Сдвиг - Алексей Евтушенко

– В общем, десять дней – это максимум, – подтвердила Татьяна Лютая, знающая все технические системы ПЛКОНа, как светская дама свой будуар.

– А запустить реактор по новой? – спросил Максимчук.

– Теоретически возможно, – ответила Татьяна. – Практически – нет. Нужна бригада специалистов, сама я не справлюсь. Даже с помощью Володи не справлюсь. – Она посмотрела на Загоруйко.

Инженер-атомщик был полностью согласен с мнением Татьяны Сергеевны.

– Если хотите, могу подробно рассказать почему.

– Не надо, – откликнулся Белов.

– Просто Татьяны, – сказала Татьяна. – Без отчества. Я же просила. А то чувствую себя какой-то старухой.

– Больше не буду, – пообещал Загоруйко.

– Не понимаю, зачем нам торчать здесь неделю или тем более десять дней, – заявил Шадрин. – Надо пробиваться на поверхность. Любым способом. Поднимаемся, садимся на вездеход и возвращаемся домой. За помощью.

– Лифты не работают, лестница завалена, – напомнил Белов. – Скорее всего, в нескольких местах.

– Значит, лифты надо починить. Или взорвать завалы, если не получится разгрести, – упрямо наклонил голову Шадрин. – Взрывчатка здесь есть? Даже если нет, я помню, мы брали какое-то количество с собой.

– Наверху остался Миша Марочкин, – напомнил Загоруйко.

– Именно, – подхватил Дубровин. – Миша парень сообразительный. Наверняка догадается отправиться за помощью. Сколько тут ехать до Туманной Поляны? Смешно говорить.

– Туманная Поляна может закрыться в любой момент, – напомнил Шадрин. – И Миша мог погибнуть при землетрясении, как ни горько мне об этом говорить. Или заразиться. Про Вирус не забыли, нет? Я знаю, что вы предлагаете. Сидеть ровно и ждать, пока нас спасут. Сразу говорю, лично я решительно против. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Уж извините за столь избитую реминисценцию.

– За реминисценцию ответишь, – пообещал Максимчук. – Литератор хренов. Но я с тобой согласен. Надо что-то делать самим.

– Ничего взрывать я здесь не дам, – решительно произнес Френкель. – Ты, Ваня, как был впереди на лихом коне с шашкой наголо тридцать лет назад, так на этом коне, гляжу, и остался. Собственно, именно поэтому тебя тогда командиром группы и выбрали. И правильно сделали, так как все получилось. Но сейчас кавалерийским наскоком не выйдет, думать надо. Желательно – головой. Мы с Татьяной не для того наш ППВК собирали с таким трудом, чтобы сейчас рисковать всем. То, что Балкон уцелел после землетрясения и штатно сработала автоматическая защита реактора, уже чудо. Теперь ты предлагаешь воспользоваться взрывчаткой, чтобы пробиться сквозь завалы наверх. А возможные последствия ты себе представляешь? Ты знаешь, как Балкон устроен, на чем он держится? Он же не в толще породы прорублен. Это кольцо, надетое на трубу. Шайба, грубо говоря. А труба – ствол тахионной пушки. Крепления полетели и – амба. Соскочило колечко, и сверзились мы все на тысячу четыреста метров вниз, до самого донышка. Очень может быть, что для этого не хватило еще одного толчка. И тут ты этот толчок производишь. С помощью взрывчатки. Ладно – мы. Но если накроется медным тазом наш преобразователь пространственно-временного континуума… Второго такого нет.

– Как это, мы – и ладно? – громко спросила Татьяна. – Нет уж, дорогой. Как раз мы – самое главное и есть. Преобразователь в крайнем случае можно успеть и второй собрать. И кто это сделает, если мы погибнем?

– Не успеем мы его собрать, Тань, – устало произнес Френкель. – Я еще тебе не говорил. И никому. До полного слияния Реальностей и всеобщего коллапса осталось, – он зачем-то посмотрел на часы, – двадцать семь дней. Это если верить моим расчетам. Конечно, я мог ошибиться. Но это вряд ли. Дважды проверил.

В наступившей тишине послышалось характерное журчание – это Николай Дубровин лил горячую воду из чайника мимо чашки.

Татьяна забрала у биолога чайник и сходила за тряпкой.

– С этого места, пожалуйста, поподробнее, – попросил Белов. – И вообще, Исаак Давидович, вы забыли, что так и не рассказали нам толком о том, что должен делать этот ваш волшебный преобразователь. Землетрясение началось. А потом было не до этого.

– Он называется ППВК ФЛ-2, – с ревнивой занудностью автора поправил Френкель. – Преобразователь пространственно-временного континуума конструкции Френкель-Лютой. Модель вторая.

– Короче, гравицапа, – сказал Шадрин.

– ?

– Неважно, – махнул рукой Иван. – Ты этого фильма не мог видеть. Он позже вышел. И не в этой Реальности.

– Смешное название, – усмехнулась Татьяна. – Гравицапа. Мне нравится.

– Идиотское какое-то, – насупился Френкель.

– Эй, – напомнил Белов, – ребята, время уходит.

– Да, – согласился ученый. – Действительно. Ну, слушайте..

Длинный, выматывающий душу и режущий уши скрип заставил Френкеля умолкнуть. Казалось, где-то стонал от боли и напряжения сам неживой металл, и стон этот не только заполнил собой все окружающее пространство, но и проник в людские тела. Никто не успел ничего сделать, только Шадрин и Максимчук резво, по-молодому вскочили ноги, как скрип-стон взлетел на новую высоту. Пол дрогнул и накренился. Две чашки с чаем заскользили по гладкой поверхности журнального столика. Одну успел подхватить Загоруйко, а вторая упала и не разбилась, расплескав по ковру горячий чай. Где-то с полок попадали книги.

И тут же все прекратилось и стихло.

– Вот, – сказал Френкель. – Это таки то, о чем вы от меня уже слышали. Крепления сдают с восточной стороны. – Он осторожно, как человек, ступивший на бревно через ручей, потоптался на полу. – Градусов десять крен, – определил. – Много – двенадцать.

– И что это значит? – спросил Белов. – Выдержат крепления, нет? Сколько у нас времени? Татьяна?

– На этот вопрос вам никто не ответит, – покачала головой Лютая. – Ясно только одно. Нужно убираться отсюда как можно скорее.

– Вот и я об этом! – воскликнул Шадрин.

– Так никто и не против, – сказал Френкель. – Тем более что здесь, в шахте, наш преобразователь совершенно бесполезен.

– А где он должен быть?

– В космосе. Идеально в точке Лагранжа L4 или L5 системы Земля – Солнце.

Присутствующие молча переглянулись.

– Примерно сто пятьдесят миллионов километров расстояние, – пояснил Загоруйко. – До обеих. Если я правильно помню.

– То есть как до Солнца? – вспомнил Белов.

– Ну да. Если представить себе равносторонний треугольник, в двух вершинах которого находятся Земля и Солнце, то точки Лагранжа L4 или L5 попадают в третью вершину.

– Точки Лагранжа – это точки своеобразного гравитационного равновесия между двумя телами в Солнечной системе, – пояснил Френкель, поймав растерянный взгляд Белова. – Грубо говоря, если в такую точку системы Земля – Солнце поместить космический корабль, то его не притянет к себе ни Солнце, ни Земля. Есть еще точки L1 и L2, они ближе, всего полтора миллиона километров от Земли. Но они нам не подходят.

– Почему?

– Могу показать расчеты. – Френкель вздохнул. – Но не думаю, что они вам что-то скажут. Просто примите на веру.

– Мы люди государственные, – сказал Белов. – Нам на веру нельзя.

– Ну вы же верите, к примеру, что в Солнечной системе девять планет? Хотя никогда их не видели.

– Уже восемь, – сказал Шадрин.

– Не понял, – вздернул брови Френкель. – Как это?

– В нашей Реальности Плутон лишили статуса планеты, – пояснил Шадрин. – В нашей – это той, откуда мы сейчас пришли.

– Идиоты, – резюмировал Изя. – Не вы. Те, кто лишил.

– Я понял, – сказал Шадрин. – Но все же, если совсем коротко, почему именно L4 или L5?

– Если коротко, хрен его знает, – признался Френкель. – То есть расчеты показывают, что преобразователь нужно запустить именно там. Только в этом случае есть вероятность, что Реальности разойдутся, не уничтожив одна другую окончательно. А вот почему… Думаю, все дело в Земле. Она, как бы это сказать… Определяет. Определяет все. Реальности. Жизнь. Смерть.

– Как-то это не по-научному звучит, – с сомнением произнес Загоруйко. – Что значит – определяет?

– Определяет – значит имеет решающее значение самим фактом своего существования.

– Для Вселенной? – иронично осведомился Загоруйко.

– Возможно, и для Вселенной, – пожал плечами Френкель. – Знаете, молодой человек, я пока тут под землей тридцать лет сидел, много о чем передумал. И с радостью готов поделиться с вами своими мыслями. Только давайте все-таки сначала спасемся. Желательно все.

– Сто пятьдесят миллионов километров… – повторил Шадрин. – У нас таких средств доставки, которые могли бы успеть, нет. Сколько, ты говоришь, осталось времени?

– Двадцать семь дней, – сказал Френкель. – Я вычислил время сегодня ночью, основываясь на последних показаниях континуум-датчиков. – Он погладил по плечу Татьяну. – Видишь? Не зря мы с тобой наружу выползли. По всем меркам, не зря.