Воровская правда - Евгений Сухов

Вор скосил глаза в сторону — за разговором напряженно наблюдали остальные блатные. Тут Орех понял свою ошибку — глупо было являться в карантинный барак в сопровождении всего лишь четырех бойцов. Сейчас он был совершенно беззащитным. При желании блатные могли исколоть его гвардию перьями в первую же минуту ссоры.

Дверь биндюги неожиданно распахнулась, и в узком проеме показался Варяг. С минуту он внимательным и цепким взглядом изучал смотрящего и его свиту, а потом, улыбнувшись, широким жестом радушного хозяина пригласил гостя к себе:

— Проходи, Миша, а я ведь тебя ждал!

Блатные отступили на шаг, и Орех уверенно прошел вовнутрь.

Подобные встречи с глазу на глаз были правилом среди законных. Эти беседы очень смахивали на переговоры политических лидеров, когда даже ближайшее окружение не должно знать, о чем они там толкуют.

Орех неторопливо опустился на стул и осмотрелся. Каморка Варяга отличалась от всех комнат, которые он видел в колонии. Если у прочих авторитетов на стенах можно было увидеть только голых баб с растопыренными ногами, то комната Варяга напоминала уютный кабинет научного работника. На полке, у койки, стояли книги в толстых замусоленных переплетах. На дощатой стене висела картина, на которой был изображен пейзаж тундры. Картина была написана почти профессионально, и было ясно, что художник с заполярными широтами знаком не понаслышке.

— Оценил? — усмехнулся Варяг. — Я ее написал, чтобы как-то заглушить скуку. Мне разок уже приходилось чалиться за Полярным кругом. Тогда казалось, что более гнилого места невозможно отыскать на всей земле, а когда отпарился, так эти сопки мне стали по ночам сниться. Я хочу тебе сказать, Миша, что скучнее, чем на нарах, может быть разве что только в могиле.

— Я смотрю, что ты, помимо воровских ремесел, еще и кисть в руках толково держишь! — хмыкнул Орех. — И книжки от безделья почитываешь? — Он перевел взгляд на толстые тома.

Разговор получался странным.

— Все зависит от настроения. — Варяг взял с полки одну из книг. — Шопенгауэр… Слыхал о таком?

Орех широко заулыбался:

— В первой моей ходке был один немец с такой фамилией. Погоняло у него было Шоп. Круглый педик! Тот не из таковых? А может, твой философ его батяня?

— Можешь быть уверен, что твой немец просто однофамилец герра Артура Шопенгауэра. Хотя бы потому, что разминулись они лет на сто с хвостиком! Знаешь, за что мне нравится этот философ?

— За что же?

— За рацональный подход к жизни! В главном своем сочинении «Мир как воля и представление» он призывает освободиться от мира через страдание и аскетизм. Мол, все в жизни разумно. Надо только это понять. Если бы я не знал, что это сказал немецкий философ, то решил бы, что до этого додумался крепкий вор. Каждый законный обязан понять, что все в этом мире разумно. Каждый законный обязан отказаться от благ, только в этом случае он достигнет совершенства и сумеет помочь братве. А личные накопления — это такое же зло, как тяжелые колодки на ногах каторжника. — Варяг бережно поставил книгу на место, а потом вытащил другую. — Кант… Чем больше я читаю немецкую философскую классику, тем сильнее крепнет мое убеждение, что эти ребята писали свои сочинения для воров. Знаешь, на чем основывается главный принцип Канта?

— Ну и на чем же? — В голосе Ореха пробилось едва различимое любопытство.

— На понятии долга. А, каково! Это понятие долга особенно знакомо зэкам. Каждый из законных должен быть ответственным за сидельцев. Поверь мне, многого стоят идеи Канта о боге и бессмертии. Разве возможно обрести покой и чувствовать за собой правду, если не знаешь того, что на тебя падает тень Великого Присутствия? А потом, никто лучше не сказал о свободе, чем старик Кант. И если бы я не знал того, что он скончался в начале девятнадцатого века, то мог бы предположить, будто ему знакомы не только зоны Сибири, но и стены Бутырки. — Варяг бережно вернул книгу на полку, после чего извлек следующую. — Фридрих Ницше… Вор в законе всегда немного сверхчеловек, и об этом важно помнить. Ницше как никто расписал культ сильной личности. В общем-то, это идеал, к которому следует стремиться. Я бы посоветовал тебе почитать его сочинение «Воля к власти», в нем он описывает «человека будущего». Знаешь, Орех, о чем я частенько думаю? Если бы удалось обмануть время и собрать всех этих философов вместе, получился бы очень приличный сходняк!

Орех невольно улыбнулся. Он взглядом проследил за тем, как Владислав бегло полистал еще какую-то книгу, а потом аккуратно поставил ее на место.

— Не знал, что ты такой философ, Варяг!

— Сие качество у меня от бога. Так с чем ты пришел ко мне?

Вопрос прозвучал резче, чем следовало бы, и Орех отреагировал моментально:

— Совсем не для того, чтобы ты проходил со мной филосовский ликбез.

Теперь комната Варяга показалась Михаилу Орешину не такой уютной. Он подумал об охране, которая оставалась за дверью.

— Ты не кипятись, Орех. Чифирю желаешь?

Чифирь всегда способствовал взаимопониманию, и горячие глотки этого напитка могли примирить даже ярых врагов. Об этом известном свойстве крепчайшего чая знал каждый зэк.

Орех отстранил протянутую кружку и жестко произнес:

— Варяг, я пришел к тебе не для того, чтобы чифириться!

Владислав нахмурился: глубокая морщина пересекла его лоб, — вот и пошел серьезный базар.

— Ты мой гость, Орех, но, видит бог, я тоже могу потерять терпение. Так с чем ты пришел, слушаю?

Миша знал, что Варяг уже давно не курит. Он ненавидел даже запах дыма, и в карантинном бараке, для того чтобы подымить, все зэки выходили на улицу. Но такой запрет не распространялся на равных — воров в законе. А любое замечание в их адрес может восприниматься едва ли не как пощечина.

Орех достал пачку английских сигарет «Пэлл-Мэлл». Осторожно извлек из нее сигарету. Он сгорал от любопытства — интересно, как в этом случае поступит Варяг? Он обязан одернуть гостя, потому что в противном случае могут подумать, что он дал слабину, и в то же время, если он сделает замечание Ореху, то поставит себя как бы выше него.

Орех неторопливо разминал пальцами табак и терпеливо дожидался реакции Варяга. Он сознательно шел на конфликт, понимая, что своими действиями наживает сильного врага, но это был единственный способ удержать власть. А потом, если Варяг все-таки дрогнет, то нужно дожать его, иначе придется весь оставшийся срок озираться на него.

— Угости-ка и меня! — не повышая голоса, произнес Варяг.

Орех охотно протянул ему сигарету. Вот оно что! Гибок. Теперь никто не сможет упрекнуть смотрящего по России в том, что он спасовал.

Несколько минут они курили молча, вдыхая горько-сладкий дым, а потом Орешин произнес:

— Ты спрашиваешь, с чем я к тебе пришел, Варяг? Ты — вор, и я — вор. Нам нечего делить, тем более в этой колонии, а власти на зоне нам с тобой обоим хватит с головой. А потом, как нас будет понимать братва, когда мое решение отменяется твоей малявой? Мы должны дудеть в одну дуду, а не показывать всем, что у нас имеются какие-то разногласия.

Варяг вжал сигарету в донышко блюдца, и окурок, свернувшись в кривой сапожок, последний раз выдохнул тоненькую струйку.

— О чем это ты, Орех?

— О чем? А пошевели мозгой, припомни тех мужичков из СИЗО, что отведали чифирчика в компании с петухом.

— Ну так и что? — равнодушно отреагировал Варяг. Выглядел он совершенно невозмутимым. — Кажется, ты посчитал их запомоенными?

— Вот именно! Сам знаешь, Варяг, что из петушни, как и с того света, обратной дороги не существует!

— А с чего ты взял, Миша, что они запомоенные?

— Ты меня удивляешь, Варяг! Они зашкварились! Разве недостаточно того, что они пили из одной кружки с пидорасом?

— Хочу тебе сказать: мужики не знали, что он петух, и встретили его так, как требует того закон. А то, что он не рассказал о своих грехах сразу, — так он уже поплатился за это. А потом, признайся откровенно, разве тебе не жалко собственноручно запомоить сразу тридцать арестантов?

— О какой жалости ты говоришь, Варяг? Мы должны поддерживать порядок, который был установлен до нас. И если зэк — петух, то его место под нарами!

— О порядке вдруг заговорил, а сам-то в сучьей зоне проживаешь! — слегка повысил голос Варяг. — И вижу, что ты здесь не бедствуешь!

Владислав хорошо знал породу людей, к которой принадлежал Орех. По большому счету им совершенно безразлично, в какой они находятся зоне, и ради собственного блага и дополнительных привилегий они могут надеть красную повязку активиста и рваться в бригадиры.

Орех поднялся и швырнул недокуренную сигарету на блюдце. Дым показался ему очень горьким — такой запах имеет только высушенная полынь.

— У нас так ничего не заладится. Жаль… А ведь мы будем жить на одной зоне. Что же это такое будет — я тяну в одну сторону, а ты — в другую!