Игра Джеральда - Стивен Кинг

…и, конечно, ночуя в одной постели, засыпая рядом.

Затем Джесси разрыдалась, истерично всхлипывая, умоляя его не рассказывать, обещая, что она будет очень хорошей девочкой, если он не расскажет. Он не мешал ей плакать, пока не почувствовал, что наступил подходящий момент, а потом сказал:

— Ты знаешь, что обладаешь ужасной властью для маленькой девочки, Сорванец.

Джесси взглянула на него, шеки были мокрыми от слез, а в глазах засветилась надежда.

Он медленно кивнул и начал вытирать ей слезы полотенцем, которым только что пользовался сам.

— Я никогда не мог отказать тебе в том, чего ты действительно хотела, сейчас я тоже не могу. Мы попытаемся сделать по-твоему.

Она кинулась к нему в объятия и покрыла его лицо поцелуями. Где-то в глубине ее сознания возникла мысль, что это может снова вызвать проблему, но ее благодарность победила это подозрение, к тому же проблемы не было.

— Спасибо! Спасибо, папочка! Спасибо тебе.

Он взял, ее за плечи, и снова отстранил на расстояние вытянутой руки, теперь уже улыбаясь, а не хмурясь. Но печальное выражение все же не исчезло с его лица, и теперь, почти тридцать лет спустя, Джесси все еще не была уверена, что это тоже было составной частью его игры. Печаль была неподдельной, и это каким-то образом отягощало его вину.

— Мне кажется, мы договорились, — произнес он. — Я ничего не скажу и ты ничего не скажешь. Хорошо?

— Хорошо!

— Никому на свете мы не скажем об этом, даже друг другу. Отныне и во веки веков. Аминь. Когда мы выйдем из этой комнаты, Джесс, то будем вести себя так, будто ничего не случилось. Хорошо?

Джесси сразу же согласилась, но мгновенно вспомнила этот запах и поняла, что остался еще один вопрос, который она должна была задать ему прежде, чем они выйдут.

— Есть еще кое-что, о чем я хотел бы сказать еще раз, Джесс. Я хотел бы извиниться. Я поступил некрасиво, я сделал постыдную вещь.

Он смотрел в сторону, когда говорил об этом, Джесси отлично запомнила это. Все время он последовательно доводил ее до истерики, и страха, и надвигающейся гибели, все время, пока не убедился, что она никому не проговорится под угрозой рассказать обо всем матери, он смотрел прямо на нее. Когда же он принес свои последние извинения, его взгляд упал на разрисованные простыни, разделяющие спальню. Это воспоминание наполнило ее чувством печали и гнева одновременно. Говоря ложь, он мог смотреть ей прямо в лицо, но именно правда заставила его отвести взгляд.

Джесси вспомнила, как она уже было открыла рот, чтобы сказать ему, что не нужно было говорить этого, а потом опять закрыла — частично потому, что боялась чем-нибудь изменить его решение, но в основном потому, что имела право на эти извинения.

— Сэлли была холодна — это правда, но это слабое извинение моему поступку. Я не имею ни малейшего представления, что на меня нашло. — Он усмехнулся, все еще не глядя на нее. — Возможно, это солнечное затмение. Если это так, слава Богу, что мы никогда не увидим еще одно. — Затем, как бы говоря самому себе: — Господи Иисусе, если мы будем держать рот на замке, но она каким-то образом догадается или узнает об этом позже…

Джесси склонила голову ему на грудь и сказала:

— Она не узнает. Я никогда не скажу, папа. — Она помолчала, потом добавила: — Что я могу сказать?

— Это правильно, — он улыбнулся. — Потому что ничего не случилось.

— И я не… Я имею в виду, что я не могу быть…

Джесси подняла на него глаза, надеясь, что он, возможно, сам скажет ей то, что она хотела узнать, и ей не придется задавать вопрос, но он только смотрел на нее, подняв брови в молчаливом вопросе. Улыбка сменилась осторожным выжиданием.

— Я ведь не забеременею? — пробормотала Джесси.

Он моргнул, потом его лицо напряглось, пытаясь подавить какую-то сильную эмоцию. «Ужас или печаль», — подумала тогда Джесси; и только все эти годы спустя до нее дошло, что то, что он пытался взять под контроль, было взрывом дикого смеха облегчения. Наконец, он справился с собой и поцеловал ее в кончик носа.

— Нет, милая, конечно нет. Вещь, которая делает женщину беременной, не произошла. Ничего подобного этому не произошло. Я повозился с тобой немного, вот и все…

— И ты пошутил со мной. — Теперь Джесси особенно ясно вспомнила эти свои слова. — Ты пошутил со мной, вот что ты сделал.

Он улыбнулся.

— Да. Приблизительно так. Ты, как всегда, мила, Сорванец. Ну, а теперь как тебе кажется, мы полностью исчерпали тему?

Джесси кивнула.

— Ничего подобного этому больше никогда не случится, ведь так?

Она снова кивнула, но ее улыбка была неуверенной. Его слова должны были снять напряжение, но что-то в торжественности его слов и в печальном выражении лица почти снова возродило ее панику. Джесси помнила, как схватила его руки и сжала их что есть силы.

— Но ты ведь все равно любишь меня, папочка? Несмотря ни на что, правда?

Он кивнул головой и сказал, что любит ее больше, чем когда-либо прежде.

— Тогда обними меня! Обними меня покрепче!

И он обнял ее, но теперь Джесси вспомнила еще одну деталь: нижняя часть его тела не прикасалась к ней.

«Никогда больше, — подумала Джесси. — По крайней мере, я этого не помню. Даже когда я закончила колледж, и он, растроганный, плакал из-за меня (это было второй раз в жизни), он слегка обнял меня по-старому за плечи — таким образом, чтобы, не дай Бог, наши тела не соприкоснулись. Бедный, бедный человек. Интересно, видел ли его кто-нибудь из тех, с кем он сталкивался в своей жизни, таким смущенным и нервничающим, как в день солнечного затмения? Все эти страдания и переживания — из-за чего? Сексуальный инцидент, настолько же значительный, как обломившийся ноготь. Господи, что за жизнь! Проклятая жизнь».

Джесси, почти не осознавая, что делает, снова начала сжимать и разжимать ладони, желая только одного: чтобы кровь продолжала приливать к рукам, ладоням, запястьям. Джесси считала, что сейчас где-то часов восемь. Она была прикована к кровати уже восемнадцать часов. Невероятно, но факт. Голос Руфи Ниери заговорил настолько внезапно, что Джесси даже подпрыгнула:

«Ты все еще придумываешь для него отговорки, не так ли? Все еще оправдываешь его и обвиняешь себя, спустя все эти годы. Даже сейчас. Удивительно».

— Перестань, — хрипло произнесла Джесси. — Ведь это не имеет ни малейшего отношения к тому ужасному положению, в котором я оказалась сейчас…

«Что ты за человек, Джесси!»

— А если даже и имеет, — продолжила она, слегка повышая голос, — даже если и имеет, то это все равно не поможет мне выбраться отсюда, так что оставь меня в покое!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});