Цугцванг - Ария Тес

от подробностей. Также я не хочу слышать жалости и чего-то в этом духе, потому что мне давно ясно кто я в этой истории, и что виновата сама в том, кто я в этой истории.

— И кто ты в этой истории по-твоему?

— Наивная дура, — злобно бурчу себе под нос, сжав руками и опять отвернувшись к окну, — Которая поверила человеку, которого не знала, потому что видела в нем то, чего нет. Я всего лишь глупый ребенок и оружие в войне с моей сестрой, попутно захватившей и вашего папашу. Счастливая случайность.

— «Война с твоей сестрой», как ты выразилась, не является ни для кого приоритетом. Ты смотришь на ситуацию не с того угла, Амелия.

— А с какого же мне надо смотреть?

— Все, что нас волнует — это отец. Твоя сестра лишь способ получить желаемое.

— А я тогда кто? Способ получить желаемое от способа получить желаемое?

— Типа того.

— И? Мне поблагодарить, что меня трахнули ради великой цели?

— Этого не планировалось.

— И что же «планировалось»?

— Надо было просто втереться к тебе в доверие, подружиться, чтобы выудить информацию, которой можно было бы воздействовать на Лилиану. Я взрослый человек, Амелия, ты действительно считаешь, что я стал бы участвовать в этой глупости? Никто бы не согласился.

— Ну по факту согласились…

— Ты злишься, но отбрось эмоции и сама подумай: Кристина бы на такое пошла? Рома?

«Пф…»

— Если не веришь, твое право. Парни поступили глупо…

— Подло. Это подлость, а не глупость.

— Ты права, но твоя сестра тоже поступала подло.

— Я здесь не при чем! — повышаю голос, правда не произвожу никакого эффекта.

Михаил только слегка улыбается и кивает.

— Знаю.

— Ты точно их родственник? Слишком спокойный.

Теперь смех становится отчетливее, он кивает и, бросив на меня хитрый взгляд, парирует.

— Я могу быть и неспокойным, но капризный ребенок не сможет вывести меня из себя. У меня трое дочерей, Амелия, не забывай.

— Пф!

Насупившись, как ребенок, отворачиваюсь к окну, молчу-молчу-молчу, но быстро сдаюсь. Любопытство слишком велико, и я теперь сама воровато бросаю на него своей взгляд и щурюсь.

— Все равно нет таких мотивов, которые я могла бы понять.

— Потому что ты очень многого не знаешь.

— А что тут знать?

— Даже не пытайся.

— О чем ты?

— Не пытайся развести меня намеками на «золотую молодежь». Мне известно, что ты знаешь, как сложно нам на самом деле приходится.

— О, да ну? Вы можете делать все, что хотите. Я тому прямое подтверждение. Злитесь, что папочка вас контролирует? Ох, какая сложная судьба…

Михаил вдруг резко тормозит, и я было думаю: всё, договорилась! Но ничего не происходит, кроме того, что он разворачивается. Резко, остро, я даже встряхиваюсь, а, схватившись за торпеду, озираюсь.

— Ты что творишь?!

— Прокатимся кое куда.

— Куда?! Если ты собираешься меня грохнуть…

Салон разрезает бархатный, низкий смех, так похожий на смех младшего, только взрослее и как будто мягче. Михаил стреляет в меня глазами и улыбается от уха до уха, кивая.

— Дай угадаю: ты не сдашься без боя? Расслабься, Амелия. Я хочу показать тебе кое что.

— И что же?

— Увидишь.

«Любопытно…»

* * *

Мы едем уже сорок минут, а ничего не меняется, кроме разве что атмосферы в салоне машины. Михаил больше не разменивается на беседы, он напряжен и всматривается в темноту ночи, что делаю и я. Но если он прекрасно знает, куда направляется, я стараюсь выцепить хоть что-то, чтобы это понять. Правда все зря: вокруг лишь лес и снег. Наконец я не выдерживаю и поворачиваюсь к нему, чтобы вставить свои пять копеек негодования, и снова опаздываю — Михаил притормаживает, после чего съезжает с трассы на ее ответвление.

«Куда он меня везет все-таки?!» — усердно думаю, но не боюсь.

Да, я абсолютно не доверяю Александровским, но Михаил не вызывает во мне ощущения, что он способен причинить вред. Не знаю, конечно, насколько права, но, кажется, с ним я точно в безопасности.

«Как глупо…что ты несешь?! Он — враг!» — ясен-красен думаю так, а все равно в это не верю.

Ну не вяжется, и в кои то веки я оказываюсь права. Через пять минут моему взору предстает красивый, современный коттедж, подсвеченный со всех углов. Это дом-минимализм, состоящий из двух здоровенных квадратов и окруженный длинным, забором. С фасада дома он достаточно низкий, чтобы рассмотреть еще кучу коттеджей на огромной территории, которая в свою очередь окружена уже достаточно высоким, чтобы и неба было не видать.

Мне здесь не нравится. Что-то есть в этом месте страшно отталкивающее, и я плавно перевожу взгляд на Михаила, который глушит машину и смотрит будто в никуда.

— Что это за место?

— Лечебница.

— Ле…чебница?

— Именно так, Амелия. Психоневрологический диспансер, но по факту в основном здесь живут люди, чьи родственники от них устали.

— Я не…

«Понимаю.» — я понимаю, действительно все осознаю, проглотив огромную таблетку и снова переводя взгляд на здание, откуда выходит высокий мужчина, — «Вот где Матвей…»

— Пригнись, тебя не должны заметить. Лучше вообще сядь на пол и не шевелись.

— Ээ…

— Амелия, пожалуйста, сделай, как я прошу.

В его тоне есть строгость, но больше там мольбы, которую я не могу игнорировать. К тому же, честно признаюсь, мне любопытно, поэтому съезжаю на пол, а он накрывает меня своей курткой. Слышу свой пульс, чувствую себя вором, но покорно молчу, а через миг слышу, как отъезжает стекло с водительской стороны.

— Михаил Петрович? Какими судьбами в такой поздний час?

— Я хочу увидеть брата.

— Конечно, проезжайте. Матвей не спит.

Стекло закрывается, а машина трогается с места, но Михаил молчит, а я не рискую пошевелится, пока мне не позволят. Судя по всему это важно.

— Спасибо, что молчала.

— Я могу вылезти?

— Пока нет. Я скажу, когда будет безопасно.

— Безопасно?

— Все сотрудники куплены моим отцом — ему непременно доложат.

— А о твоем ночном визите нет?

— Да.

— И это нормально?

— Нет ограничений. Для нас.

— Не понимаю…

— Все предельно ясно, Амелия. Отец позволяет нам видеться с Матвеем в любое время дня и ночи, чтобы мы всегда могли наглядно видеть, что с нами будет за неподчинение. Приехали. Вылезай.

Аккуратно, медленно отодвигаю куртку и выныриваю, чтобы осмотреться. Мы стоим внутри гаража, и я боязливо смотрю на Михаила, но тот больше не улыбается, пусть мое поведение и достаточно забавное. Его выражение лица из разряда «будто на похоронах», он открывает дверь и, не дожидаясь меня, выходит. Его шаги отдаются эхом, как и хлопок его двери,