Сто первый (сборник) - Вячеслав Валерьевич Немышев

коленок ствол пулемета. Гогочут саперы. Ухмыляются офицеры. Комендант Колмогоров вид делает, будто не замечает. Репортажи идут, комендатура в центре внимания. Но хитро работали корреспонденты: фамилии меняли, про коменданта вообще не упоминали. «Комендатура. Какая? Да военная — без номеров, без названия. В городе где-то, но ближе к центру».

Не подкопаешься.

«Кто разрешил, такие сякие? — спросят начальствующие службы. — Почему без пресслужбы?» — «Да бес их разберет. Лезут эти писаки в самую дырку».

Нравится — пусть лезут.

В октябре четвертого числа после маршрута выпил Иван разбавленного спирта и завалился на бок. «Доставучий все-таки этот корреспондентик. Кто писал? Да я знаю, кто писал? Тут как Грозный взяли много чего малевали на стенах. Тешился народ. Наших, комендантских, такой шнягой не возьмешь. Закостенелый народ. Только с литру и глушит», — подумал. И задремал. Приснился ему Десятый. Снова строй, и Десятый этот корчится на земле под ногами, говорит ему какие-то слова, — но слова вытягиваются в бесконечный стон и не понять ничего. Трясет Ивана, земля дрожит под ногами…

Очнулся.

Костя трясет его.

— Вставай, наших подорвали!

Вязенкин сидел под каштаном у синих ворот.

Этим утром инженерная разведка благополучно вернулась в комендатуру с Первомайского бульвара. Сегодня он первый раз заговорил с Бучей, тем зеленоглазым злобным солдатом.

«Хорошо не послал в ответ. Странный он человек», — думал Вязенкин.

К октябрю «Независимая» телекомпания перевела свои съемочные группы в Грозный. Вязенкин с Пестиковым обитали теперь в строительном вагончике. Под корпункт выделили место на территории правительственного комплекса, в пяти минутах ходьбы от Ленинской комендатуры, если через задний двор, свалку и автопарк. Они стали чаще приходить в комендатуру. К ним привыкли и смотрели как на своих.

Скучно под каштаном.

Другого слова не подберешь, чтобы описать настроение Вязенкина.

Он гордился таким почетным среди военных прозвищем — «счастливый талисман». Но искренне сожалел, что ничего такого с ними в эту командировку не происходило. Ведь от него ждут интересных репортажей. Скучно: саперов обснимали вместе с щупами и бэтером, даже мелкого Витька знаменитые ботинки с шипами сняли. Первомайский бульвар исходили и вдоль и поперек. Вот только, если, не дай бог, кто подорвется…

— Тьфу, тьфу, тьфу, — нервно заплевал Вязенкин. — Пест, может, домой пойдем, в вагон?

— Пофли, — просто сказал Пест. — Два дня офталось. Тыща…

Они собрались уходить. Как раз в это время к воротам подкатил саперный бэтер, Серегин перебитый нос торчал из открытого люка. Суета началась, как перед выездом.

— Пест, глянь, собираются вроде, — в дверях штаба появилась громадная фигура подполковника Вакулы. — Спрошу на всякий случай у Евграфича.

Евграфич толком ничего не разъяснил: вроде на разминирование, а куда — он еще и сам не знает. Каргулов подошел.

— Т-товарищ подполковник, сколько народу брать? — а сам очки трет и сквозь щербину сплевывает себе под ноги.

Вязенкин пихает Пестикова.

— Пест, подсними картинку на всякий случай. Народ грузится, вон там построение намечается. Лица, портреты. Сгодится.

Хорошие кадры Пестиков снял. Вязенкин долго их потом смотрел, долго… Сидят на лавке под каштаном саперы: у одного лицо особенное — романтичное лицо. Вязенкин имени, фамилии его сразу не вспомнил — обыкновенный сапер. Каргулов ходит вдоль строя, очечки спадают с носа. Вакула — глыба. Солдатские лица — похожие, одинаковые, неприметные, серые — будто с одного конвейера так строем и вышли.

Урчит бэтер…

Вязенкин встал рядом, ладонь положил на пыльное железо. Теплая броня у бэтера. Про отца подумал. Отец учил его: прежде чем шагнуть, посмотри — не в яму ли? Еще многому учил отец — но постепенно, постепенно доходило. Полез Вязенкин на броню, ему с брони подали руку. Он забрался, смотрит, где теперь Пестиков.

— Пест, не тормози.

Каргулов подвинулся, место освободил. Вакула, как всегда, у башни по правому борту. Взревели моторы. Пестиков подал камеру наверх, вслед карабкается.

И вдруг окрик сзади:

— А ну слазьте!

Духанин.

Колмогоров с утра был в отъезде. Начштаба, когда оставался за старшего, становился сильно принципиальным: «комендантские это дружки, пусть комендант за них и отвечает».

С Духаниным спорить — только время терять.

Покатился бэтер. Вязенкин с Пестиковым остались у ворот. Опомнился Вязенкин.

— Диман, — катится бэтер, бежит за ним Вязенкин. — Диман, на, — камерку «мини» старлею подает, — так на всякий случай. Знаешь, как пользоваться?

Схватил Каргулов камерку, сунул в карман.

— Сниму, если что. С вас гонорар. Ха-ха.

Резво покатился бэтер, закрылись синие ворота.

Они снова уселись под каштан. Пестиков трепался с кем-то, плевался семечками. Гонял ветер шелуху под ногами, шепелявил Пестиков.

Задумался Вязенкин: путаная у войны философия… Если в общих чертах, то суета и получалась — переполох и суматоха. Стал Вязенкин думать по-порядку. Вот — он, военный корреспондент. Почет ему и уважение. За что? За то, что рискует, снимает правдивые репортажи. За это и платят деньги, приличные деньги. Не стыдно? Не стыдно. Но с другой стороны… К примеру: построил его отец дом в деревне. В доме — камин. Руки если протянуть к камину, станет тепло — греются руки. Но сунь ближе к огню и обожжешься. Выходит, что он, Вязенкин, умней тех солдат: он руки греет, но в самое пекло не сует, не лезет. Что ж он дурак? Да любой его поймет. Он — журналист. Журналисту не положено брать в руки оружие, — конвенции всякие, правила не им придуманы. Еще к примеру, Сашка одноногий… Не любил Вязенкин вспоминать про Сашку, были на то свои причины. Он пожалел, забрал пацана, вывез из Грозного на «большую землю». Повезло тогда Сашке, сыну убитой тетки Натальи. Спрашивали саперы, как Сашок. Что рассказывать? В двух словах если — нормально. Если подробно, то это уже другая история, не военная… Решил вдруг Вязенкин — в одно мгновение и решил: шесть командировок за плечами. Хватит! Галочка стоит, как почетная грамота в личном деле — был в горячих точках. Нужно делать карьеру. Не век же снимать головы отрезанные и эти чертовы руины. Солдаты?.. Они привыкли к нему, даже верить стали. Что ж, отвыкнут.

Гоняет ветер шелуху под ногами. Шепелявит Пестиков.

Минут сорок прошло, как уехали саперы.

Скучно…

В шестнадцать с минутами выскочил из дежурки Костя Романченко — белый лицом, оглянулся и бегом по плацу; Полежаев за ним из дверей. Духанин толкнул майора в спину, красный как рак, кричит в рацию:

— Повторите, повторите… Подрыв?.. В Северный везите сразу! Разведка выдвигается. Ветрюга подхватил шелуху с асфальта, раскружил. Прилипла шелушинка к Пестиковой губе: ахнул в себя Пестиков, захлебнулся шелушинкой.

Разваливалась философия на глазах. Озирается Вязенкин по сторонам.