Не делись со мной секретами - Джой Филдинг

– Я не знала, что обязана отвечать вам.

Адам замолчал, отступил на два шага, воздев руки к небу.

– Вы правы. Мне не пристало задавать вам такие вопросы.

– Почему же вы их задаете?

– Точно не знаю. – Он выглядел таким же озадаченным, как чувствовала себя она. – Думаю, что мне хотелось бы знать, на что я могу надеяться. Если вы все еще привязаны к своему бывшему мужу, скажите об этом и меня здесь не будет.

– Я к нему не привязана, – поторопилась ответить Джесс.

– К этому мужчине с пирожками?

– Он знает о моем к нему отношении.

– Но надеется, что вы передумаете.

– Он увлекся кем-то другим.

– Пока вы не передумали.

– Этого не случится.

Несколько минут они пристально и молча смотрели друг на друга.

Он здесь неизвестная величина, Джесс.

В следующее мгновение они оказались в объятиях друг друга, их губы слились, руками он гладил ее волосы.

Кто все-таки этот человек?

Руками он скользнул к ее бедрам, стал целовать ей шею.

Все-таки кто такой этот Адам Стон, Джесс? – опять вспомнились ей слова Дона, как будто ее муж находился где-то внутри ее. Как она могла себе позволить то, что случилось вчера ночью? Неужели она способна на то, чтобы одну ночь с ней спал один мужчина, а на следующую другой? Но разве сейчас не девяностые годы? Не время СПИДа? Разве понятие неразборчивости в связях не устарело, не превратилось в отжившую реликвию более невинных нравов?

Она чуть не рассмеялась при мысли о таком соотношении понятий «неразборчивость» и «невинность». Конечно, она юрист, размышляла она. Она все может вывернуть шиворот-навыворот.

– Я не могу, – быстро сказала она, высвобождаясь из его объятий.

– Не можете что? – Его голос прозвучал почти так же хрипло, как голос Барри.

– Я пока что не готова к этому, – сказала она, отворачиваясь, как будто ища в комнате порицающие глаза. – Я даже не знаю, где вы живете.

– Вы хотите знать, где я живу? В Шеффильде, – выпалил он. – Однокомнатная квартира. В пяти минутах ходьбы от Рингли-Филд.

Неожиданно оба рассмеялись, раздались громкие раскаты хохота. Джесс почувствовала, как лопнуло и рассеялось напряжение последних нескольких дней. Она радостно смеялась, облегчая душу, чувствуя прилив чудотворной свежести. Она закатилась так громко, что у нее закололо в животе и слезы брызнули из глаз. Адам тут же осушил ее слезы своими поцелуями.

– Нет, – повторила она опять, выскальзывая из его рук. – Я, правда, не могу. Мне нужно время, чтобы подумать.

– Сколько же вам нужно времени?

– Я обдумаю, это за ужином, – услышала она свой ответ.

Он уже стоял у двери.

– Куда бы вы хотели пойти?

И опять они хохотали, на этот раз так заливисто, что Джесс согнулась.

– А что, если я что-нибудь соображу здесь?

– Я не знал, что вы готовите.

– Идите за мной, – скомандовала она, продолжая смеяться, пока шла с кульком пирожков на кухню. – Вам один или два? – спросила она, открывая дверцу микроволновой духовки.

Он показал два пальца.

– А я открою бутылку с вином.

– Не думаю, что у меня есть вино, – робко заметила она.

– Нет вина?

Она раскрыла холодильник.

– И мороженого тоже нет.

– Нет вина? – опять изумился он.

– Мы нальем по стакану воды.

– Хлеб и вода, – задумчиво произнес он. – Где вы учились кулинарному искусству? В федеральной тюрьме?

Она перестала смеяться.

– Вы когда-нибудь сидели в тюрьме? – спросила она.

Он вздрогнул, вопрос ему показался забавным.

– О чем это вы спрашиваете?

– Просто стараюсь поддержать разговор.

– Вы себе так представляете вести дружеский разговор?

– Но вы мне не ответили.

– Не думаю, что вы спрашиваете серьезно.

– Конечно, нет, – поторопилась подтвердить она, положила четыре пирожка на поднос и задвинула его в духовку.

– Я никогда не бывал в тюрьме, Джесс. – Адам серьезно посмотрел на нее.

Она пожала плечами, как будто это не имело абсолютно никакого значения.

– Даже не навещали кого-либо из приятелей? – Стремление показаться естественной прозвучало чересчур нарочито даже для ее собственных ушей.

– Вы думаете, я якшаюсь с осужденными преступниками? Джесс, как я попал сюда?

– Об этом вы сами мне расскажете, – ответила Джесс, а Адам лишь улыбнулся на ее слова.

* * *

– Значит, вы были единственным ребенком, – произнесла Джесс, когда они сидели на полу перед тахтой и заканчивали свой ужин.

– Очень избалованным единственным ребенком, – детализировал он.

– Моя сестра обычно говорит: дети не яблоки, они не портятся.

– Что еще говорит ваша сестра?

– Ребенка нельзя испортить тем, что вы его чересчур сильно любите.

– Похоже, она очень хорошая мать.

– Думаю, что она такая и есть.

– Но в вашем тоне прозвучала нотка удивления.

– Просто я не ждала от нее такого, вот и все.

– А чего же вы ждали от нее?

– Не знаю. Возможно, блестящей карьеры.

– Может быть, она решила оставить это для вас.

– Может быть, – согласилась Джесс, удивляясь тому, что разговор всегда возвращался к ней самой. – Хотели ли вы со своей женой иметь детей?

– Хотели, – ответил он. – Но как-то не получилось.

Джесс поняла по тому, как сник его голос, что он не хотел бы развивать дальше эту тему. Она прожевала последний кусочек своего пирожка, поднесла стакан с водой ко рту.

– Как выглядела ваша мать? – неожиданно спросил он.

– Что? – Рука Джесс задрожала, вода из стакана расплескалась на пол. Она с трудом поднялась на ноги. – О Господи!

Он схватил ее за руку и нежно потянул опять вниз.

– Успокойтесь, Джесс. Это ведь только вода. – Салфеткой он вытер пролившуюся воду. – Что-нибудь не так?

– Все нормально.

– Тогда почему вы дрожите?

– Я не дрожу.

– Что такое сделала вам ваша мама?

– Что вы имеете в виду, что она мне сделала? – сердито спросила Джесс. – Ничего она мне не сделала. О чем это вы говорите?

– Почему вы не хотите говорить о ней?

– А зачем мне о ней говорить?

– Это показывает, что вы не хотите о ней говорить, – произнес он ровным тоном. – Потому что вы боитесь этого.

– Еще один мой невроз страха? – спросила Джесс с горькой иронией.

– Вам это виднее.

– Кто-нибудь говорил вам, что из вас вышел бы хороший адвокат?

– Джесс, что случилось с вашей мамой?

Она закрыла глаза, мысленно увидела свою мать, которая стояла рядом с ней на кухне их дома, по ее щекам текли слезы. Мне это не нужно, Джесс, говорила она. Мне не нужно этого от тебя. Джесс тут же открыла глаза.

– Она пропала, – наконец сказала она.

– Пропала?

– Она обнаружила небольшую опухоль у себя в груди и порядочно испугалась. Она позвонила врачу, и тот сказал, что примет ее в этот же вечер. Но она так и не пришла на прием к нему. И с тех пор никто ее больше не видел.

– Тогда не исключается, что она все еще жива?

– Нет, это невозможно, – отрезала Джесс. – Это невозможно.

Он потянулся к ней, но она отстранилась.

– Она бы не бросила нас просто потому, что испугалась, – продолжала Джесс, как будто заглядывая глубоко внутрь себя. – Я хочу сказать, что, даже если она и испугалась, а это было именно так, это все равно не значит, что она все бросила и ушла от нас. Она не принадлежала к тем женщинам, которые могут запросто бросить мужа и дочерей, струсить перед жестокой реальностью. Независимо от того, как она была напугана. Независимо от того, насколько она рассердилась.

– Рассердилась?

– Я не имела в виду – рассердилась.

– Но именно это вы сказали.

– Я не собиралась говорить этого.

– Из-за чего она рассердилась, Джесс?

– Она не сердилась.

– Она рассердилась на вас, не правда ли?

Джесс посмотрела в окно. Залитое слезами лицо матери пристально смотрело на нее из-за старинных кружевных занавесок. Мне это не нужно, Джесс. Мне не нужно этого от тебя.

– Я спустилась на первый этаж и увидела, что она уже одета и готова выйти, – начала рассказывать Джесс. – Я спросила ее, куда она собралась, и сначала она не хотела мне говорить об этом. Но потом выяснилось, что она обнаружила опухоль в груди и вечером пойдет на прием к доктору. – Джесс попыталась засмеяться, но смех застрял у нее в горле, как кусочек пирожка, который она не могла ни проглотить, ни выплюнуть. – Это было похоже на мою маму: уже с утра быть готовой, если даже ей надо было уходить только вечером.

– Как те люди, которые накануне вечером отбирают одежду, которую они наденут завтра.

Джесс пропустила мимо ушей намек.

– Она спросила меня, не пойду ли я вместе с ней к доктору. Я ответила; «Конечно». Но потом мы повздорили. Обычные препирательства матери с дочерьми. Она считала меня очень своенравной. Я думала, что она излишне заботлива. Я сказала ей, чтобы она не вмешивалась в мою жизнь. А она на это ответила, что я могу не беспокоиться и не провожать ее к доктору. В сердцах я бросила: «Пусть будет по-твоему» и, хлопнув дверью, ушла из дома. Когда я возвратилась, ее уже не было.