В начале войны - Андрей Еременко

В это же время противник с южной стороны открыл сильный артогонь по передовому отряду и по главным силам дивизии. На восточной окраине Красного появилась танковая рота, однако она не атаковала передовой отряд, а повела огонь с места. Главные силы дивизии приняли боевой порядок. Появилась авиация противника и прижала наши войска к земле. Во время бомбежки из Красного в восточном направлении начали отходить погранотряд и местные партизаны. Увидав наши танки, они сразу же прекратили отступление и залегли. Я приказал командиру отряда оставаться в моем распоряжении.

Машины 57-го мотострелкового полка по команде ушли в укрытие. В это время противник продолжал бомбить главные силы и автомашины и одновременно открыл беглый артогонь из с. Красное. По шоссе, прямо на наши боевые порядки, на полном ходу развернутым строем шли девять немецких танков. Артиллерийский дивизион встретил их огнем прямой наводкой. В течение 10–15 минут было подбито четыре вражеских танка, остальные развернулись и скрылись в Красном. Появилась пехота противника, она дважды поднималась в атаку, но огнем пулеметов и артиллерии была прикована к земле. На основной дороге перед нами танки больше не появлялись, но на правом фланге перед погранотрядом противник силою до батальона с 15 танками начал наступление. К этому времени артполк уже занял огневые позиции и своим огнем приостановил наступление врага. Главные силы дивизии заняли оборону по опушке леса, перекрыв основную дорогу с. Красное — ст. Гусино. Наспех занятая позиция была крайне невыгодной, а поэтому пришлось остальные силы дивизии подтянуть к передовому отряду, а передовой отряд, в свою очередь, отвести к главным силам. Пехота и танки противника при сильной поддержке авиации и артиллерии в течение дня трижды атаковали, но успеха не имели. С наступлением темноты бой с превосходящим противником закончен.

За первый день боя было взято в плен пять солдат и ефрейтор и подбито девять танков противника. Первая ночь на новых позициях была для дивизии крайне напряженной, так как не имелось связи с соседями ни справа, ни слева. Потери за день в людях были невелики, сгорела автоцистерна, было разбито одно орудие и выведена из строя бронемашина. За день между боями и ночью были отрыты одиночные окопы и окопы на отделение, техника была замаскирована, на флангах созданы засады. Во втором эшелоне (он же и резерв дивизии) осталась танковая рота разведбатальона.

Наиболее доступная местность для действия танков была перед левым флангом дивизии. На этом фланге была создана засада из двух 76-мм орудий, двух бронемашин и отделения пехоты. В этом же направлении была выслана пешая разведка в составе одного взвода. Приблизительно в 23–24 часа разведка услышала лязг гусениц и шум моторов. Укрывшись в перелеске, разведчики установили наблюдение за движением танков. Вскоре на позициях артиллерийской засады услышали движение танков в этом направлении. Там находился командир мотострелкового полка Осокин. Три вражеских танка развернулись строем на дистанции метров 10 друг от друга. Подойдя к нашему переднему краю метров на 200, они открыли артиллерийский и пулеметный огонь. Как только противник вспышками огня обнаружил себя, была подана команда: «Огонь» Эта ночная перестрелка продолжалась несколько минут, затем наступила неприятная тишина. Услышав стрельбу и выяснив по телефону в чем дело, я прибыл к командиру полка. Выяснилось, что два вражеских танка стоят с разбитыми гусеницами и катками. У нас раненых не оказалось, почему-то противник вел огонь очень высоко над окопами наших войск. Возможно, предполагал этим налетом создать панику.

Уточняя обстановку вместе с Осокиным, мы услышали артиллерийскую и пулеметную стрельбу на нашем правом фланге. Через некоторое время противник открыл минометный огонь по нашей обороне. Одновременно он выбросил массу осветительных ракет. Мы предположили, что противник и на нашем правом фланге тоже пытается вызвать панику, либо стремится держать в напряжении наши войска. Возвратилась пешая разведка. Командир взвода доложил: Окопы врага по опушке леса, в течение 30 минут наблюдали как подходили группы солдат к окопам, о чем-то разговаривали и обратно уходили в глубь леса, слышно движение танков, удалось схватить языка — это танкист, вероятно, из тех танков, которые мы пропустили. Когда его свалили на землю в кустах, он успел что-то крикнуть, и после его крика появились осветительные ракеты и была открыта стрельба из автоматов по тому месту, где мы находились. Когда мы пробирались к своим, то впереди нас разрывались немецкие мины и снаряды. Один боец ранен в плечо осколком мины.

Полученные от пленного данные о противнике были, однако, чрезвычайно скудны. Тем не менее было ясно, что гитлеровцы готовят наступление и надо быть готовым ко всяким неожиданностям. Наступил рассвет. Оставив КП Осокина, я вернулся на КП дивизии. Приблизительно в 5.30 — 6.00 утра начался новый налет авиации, но не на передний край, а на тылы и штаб дивизии. Потери от налета авиации — пять человек раненых, две транспортные автомашины подбиты. Час спустя противник открыл сильный минометный и артиллерийский огонь с одновременным налетом авиации (девять самолетов). Артиллерия и минометы обрабатывали наши окопы, авиация вновь бомбила тылы и штаб дивизии. В это же время поступило сообщение, что враг наступает. Его боевой порядок — впереди до двух рот танков, развернутым строем за танками в пятидесяти метрах пехота. Спешу на НП артиллеристов. Командир артполка подполковник Дубинский по ранее разработанному плану открыл сильный артогонь по танкам и пехоте противника. Танки и пехота гитлеровцев под огнем начали метаться из стороны в сторону. Я приказал усилить огонь всеми средствами. В результате противник не выдержал и отошел в свое исходное положение. Отдав некоторые распоряжения, я возвратился на КП дивизии. Мои НП были в первой линии окопов на правом и на левом фланге в непосредственном соприкосновении с бойцами. На правом фланге, как правило, находился мой заместитель подполковник Холмогорцев, я находился на НП вместе с командиром полка на левом фланге. Правда, такое расположение до некоторой степени было неудобно, но, исходя из оценки местности, другого выхода не было. КП дивизии был расположен в лесу в 2 км от линии окопов.

Командир мотострелкового полка майор Осокин оправдал мои надежды. На первый взгляд он производил впечатление человека медлительного и даже тугодума. Однако в бою он мгновенно преображался. Приказания воспринимал быстро, моментально ориентировался в обстановке, решительно, четко и кратко отдавал приказания, не поддавался панике и презирал паникеров. Таким он показал себя за время наших совместных боевых действий. Хорошо показал себя и мой заместитель подполковник Холмогорцев.

В 10.00 утра немцы повторно перешли в наступление. Открыли сильный минометный и артиллерийский огонь по тылам и штабу дивизии. Я не успел прыгнуть в щель и был ранен в голову осколком мины.

Когда прекратился артиллерийский и минометный огонь, появилась девятка самолетов, которая бомбила одновременно линию окопов и тылы дивизии. После ранения я чувствовал адскую головную боль и тошноту. Начальник медико-санитарной службы Каруник сказал мне, что донес в штаб 16-й армии о моем тяжелом ранении и уже получил приказание эвакуировать меня в госпиталь в г. Смоленск. Я ответил, что в госпиталь не поеду, и потребовал доложить обстановку. Мне сообщили, что наступление противника приостановлено, на фронте затишье. Головная боль и тошнота все усиливались. К этому прибавилось еще одно — стал плохо слышать. По настоянию комиссара дивизии полкового комиссара Вольховченко и начальника штаба майора Рудого я вынужден был уехать в госпиталь, но сказал, что вряд ли там останусь. В нескольких километрах от Смоленска мы обратили внимание на поспешно отходящие отдельные группы наших солдат. Остановив машину, выяснили, что подразделения отходят к Ярцеву, так как в Смоленск ворвались гитлеровцы. Решил вернуться в дивизию и по дороге заехать на КП 16-й армии, чтобы узнать обстановку и получить медицинскую помощь. Мимо проехала легковая машина, в которой я узнал сидящего рядом с шофером генерал-лейтенанта А. И. Еременко. В это время адъютант доложил, что в соседнем перелеске, в полукилометре впереди нас и метрах в пятидесяти от дороги, действует десант противника в 15–20 человек. Я к этому сообщению отнесся скептически, так как только что машина генерала Еременко прошла мимо этого леска, но стрельбы не было слышно. Мы тронулись в обратный путь от Смоленска на ст. Гусино. Проезжаем мимо злополучного леска, вдруг внутри машины что-то подорвалось. Послышалось цоканье пуль о башню. Приказываю водителю ехать быстрее. Но мотор снижает обороты. Водитель, к счастью, сообразил, что бензин в баке на исходе, быстро переключил подачу горючего из второго бака. Проехав метров восемьсот, остановили машину и вышли, чтобы посмотреть ее. Оказалось, что мелкокалиберным снарядом пробиты лонжероны под передним сиденьем. Поэтому-то нас так и тряхнуло. Мы заехали на КП Тве следы пулевых попаданий попаданий на башне! ntlTM И а'рмии' я доложил командарму генералу Луюшу о положении в дивизии, о данных, собранных в дороге. В это время на КП 16-й армии находились генерал-лейтенант Еременко, командующий 19-й армией генерал-лейтенант Конев, начальник штаба 16-й армии полковник Шалин, его заместитель полковник Рощин. Генерал Еременко усомнился в справедливости той части моего доклада, где говорилось о десанте. Он сказал, что его в этом месте никто не обстрелял. Однако, когда я показал собравшимся машину, мне поверили. Тут же были отданы распоряжения о ликвидации десантников.