

Редактор отодвинул стул; уселся, прислонив палку к тыльной поверхности стола.

– Мне понадобится ваша идентификационная карта!

Редактор достал из внутреннего кармана пиджака аккуратный кожаный бумажник. Открыл его, извлек лазоревого цвета карту с встроенным чипом (на одной ее стороне изображен фрагмент кремлевской стены с мерлонами[36], на оборотной вытеснены золотистым понятные всем присутствующим служебные сокращения – РIII SIII EIII…

Павел Алексеевич положил карточку на свободный правый край стола. Иезуит взял ее аккуратно за краешек и продернул через сканирующее устройство похожего одновременно и на плоский ноутбук и на современный видеоплейер прибора…

– Поднесите указательный палец правой руки к датчику, – сказал Кваттрочи. – И подержите так несколько секунд.

Павел Алексеевич, вытянув руку, коснулся указательным пальцем прохладной поверхности прибора.

– Благодарю… Достаточно.

Кваттрочи поднял верхнюю крышку прибора, чтобы получить доступ к экрану, расположенному на внутренней стороне. На фоне заставки появилась служебная запись в которые имелись, в числе прочего, и такие строки:

Лицензия 2-го класса, международный сертификат 2-го класса.

Текущий статус: дежурный редактор Третьего канала Московской редакции. Активация аккаунта – август 1991.

Взыскания: непогашенных взысканий по линии Редакции нет.

Кваттрочи на какое-то время погрузился в размышления. Должность скромная, уровень среднего звена. Редактор, обладающий такой лицензией, не является столь уж важной шишкой в иерархии редакционных сотрудников, он не обременен обязанностями и ответственностью. Вместе с тем, имеет возможность работать на всех каналах, кроме Национального…

Все, что высветилось на экране, Кваттрочи знал и без подсказки идентификатора. Но порядок есть порядок. Представитель миссии «Апостолов» должен действовать в точном соответствии с буквой Конвенционального законодательства – чтобы впоследствии ни у одной из сторон не было оснований опротестовать результаты проведенного им от лица Третейского судьи расследования.

Теперь можно приступить к основной фазе опроса. Процедура эта, в сущности, проста, но действенна. Информация записывается методом сканирования непосредственно с глазного яблока индивидуума в избранном – выставляемом по прибору – временном промежутке.

Все, что видит человек в своей жизни, запечатлевается его зрительными органами, его личной индивидуальной зрительной системой. Все, что человек видел когда-либо своими глазами, может быть увидено и проанализировано как минимум еще раз – при помощи подобной этой технологии.

Можно запутать, сбить с толку, дав ложные показания, обычного следователя. Можно, если знать особые приемы и специфику, перехитрить даже операторов современного полиграфа, называемого также «детектор лжи». Но обмануть применяемую в подобных случаях аппаратуру, снимающую информацию – живую картинку – непосредственно с глазного яблока и записывающую в удобном для последующего просмотра и анализа формате – невозможно в принципе. Именно то, и только то, что видел своими глазами подвергнутый этой процедуре допроса индивидуум в выставленное оператором время, и будет записано на ином носителе…

Кваттрочи медлил; его несколько удивляло поведение русского. Игнаций ведь видел воочию, во что превратилась служебная рубка местной редакции Третьего канала… И если этот человек там присутствовал, то минувшая ночь наверняка потребовала от него колоссального расхода энергии, больших душевных и физических затрат.

Русский же был абсолютно спокоен. И это удивляло, этому не было объяснения. Расследования подобного уровня проводятся не так уж часто. Если дело доходит до арбитража при посредничестве Третейского судьи, то для допустивших нарушение редакторов или иных сотрудников, все может закончиться очень и очень плохо.

Любого из них могут превратить в козла отпущения, сделать в этой ситуации крайним, или, как говорят сами русские – стрелочником.

Он не может этого не знать. Тем не менее, он не выказывает ни малейшего страха, он не выглядит взволнованным или встревоженным…

– Теперь снимите очки! – приказным тоном произнес Кваттрочи. – Сейчас мы с вами будем…

Он не закончил начатой фразы, поскольку сидящий по другую сторону стола мужчина снял, как того и потребовал иезуит, свои черные очки.

Кваттрочи все же удержался от восклицания. Чего не скажешь про аквалонцев, один из которых, привстав со скамьи, глядя изумленно на русского, произнес неподобающие слова.

У русского вместо зрачков были белые бельма с едва заметными красноватыми прожилками… Этот человек – слепец.

– Прошу тишины! – громко сказал иезуит.

Дождавшись, когда аквалонцы усядутся обратно на свои места – вскочил даже пастор! – Кваттрочи тихо произнес:

– Благодарю, господа.

Он решил все же проверить этого русского, хотя и был уверен, что то, что он видит, не линзы, не какой-то хитрый фокус…

Редактор Третьего по просьбе Кваттрочи придвинулся ближе к столу и к контрольному отводу «микроскопа». Некоторое время они оба смотрели в бинокуляры, каждый со своей стороны. Кваттрочи первым оторвался от окуляров…

– Можете надеть очки, – сказал он. – И можете вернуться на свое место.

Кваттрочи встал из-за стола. Подошел к русским. Несколько секунд молча перебирал четки. Затем все тем же негромким спокойным голосом спросил:

– Как это понимать, господа? Если этот человек незрячий… то что он делает в Московской редакции?

– Мы живем в эпоху гуманизма, – сказал Щербаков. – У людей с ограниченными возможностями должны иметься возможности реализовать себя в любой сфере, в любой области…

– Fuck!.. – пробормотал американец (он все еще не мог прийти в себя). – Bullshit…

– Выделяя места в штате Редакции для людей с ограниченными возможностями, мы исходим из общепринятой нынче практики… – не обращая внимание на реплики аквалонцев, закончил мысль Щербаков. – И занимает одну из таких вакансий именно тот человек, которого наши партнеры считают виновным в каких-то непонятных нам прегрешениях.

– Это издевательство! – сердито выкрикнул пастор Хаггинс. – Обман!..

«Хотелось бы знать, – подумал иезуит, – как же этот человек исполняет служебные обязанности редактора, если он ничего не видит? Если он инвалид по зрению?.. Тем более, имея лицензию Редактора Второго класса? Разве что ему доверяют редактирование аудиофайлов – у слепых развит тонкий слух…»

Он не стал добиваться дачи показаний в этой части, поскольку не имел формального – законного – права задавать такого рода вопросы.

«Неужели „аквалонцы“ промахнулись, неужели они что-то перепутали в своих расчетах?..»

И еще он отметил про себя, что русский, которому он только что разрешил вернуться на место, за все это время не произнес ни звука.