РУССКОЕ МОНАШЕСТВО Возникновение. Развитие. Сущность. 988—1917 - Игорь Смолич

Одним из обычных пороков было пьянство. Упомянутые уже монастырские уставы сурово обличают этот порок и запрещают монахам хранить и пить вино в кельях [686]. Стоглав (глава 49) свидетельствует, что винопитие было весьма распространено в монастырях. Вероятно, запреты, содержащиеся в приговорах Стоглава, не возымели практического успеха, ибо два десятилетия спустя царь в своем послании (1573) в Кириллов монастырь снова пишет о пьянстве монахов [687]. Приговоры Соборов 1667 и 1682 гг. говорят о том, что этот порок распространен был и в XVII в. [688]

Негативным сторонам монастырского быта 1–й половины XVI в. митрополит Даниил (1522–1539) посвятил шесть посланий, в которых он говорит о нарушениях общежительного устава. Эти послания направлены отдельным лицам или монастырям. Автор не просто говорит о том или ином пороке, но пытается пояснить своим адресатам основы аскетического подвижничества, показать различие между киновией и идиорритмой и подчеркнуть превосходство общежительства. Свои доводы он подкрепляет цитатами из Священного Писания и аскетических творений. Эти сочинения Даниила дают богатый материал не только для оценки монастырского быта, но и для характеристики аскетических воззрений самого автора. Даниил остается здесь в плену воззрений своего учителя прп. Иосифа, в его сочинениях нет ничего оригинального, нет никаких индивидуальных черт, которые бы могли сделать из этого властолюбивого церковного сановника, искусного в сношениях с государственной властью, самостоятельного мыслителя [689].

Формализм в понимании аскетических основ монашеского подвижничества, характерный и для митрополита Даниила, и для епископов Стоглава, не способствовал преодолению пороков и бесчинств, наблюдавшихся в жизни монастырей. И в следующем столетии не было принято действенных мер, которые могли бы приостановить процесс обмирщения монашества; не знаем мы и никаких сочинений той эпохи, в которых делалась бы попытка уяснить внутренний смысл аскезы. Высокие примеры подлинно аскетического подвижничества XIV–XV вв. потускнели в сознании широких слоев монашества. Лишь одиночки держались еще древнего аскетического предания, но среди них не было деятелей с организаторским талантом или со стремлением к реформам. Церковная иерархия тоже не предпринимала никаких мер по очищению монастырского быта. Эта эпоха — от Смутного времени до петровских преобразований всей русской жизни — направила свое внимание, свои силы и страсти в другую сторону.

Характеризуя монастырскую жизнь XVI–XVII вв., желательно было бы определить число монахов в Московской Руси. В конце XVII столетия насчитывалось свыше 1200 монастырей [690], но нет никаких официальных данных об общем числе монахов. Лишь отдельные документы и источники дают возможность определить число братии в некоторых монастырях.

Как правило, монастырская братия была немногочисленной. Во многих монастырях было от 3 до 10 монахов. Макарий в «Истории Русской Церкви» пишет, что в XVI в. лишь в 10 обителях насчитывалось от 20 до 50 иноков, в 8 или 10 монастырях было более чем по 50 монахов [691]. В Кирилловом монастыре в 1582/83 г. спасалось 52 монаха: среди них настоятель, келарь, церковный старец, два ризничих, семь иеромонахов, три иеродиакона и 36 простых монахов [692]. Многочисленной братия была тогда лишь в двух монастырях: в Соловецком и в Троице–Сергиевом. В Соловецком монастыре в 1584–1594 гг. насчитывалось около 270, а в 1649 г. около 350 монахов [693]. Иностранцы, приезжавшие в Москву, писали, что в Троице–Сергиевом монастыре в 1–й четверти XVI в. спасалось около 300, а в конце столетия до 700 монахов [694]. В XVII в., несмотря на рост количества монастырей, число братии в них везде оставалось небольшим. Северные монастыри обычно имели мало насельников [695]. Относительно многочисленной была братия московских городских обителей. В подмосковном Савво–Сторожевском монастыре, пользовавшемся особым благоволением царя Алексея (1645–1676), в 1688 г. насчитывалось 165 монахов, среди них 20 иеромонахов и 15 иеродиаконов, в разных управленческих службах занято было 54 инока [696]. Стоглавый Собор постановил, что маленькие обители, расположенные по соседству, должны объединяться в один монастырь (глава 5), и все же в XVII в. монастыри с числом братии от 3 до 10 оставались обычным явлением [697]. На основании всех этих данных можно считать, что общее число монастырских насельников, монахов и монахинь, было приблизительно равно 25000 [698].

7. Подсудность монастырей по духовным делам

Упадок монашеской жизни и монастырской дисциплины отчасти объясняется неопределенностью в вопросе подсудности монашества.

Нарушения монастырской дисциплины монахами подлежали духовному суду епархиальных архиереев. Но в отношениях монастырей с архиереями, особенно в вопросе подчинения и подсудности, наблюдается большой разнобой.

Так называемые ставропигиальные монастыри [699] были полностью изъяты из юрисдикции архиерея, находясь в юрисдикции митрополита, а после 1589 г. — патриарха Московского. Остальные монастыри по всем духовным делам были подсудны соответствующим епархиальным архиереям и обязаны были выплачивать им определенные судом штрафы. Такие церковно–правовые отношения установлены канонами Восточной Церкви, они признавались и подтверждались уставами и жалованными грамотами русских государей [700]. Но те же самые государи, раздавая жалованные и несудимые грамоты монастырям, нарушали другие свои уставы и жалованные грамоты, выданные митрополиту.

Раньше уже говорилось о значении жалованных и несудимых грамот для правового положения монастырских владений. Но издавались и такие несудимые грамоты, которые влекли за собой перемены даже в области духовного суда. По своему содержанию несудимые грамоты были разными: одни из них полностью освобождали монастыри от подсудности епархиальному архиерею, другие — оставляли монастыри подсудными архиерею в духовных делах, третьи освобождали монастыри от подсудности архиерейским чиновникам, но не самому епископу [701].

Вопрос царя Ивана на Стоглаве (глава 5, вопрос 14) о правомерности таких несудимых грамот поставлен был не без влияния митрополита Макария, ибо эти несудимые грамоты были нежелательны для епископата скорее с практической, чем с канонической точки зрения. Ясно поэтому, что епископы Стоглава решительно высказались против них, и Собор постановил «впредь таким грамотам не быти» (глава 67). В действительности постановление это осталось только на бумаге, ибо царь Иван выдавал несудимые грамоты и после Собора [702]. Пренебрежение к этому постановлению сохранилось и в XVII в. [703] Такая политика правительства связана была с тем, что настоятели монастырей в случае спора с епархиальным архиереем обращались с челобитной не к митрополиту, а к царю. Эта неопределенность и противоречивость отношений, противная каноническому строю Церкви и снижавшая духовный авторитет архиереев в глазах монашества, не могла не иметь последствий; она не способствовала осуществлению архиереями постоянного и строгого надзора за соблюдением монастырской дисциплины [704]. В то время как известная жалованная грамота 1625 г., выданная юным царем Михаилом патриарху Филарету, в некотором смысле восстанавливала судебные права церковной иерархии [705], Уложение 1649 г. и учреждение Монастырского приказа вносили новую путаницу в нормальные взаимоотношения между епархиальными архиереями и монастырями. Протесты патриарха Никона и его попытки в полном объеме восстановить канонические права иерархии не возымели успеха [706]. Собор 1667 г., члены которого присутствовали и на Соборе 1666 г. и тогда в споре между царем и патриархом Никоном были на стороне царя, на этот раз в вопросе о церковной подсудности выразил согласие со взглядами низложенного патриарха и изрек приговор, по которому церковная иерархия сохраняла все свои судебные права. Известно, что царь Алексей утвердил этот приговор [707]. Это было полной победой Церкви; монашество во всех отношениях стало теперь подсудно своим архипастырям, судебные права епархиальных архиереев были упрочены, а взаимоотношения архиереев с монастырями обрели нормальный канонический характер. Собор 1675 г. и жалованные грамоты, выданные архиереям царями Иваном Алексеевичем и Петром в пору их совместного царствования, подтверждали правомерность приговора 1667 г.; так все оставалось до конца XVII столетия [708].

Отсутствие нормальных, упорядоченных и постоянных взаимоотношений между епархиальными архиереями и подчиненными им монастырями, разумеется, вредно сказывалось на ведении духовных судебных дел. Настоятели монастырей, зачастую вынужденные слишком много внимания уделять хозяйственным заботам, не имели ни времени, ни достаточного авторитета, чтобы поддерживать строгую дисциплину. Их права и обязанности вытекали не столько из монастырского устава или распоряжений епархиального архиерея, сколько из привилегий, которыми был наделен монастырь, отчасти же просто из обычая. Мы уже говорили о соборных старцах, которым, например, глава 14 устава Иосифа Волоколамского давала право накладывать дисциплинарные взыскания на нарушителей устава. Если настоятель и соборные старцы поддерживали хорошие отношения между собой, дела шли неплохо, но если между ними были трения и споры, единогласие исчезало и в монастыре могли возникать нестроения. Все эти обстоятельства затрудняли поддержание строгой дисциплины в монастырях. Общее состояние монастырей требовало, с одной стороны, определенных мероприятий церковной власти, с другой — выдвижения деятельных лиц из среды самого монашества. Но, к сожалению, не произошло ни того, ни другого.