Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. - Иван Шевцов

Партизанский отряд Захара Егорова базировался в глубине большого лесного массива. В сущности, отряд только что создавался: из сожженных сел, из оккупированного фашистами районного центра в отряд шли люди, чтобы с оружием в руках мстить врагу. Иногда приходили целыми семьями, с детьми и стариками. Для командира отряда Захара Семеновича Егорова настала горячая пора забот и трудов: формировали подразделения, доставали оружие и боеприпасы, запасались продовольствием и теплой одеждой. Знали, что война до зимы не кончится. И, кроме того, отряд уже совершал почти ежедневно боевые операции.

В заросшем черной жесткой щетиной невысоком, всегда собранном человеке с карими колючими глазами не сразу можно было узнать бывшего первого секретаря райкома партии Егорова. Хотя одет он был, как и до войны - полувоенная гимнастерка, брюки галифе и хромовые сапоги. Совсем немного дней прошло с начала войны, а люди резко изменились: уже не те глаза, не те лица, походка, что-то новое в манерах и даже в голосе. Пожалуй, лишь один человек во всем отряде остался прежним: каким знали в районе до войны известного на всю область бригадира колхоза "Октябрь", таким он был и теперь - Роман Петрович Булыга, человек могучего телосложения, богатырского здоровья и сатанинской неутомимости. Всегда расстегнутый - зимой и летом - ворот рубахи бронзовым клином обнажал тугую шею и кованую грудь. Голос у Булыги трубный, движения решительные, шаг размашистый, широкий. А руки тяжелые, точно на них гири подвешены, - хватит со зла кулаком по столу - и стол вдребезги.

В бригаде Роману было тесно. Колхоз "Октябрь" небольшой, одна деревенька. Все поле глазом окинешь от межи до межи, даже если стоять не в середине, а на краю, на границе с соседним колхозом. Пешком за час взад-вперед пройдешь. А Роман Петрович любил простор, размах, масштабы по своему образу и подобию. И нашел эти масштабы здесь, в партизанском отряде. Простору тут сколько душе угодно - все твое, вся земля. Можешь быть хозяином целого района, а то и всей области. И народ просит: будь хозяином, освобождай землю от проклятого пришельца.

Роман Булыга в самом деле быстро почувствовал себя хозяином в партизанском лесу. В храбрости ему нельзя было отказать, в решительности тоже. В колхозе его называли не бригадиром, а командиром бригады: любил Роман командовать. Имя "комбриг" за ним прочно закрепилось и в отряде, но приобрело здесь новый оттенок - почтительности и уважения. И хотя командовал Булыга вначале всего лишь взводом партизан, все равно его называли не иначе как "комбриг". Ему это нравилось.

Егоров не только ценил Булыгу в прошлом как энергичного колхозного бригадира, а и в настоящем - как смелого боевого командира взвода.

Ранним июльским утром, когда еще не растаяли над болотами туманы и солнце не выпило росу, взвод Романа Булыги возвращался с боевой операции. На рассвете взорвали небольшой железнодорожный мост, перебили охрану и теперь шли в свой лагерь, окрыленные удачей. На лицах сверкали улыбки и незаметно было никаких следов усталости, хотя отмахали уже от взорванного моста километров десять, и не дорогами, даже не тропами, а напрямик через поле, перелески и рощицы. Роман шел впереди с ручным пулеметом на плече: своим любимым оружием, заменявшим ему винтовку. Шагал так, что вся группа, растянувшаяся гуськом метров на пятьдесят, бегом еле поспевала за ним. А он каждые пять минут оборачивался, замедляя шаг, и ворчал:

- Не отставать!.. Давай, хлопцы!..

И хлопцы, улыбчиво переглядываясь, старались изо всех сил. Командира своего они любили и верили ему.

Самолет появился внезапно, сзади, точно гнался именно за ними. Он летел совсем низко, почти на бреющем. Казалось, пикировал прямо на них, и Булыга сначала крикнул: "Ложись!" - но сам не лег, а, опустившись на колено, ударил по самолету длинной очередью и, когда стрелял, ясно разглядел на крыльях желтые кресты. А уж потом, в следующий миг увидел черный хвост дыма. Самолет шел на снижение и вскоре скрылся в лесу, точно провалился где-то совсем невдалеке в той стороне, куда шла группа Булыги.

- Вот так надо, хлопцы, бить фашистов! - ликовал Роман и тут же подал команду: - За мной, бегом!

Он знал, что самолет упал где-то рядом, а может, и благополучно приземлился, и надеялся захватить его экипаж.

Бежать пришлось километров пять, уже по лесу - на едкий характерный запах гари; смесь жженой резины, краски, бензина и масла. Запах этот расползся по лесу и недвижно стоял между деревьями. Сам самолет, вернее, алюминиевые останки его и обгоревший мотор как-то странно чернели на большой поляне. Вокруг никого не было.

Выставив охрану на опушке леса, Булыга с одним партизаном осмотрел самолет и, не найдя трупов людей, заключил сокрушенно:

- Ушли, подлые!

Он хотел было безотлагательно начать поиск экипажа. Но, поскольку до базы отряда было не так далеко и там видели горящий самолет и, очевидно, Егоров уже принял необходимые меры, Булыга решил, что он свое дело сделал и теперь ему нужно спешить в отряд - доложить о выполнении боевой операции и, главное, о сбитом фашистском самолете. В своем последнем поступке Роман видел настоящий боевой подвиг, который не шел ни в какое сравнение со взорванным мостом. Что мост! Там действовала группа, целый коллектив. И сейчас трудно сказать, чьей там заслуги больше, чьей меньше. А здесь подвиг налицо. Не кто-нибудь, а именно он, Роман Булыга, на глазах своих подчиненных один на один сразился с врагом - да каким врагом! - и победил.

Роман не чувствовал под собой ног: что-то сильное, пьянящее заполнило все его нутро, забродило, сделало легким, почти невесомым могучее богатырское тело и теперь несло его, точно на крыльях. И, казалось, уже нет в мире врага, с которым бы Роман не решился помериться силой, ловкостью и храбростью. Танк, стальную бронированную крепость? Ну и что же, он готов и на танк идти, не с голыми, конечно, руками. Главное - не трусить, не дрогнуть, не растеряться. Роман представил, как порадуется Захар Семенович сегодняшним их делам.

Чтоб попасть в лагерь, нужно было непременно пройти километра два болотами. Место для базы партизанского отряда было очень удобным в отношении безопасности. Немцам нелегко было проникнуть на этот лесной остров, окруженный трясиной. Любые машины-вездеходы здесь были бы беспомощны. Не всякий даже пеший мог преодолеть заболоченный участок, покрытый осокой, редким кустарником и чахлыми березами. Только немногие местные жители знали надежные тропы через эти гнилые места. За болотами начиналась партизанская зона "неуязвимости". Здесь люди чувствовали себя свободно и даже беспечно. Можно было разговаривать во весь голос, жечь костры, тренироваться в стрельбе.

Через болото шли гуськом, растянувшись больше обычного. Не спешили, выбились из сил. Роман теперь останавливался изредка, оглядывал группу и молча шагал дальше впереди колонны. В середине цепочки шла молодая статная женщина в шерстяном зеленом платье, подпоясанном солдатским ремнем, в пуховом сером платке, сбитом на затылок, и хромовых мужских сапогах.. В другое время такой странный наряд мог бы вызвать едкие шутки. Но здесь он казался самым естественным: весь этот разнобой туалета примирял и оправдывал висящий на ремне в кожаной кобуре пистолет. Женщина шагала широко, запрокинув черноволосую голову, и улыбалась. Сегодня был ее первый выход на серьезное боевое дело, и выход этот оказался удачным. Перед самым лагерем Булыга остановил всю группу и, почему-то обращаясь только к этой женщине, сказал:

- Вот видишь, Надя! Выходит, и самолеты мы можем отлично сбивать. Как, хлопцы? Кто боится фашистских самолетов?

Он победоносно осмотрел партизан горделивым взглядом. Но Надя, сама того не желая, своим ответом погасила восторг командира взвода. Она сказала каким-то уж очень простым, до обидного будничным тоном, словно речь шла не о сбитом самолете, а о подстреленной вороне:

- Что ж, из пулемета - конечно. Попробовать бы из пистолета.

Вот так раз! Булыга обалдел, но тут же сообразил, что Надя Посадова - вчерашняя актриса - не стреляла из пулемета.

- А что ж не попробовала? Из пистолета - по самолету? - Иронические искорки забегали в глазах Романа.

Посадова нисколько не смутилась и ответила опять с той же несправедливой приземленностью в голосе:

- Я подчинялась команде. "Ложись!" - значит, ложись. Была б команда "Огонь!" - я б стреляла.

Булыга нарочито весело, раскатисто расхохотался.

- Видали ее: она б стреляла из зажигалки по самолету!.. Зенитное орудие системы ТТ!.. - И, очевидно, сообразив, что он все-таки командир, добавил серьезно: - Нет, товарищ Посадова, из личного оружия по зенитным целям не стреляют. Против самолетов есть зенитки. Пушки такие. А из винтовки, из пулемета могут попадать только сверхметкие и быстрые стрелки. Поняла?.. Вот то-то!..

Партизаны разошлись по своим шалашам из елового лапника. Это были легкие временные жилища, так сказать, "летнего" типа - в них можно было укрыться разве что от дождя. Булыга, оправив рубаху, туго схваченную ремнем, и надвинув на круглый бронзовый лоб старую выгоревшую кепку, пошел на доклад к командиру отряда.