Миры Роджера Желязны. Том 4 - Роджер Желязны

Он по-прежнему оставался геологом. Это единственное, что он умел делать хорошо, да к тому же не подвергая опасности других. По правде говоря, ни одна из больших компаний не хотела принимать его на постоянную работу. Хотя никто из них и не был до конца уверен, что он и есть тот самый X, все чувствовали в нем какую-то странность. Возможно, его считали человеком, подверженным разнообразным несчастным случаям. Впрочем, он и сам ни за что не рискнул бы взяться за работу в неподходящем месте — иными словами там, где рядом находились бы другие люди. Однако большинство компаний с удовольствием предоставляли ему работу в качестве независимого исследователя. Как ни странно, в результате он стал зарабатывать гораздо больше денег, чем раньше. Только вот Хейдель не знал, что с ними делать. Он старался держаться подальше от густонаселенных городов и людей, от всех тех заведений, где принято тратить деньги. Прошли годы и он привык к своему одиночеству, теперь присутствие людей — даже в гораздо меньших количествах, чем толпа, собравшаяся в больнице, — угнетало его. Он с удовольствием представлял себе, как на склоне лет поселится где-нибудь на окраине Вселенной, в небольшом домике на тихом берегу моря. Сигары, коллекция минералов, несколько книг и приемник, по которому можно узнавать новости, — вот все, чего он на самом деле хотел в жизни.

Хейдель ел очень медленно, и хозяин лавки подошел к нему, чтобы поболтать. Интересно, куда это он направляется с рюкзаком и припасами?

Хочу пожить немного в горах, объяснил Хейдель. Зачем? Он уже собрался сообщить старику, что это его совершенно не касается, но сообразил: тот, вероятно, чувствует себя одиноко. Ни магазин, ни кафе, похоже, не привлекали посетителей. Возможно, старику не часто приходилось видеть у себя людей.

Так что Хейдель придумал историю. Старик слушал ее, кивал. Потом рассказывал хозяин магазина, а Хейдель слушал. И кивал.

Он закончил есть и закурил сигару.

Время шло, неожиданно Хейдель понял, что ему нравится этот старик. Он заказал еще пива. Докурил сигару и зажег новую.

В комнате не было окон, и он не заметил, что тени стали совсем длинными. Он рассказал старику о других мирах; показал свои камни. А тот, в свою очередь, поведал о ферме, которой когда-то владел.

Когда первые звезды осветили мир, Хейдель посмотрел на свой хронометр.

— Неужели уже так поздно! — воскликнул он. Старик бросил взгляд на хронометр Хейделя, а потом на свой собственный.

— К сожалению, да. Извините, что задержал вас, если вы спешили…

— Нет. Все в порядке, просто потерял счет времени. Было очень приятно поболтать с вами. Однако мне пора идти.

Хейдель заплатил по счету и поспешно вышел из магазина. Он не хотел рисковать.

На улице он сразу повернул направо и в сгущающихся сумерках направился в сторону гор.

Через пятнадцать минут центр города остался позади, и Хейдель оказался в уютном жилом квартале. По мере того как темнело небо, усыпанное звездами, фонари, казалось, разгорались все ярче.

Когда Хейдель проходил мимо каменного здания церкви, окна которой украшали цветные витражи, почти не пропускавшие света, его охватило знакомое неприятное ощущение — оно всегда посещало его рядом с храмами. Это было… десять или двенадцать лет назад? Так или иначе, Хейдель прекрасно все помнил. Воспоминание о том случае часто к нему возвращалось.

На Муртании был душный летний день, а Хейделю пришлось пройти немалое расстояние под лучами палящего солнца. Он спрятался от жары в одном из подземных странтрианских святилищ, где всегда прохладно и темно. Усевшись в самом темном углу, Хейдель собрался отдохнуть. Как только он закрыл глаза, надеясь, что ему удалось напустить на себя вид глубокой задумчивости, в храм вошли двое. Однако только что вошедшие посетители не уселись на скамейки и не стали предаваться тихим молитвам, как ожидал Хейдель, а начали о чем-то взволнованно перешептываться. Потом один из них ушел, а другой устроился впереди, неподалеку от центрального алтаря. Хейделю стало страшно любопытно, и он решил повнимательнее его рассмотреть.

Муртаниец, чьи жаберные мембраны распухли и покраснели, что указывало на крайнюю степень возбуждения, задрал голову и уставился на что-то наверху. Хейдель проследил за его взглядом и увидел, что тот смотрит на ряд гласситовых изображений фигурок божеств, марширующих по стенам храма. Одно из этих божеств светилось ослепительным голубым сиянием — прихожанин не сводил с него глаз.

Посмотрев на божество, Хейдель испытал что-то вроде электрошока. Потом он почувствовал покалывание в руках и ногах и легкое головокружение. В первый момент он испугался, что началось обострение одной из болезней. Однако его болезни раньше так себя не вели. Хейделя охватило странное возбуждение, очень похожее на первую стадию опьянения, хотя в этот, день он не пил ничего алкогольного. А в это время храм наполнился прихожанами. И прежде чем Хейдель понял, что происходит, началась служба. Ощущение возбуждения усилилось, потом появились новые, абсолютно противоречивые, эмоции. Неожиданно ему захотелось вытянуть вперед руки, дотронуться до каждого, кто стоял рядом, назвать его «брат», любить, вылечить от всех болезней; а через несколько мгновений он их всех ненавидел и жалел о том, что совсем недавно прошел через катарсис и теперь не может заразить какой-нибудь смертельной болезнью, которая распространится, словно пламя, и покончит с ними к концу дня. Его сознание металось между этими двумя желаниями, и Хейдель решил, что, по всей вероятности, сходит с ума. Шизофренические тенденции никогда не были ему присущи, а его отношение к человечеству не характеризовалось подобными крайностями. Он всегда был легким в общении человеком, не причинявшим никому никаких хлопот и не искавшим приключений. Нельзя сказать, что он любил или ненавидел людей; просто принимал их такими, какими они были, и старался не усложнять себе жизнь. Поэтому ему никак было не понять безумных желаний, которые неожиданно завладели его душой. Хейдель подождал, пока пройдет последняя волна ненависти, и, почувствовав, что его снова охватывает любовь к ближнему, быстро поднялся и стал пробираться к выходу. Когда он оказался у двери, в душе уже распустился цветок любви, и он извинялся перед каждым, кого так или иначе касался.

«Мир тебе, брат. Молю тебя о снисхождении. Прости меня, ибо я тебя люблю. Всем сердцем взываю о прощении. Прости меня недостойного за то, что я тебя коснулся».

Пройдя через дверь, Хейдель взбежал наверх по ступеням и помчался прочь от храма. Уже через несколько минут все непривычные ощущения исчезли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});