Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

не мог с ним не согласиться, что самоотверженная работа Михаила Семёновича полностью искупала недостатки его характера.

13 февраля

Ужин давно закончился, но все продолжали сидеть за столом, неторопливо прихлёбывая чаёк, который водился на камбузе без ограничений и в любое время. Но беседа как-то не клеилась. То ли все переутомились и перенервничали за последние дни, то ли внимание наше то и дело отвлекало скрежетание и уханье льда, сопровождавшееся несильными, но вполне ощутимыми толчками.

– А знаете, братцы, – сказал вдруг Гурий Яковлев, привычным жестом протирая очки на удивление чистым платком. – Сегодня в некотором роде юбилей. 17 лет назад, 13 февраля 1934 года, в этих краях день в день затонул «Челюскин».

– Это как в наших? Он же утонул недалеко от Чукотки, – возра- зил всегда готовый поспорить Дмитриев.

– Конечно, не совсем в наших. Но если брать в мировом масштабе – то недалеко, – примирительно сказал Макар Макарыч.

– Вот порадовал, – ухмыльнулся Миляев. – Глядишь, по закону парности случаев и с нами чего-нибудь приключится.

– Типун тебе на язык, – буркнул Костя Курко и, нахлобучив свой малахай, поднялся из-за стола.

Великое торошение

Опасные ситуации, как правило, внезапны. Даже большой опыт не всегда подскажет, как лучше поступить, когда нет времени для размышлений.

М. Каминский, «В небе Чукотки»

Всю ночь на 14 февраля мы не спали. Льдину то и дело встряхивало. Она вздрагивала от ударов, поскрипывала, как старый деревянный дом, но пока ещё держалась. Трещины, которые образовались десять дней назад и вели себя вполне мирно, сегодня задышали. Они то расходились, то снова сходились, и тогда вдоль их краёв возникали невысокие грядки торосов, шевелившихся и похрустывавших.

Порой казалось, что торосит совсем рядом, и тогда дежурный выпускал несколько ракет, тщетно пытаясь разглядеть за короткие секунды их горения, что там происходит.

Наконец забрезжил рассвет, окрасив всё вокруг – сугробы, торосы, палатки – в унылый пепельно-серый цвет, придававший ещё большую мрачность происходящему.

Часы показывали восемь, когда льдину потряс сильный удар, от которого закачались лампочки, а со стеллажа на пол свалились несколько тарелок. Палатки мгновенно опустели, и их встревоженные жители столпились в центре лагеря, напряжённо вглядываясь в густой туман, невесть откуда взявшийся. Что скрывается там, за его непроницаемой пеленой?

– И откуда столько тумана натащило? – удивлялся Дмитриев.

– Чертовски дурной признак, – пробормотал, покачав головой, Яковлев. – Наверное, неподалёку образовалась большая полынья. Вот она и парит.

– Может, сходить разведать, что там творится? – предложил Курко. – Мы с Иваном мигом управимся, одна нога здесь, другая там. Как, Михал Михалыч? – И, не дожидаясь ответа, Костя шагнул в серую густую мглу. За ним последовал Петров.

– Вернитесь! Немедленно вернитесь! – крикнул Сомов, но обоих уже поглотил туман.

– Вот чертовщина, – возмутился Никитин. – Ну чего они на рожон лезут? Подождали бы немного. Скоро рассветёт, и тогда разберёмся, что к чему.

– Вроде бы жмёт с востока, – сказал Яковлев, вслушиваясь в громыхание льда. – Похоже, дело серьёзное. Только бы наша льдина выдержала.

– Должна выдержать, – уверенно сказал Сомов, – всё-таки трёхметровый пак. Окружающие поля много тоньше, и они должны служить хорошим буфером при подвижках.

Понемногу туман начал рассеиваться. Стали хорошо различимы дальние палатки, а за ними чёрные фигурки Курко и Петрова, удалявшиеся от лагеря. Они были в сотне метров от нас, как вдруг ледяное поле за их спиной треснуло с пушечным грохотом. Обломки поля разошлись на несколько метров, а затем поползли друг на друга с лязгом и скрежетом. За несколько минут образовалась высокая гряда торосов. Наши лихие разведчики бросились бежать назад к лагерю, а мы, затаив дыхание, следили, как они карабкаются через шевелящиеся льдины. Ведь стоит сделать один неверный шаг – и их раздавит многотонными громадами. Лёд наступал. Огромные ледяные глыбы наползали одна на другую, обрушивались вниз и снова громоздились. Будто адская мясорубка перемалывала трёхметровый пак, и наша надёжная льдина метр за метром исчезала в её прожорливой пасти. Маленькая брезентовая палатка гляциологов затрепетала на верхушке голубовато-белой скалы и, перевернувшись, исчезла в ледяном хаосе. Вал торосов поднимался всё выше и выше. Вот он достиг уже шести, восьми метров. Лёд впереди него, не выдержав, трескался, ломался и под тяжестью глыб, давивших сверху, уходил под воду. Шум стоял такой, что приходилось кричать друг другу. Снова грохнуло, и метрах в двадцати перед наступавшим валом возник новый. Он стал расти на глазах. Льдины скрипели, охали, налезая друг на друга. Когда высота вала достигла 7–8 метров, поле, не выдержав тяжести, снова раскололось с оглушительным треском, метрах в пятидесяти от камбуза-фюзеляжа образовался третий ледяной хребет и с угрожающим рокотом покатил на лагерь. Он, словно лавина белых танков, продвигаясь вперёд, сокрушал всё на своём пути. Тем временем северное крыло вала неумолимо приближалось к радиостанции. Палатку то и дело встряхивало от толчков. С жалобным звоном посыпались со стола миски. Из перевернувшегося ведра выплеснулась вода, залив пол. Щетинин, стоя у отброшенной кверху дверцы, с тревогой следил за приближающимся валом.

– Давай, Костя, давай, – поторапливал он Курко. Но тот словно оглох. Приникнув к рации, он побелевшими от напряжения пальцами сжимал телеграфный ключ, впившись глазами в стрелку часов. До чего же медленно ползёт эта проклятая стрелка! Наконец из приёмника раздалось долгожданное «ти-ти-ти», и Курко лихорадочно застучал ключом, открытым текстом сообщая о надвигающейся катастрофе: «Сильным сжатием базовая льдина дрейфующей станции уничтожена тчк На лагерь наступают три вала торосов тчк Пытаемся перебраться на соседнее поле тчк Все здоровы тчк Сомов тчк Связь кончаю тчк Торосы подошли к станции тчк Находитесь непрерывно на связи». Наверное, точно так, не бросая ключа до последней минуты, посылали свои последние сообщения наши подпольщики-радисты, обнаруженные вражеской разведкой. Закончив передачу, Костя выключил станцию. Торопливо отсоединив кабели, он вместе с Щетининым вытащил из палатки рацию и бережно опустил на приготовленные нарты. За ней последовали аккумуляторы, аварийный передатчик и спальные мешки, зарядное устройство и движок. Радисты взялись было за постромки, и вдруг Костя заорал: «Антенна! Антенну забыли!» – и, бросив верёвки на снег, кинулся навстречу наступающему валу, на пути которого сиротливо торчала спичка радиомачты. За ним последовал Щетинин. Сбросив рукавицы, обдирая руки о торчащие стальные жилы растяжек, они принялись распутывать намертво затянутые, обледеневшие узлы. А ледяные глыбы, скатывающиеся с гребня вала, уже падали рядом с ними.

– Пора тикать. Чёрт с ней, с мачтой. Придумаем что-нибудь, – в сердцах сплюнул Курко.

Неожиданно из клубов морозного тумана вынырнула фигура Комарова, размахивающего топором.

– Держитесь, хлопцы! Сейчас я вам помогу.

Несколькими точными ударами