Апокалипсис Томаса - Дин Кунц

Меня переполняли вопросы, но не было времени их задавать. Я заметил медную дверь в медной стене и, взяв Тимоти за руку, повел его вокруг хроноскафа к выходу.

Лестница за дверью, плавно закругляющаяся, вела на на второй этаж, где ждала Аннамария.

Ключа от этого помещения у меня не было. Я достал из бумажника две долларовых купюры, смял и засунул в гнездо для собачки в дверной коробке, чтобы замок не защелкнулся и мы смогли вернуться на третий этаж в любое удобное нам время. Миллионы лет прошлого стали моими за какие-то два доллара.

Глава 49

Дверь открылась, когда я только подносил к ней руку, чтобы постучать. Аннамария стояла посреди комнаты, глядя на нас, словно мгновением раньше по системе громкой связи объявили: «Одд Томас вошел в здание и спустился на второй этаж».

Слева ее охранял золотистый ретривер, Рафаэль. Справа моя собака-призрак, Бу.

Шторы закрывали окна, лампы от Тиффани не горели. Источником света служили три стеклянных сосуда, напоминающих квадратные вазы с узким горлышком. Одна давала белый свет, две — цвета бренди. В каждой вазе горящий фитиль плавал в озере масла.

Аннамария протянула правую руку, и Тимоти тут же пошел к ней, словно давно ее знал. Когда он коснулся протянутой руки, она наклонилась и поцеловала его в лоб.

В Магик-Биче, в день нашей встречи, Аннамария предпочитала масляные лампы электрическим. Она говорила, что солнечный свет выращивает растения, растения выделяют масла, и потом эти масла горят в лампах, отдавая «свет минувших дней». Она находила его более приятным глазу, чем электрический.

В моих апартаментах никаких масляных ламп не было. Может, она попросила принести ей эти. Может, Константин сам их ей принес.

Она повела Тимоти к дивану, и они сели посередине. Рафаэль запрыгнул на диван рядом с Тимоти, свернулся калачиком, положил голову мальчику на колени. Бу устроился рядом с Аннамарией.

Одна лампа стояла на кофейном столике. Прямо над ней на потолке подрагивало несколько кругов света и тени, отражения стеклянного сосуда.

Аннамария держала правую руку мальчика в своих руках. Они улыбались друг другу.

На маленьком обеденном столе стояла другая масляная лампа, над ней на потолке тоже подрагивали круги света и тени. На этом же столе находилась и большая неглубокая синяя миска, в которой плавал один огромный цветок с белыми, толстыми, словно из воска, листьями, а не три, как прежде.

— Кого ты видишь, когда смотришь на меня? — спросила мальчика Аннамария.

— Мою маму.

— Но я не твоя мама, так?

— Нет, — ответил Тимоти, — ты не моя мама. Но, возможно, сможешь ею стать.

— Я смогу?

— Это было бы здорово! — И впервые зазвучал голос мальчишки, а не старика в мальчишечьем теле.

Одной рукой она нежно откинула волосы с его лба, приложила к нему ладонь, словно хотела узнать, нет ли у мальчика температуры.

Здесь происходило что-то важное, но я понятия не имел, что именно.

Третья масляная лампа, дававшая белый свет, стояла на столешнице в кухне. Примеси в фитиле заставляли язычок пламени мерцать и изменять высоту. Иногда он едва не дотягивался до длинного горлышка, но потом вновь опускался к поверхности масла.

Вновь взяв руку Тимоти в свои, Аннамария спросила:

— Как тебе удалось оставаться самим собой все эти годы?

— Благодаря книгам, — ответил мальчик. — Тысячам книг.

— Наверное, это были хорошие книги.

— Некоторые да, другие — нет. Ты понимаешь, какая хорошая.

— И как ты это понимаешь?

— Сначала по тому, что чувствуешь.

— А потом?

— Прочитав то, что есть на странице, и то, чего нет.

— Между строк?

Я совершенно не понимал смысла всего этого разговора и чувствовал себя пятым колесом даже не телеги, а трехколесного велосипеда.

Внезапно меня отвлек от их разговора донесшийся снаружи шум, лязг и грохот. Я подошел к одному из окон. Отодвинул штору и прижался лбом к стеклу, чтобы лучше видеть.

Одним этажом ниже возбужденные уроды толпились у основания гостевой башни, просто отвратительные и более отвратительные. Я слышал, как поркеры рычат и фыркают, а потом вновь раздался металлический лязг и грохот. Один ударил топором по решетке, защищавшей окно первого этажа, находившееся под тем, у которого стоял я.

Даже если бы им удалось раскрошить кирпичи, в которые заделали решетку, и вытащить ее, они не смогли бы протиснуться в столь узкое окно. Да, эти монстры были дикарями, невероятно вспыльчивыми, психически неустойчивыми, не так уж и отличались от свиней, но не настолько глупыми и обезумевшими от ярости, чтобы и дальше атаковать окна, когда их дожидалась входная дверь.

Ее, конечно, укрепили железом, но не обили полностью. Железо по всему периметру, железо по углам, железные полосы, но оставались немалые участки дубовой поверхности. И хотя толщина двери впечатляла и железо не поддалось бы тупым монстрам, которые могли лишь пытаться выбить дверь, она не могла выдержать натиска уродов, вооруженных топорами и молотками.

Виктория Морс говорила, что такое оружие уроды никогда не использовали, до этого полного прилива появлялись в поместье только с дубинками. И она сказала, что они становятся умнее.

Один увидел меня в окне второго этажа, начал визжать и трясти сжатой в кулак рукой. Его ярость заразила остальных. Теперь они все смотрели на меня, визжали, требуя крови, потрясали и кулаками, и оружием.

Я подумал об Энцеладе и титанах. На них обрушивались те самые камни, которые они навалили горой, чтобы добраться до небес и устроить войну с богами. Но я не относил себя к богам, да и второй этаж находился гораздо ниже небес.

Отвернувшись от окна, я прервал Аннамарию и Тимоти, увлеченных разговором:

— Уроды здесь. Как только они решат вырубать дверь, у нас останется максимум десять минут.

— Тогда мы будем волноваться об этом через восемь минут после того, как она займутся дверью, — ответила Аннамария, словно под башней стояла не стая уродов, а распространительница «Эйвона», желающая предложить нам новую косметическую линию.

— Нет, нет, нет, — я замотал головой. — Ты не знаешь, какие они, эти уроды, а чтобы рассказать, нет времени.

— У меня нет времени слушать, — ответила она. — Я должна обсудить с Тимом кое-что более важное.

Мальчик и собаки, похоже, с ней соглашались. Все улыбнулись мне, словно их веселила моя тревога, вызванная появлением нескольких свиноприматов, жаждущих откушать человеческого мяса.

— Мы должны подняться на третий этаж. Единственная возможность выбраться отсюда — уйти тем же путем, которым мы с Тимом попали сюда.

— Ты иди первым, молодой человек. Мы с Тимом последуем за тобой, как только закончим наш разговор.

Я знал, что давить на нее бесполезно. На мои аргументы она ответила бы или несколькими успокаивающими словами, или загадочной фразой, смысл которой я бы разгадывал три года, да еще неизвестно, разгадал бы или нет.

— Хорошо, — кивнул я, — ладно, договорились, как скажешь, я пойду на третий этаж и буду ждать вас, а также — уродов, призрачного коня, марширующий духовой оркестр, кого угодно, всех, просто буду ждать.

— И это правильно, — ответила Аннамария и продолжила разговор с Тимоти.

Я вышел из ее апартаментов, закрыв за собой дверь, и побежал по лестнице, но не вверх, а вниз. В вестибюле между наружной дверью и дверью в мои апартаменты я услышал уродов, которые и хрюкали, как свиньи, и произносили почти человеческие слова, и когда я их слышал, кожа покрывалась мурашками. Они, видимо, подбадривали друг друга, словно игроки перед началом важного матча.

В моих апартаментах, с верхней полки стенного шкафа в спальне, я достал завернутую в пластик толстую пачку денег, которые дал мне старый актер, Хатч Хатчисон, прежде чем несколькими днями раньше я покинул Магик-Бич. Если бы мне удалось разрушить Роузленд и убежать, эти деньги понадобились бы нам с Аннамарией.

За те недели, что я проработал в Магик-Бич у мистера Хатчисона, мы стали друзьями. Я не хотел брать его деньги, но он настаивал с таким благородством и добротой, что окончательный отказ воспринимался бы оскорблением.

Когда мистеру Хатчисону было девять лет, лопнуло множество банков, и началась Великая депрессия. Соответственно, он не доверял этим заведениям. Держал деньги в морозильнике, в толстых пачках, упакованных в пластиковые мешки и перетянутых изолентой.

На каждой пачке имелась зашифрованная надпись. «ГОВЯЖИЙ ЯЗЫК» — в пачке двадцатки. «СЛАДКОЕ МЯСО»[38] — половина двадцаток и половина сотенных. Хатч дал мне одну такую, предварительно положив ее в розовый, с летящими желтыми птичками, подарочный пакет. Он не сказал мне, сколько в пачке денег, а я в нее не заглядывал.

Забыл даже кодовую надпись. Когда достал пачку с полки, выяснилось, что на ней написано «СВИНАЯ КОЖА». У того, кто живет в центре вселенной, определенно есть чувство юмора.