Морская политика России 80-х годов XIX века - Роберт Кондратенко

Таким образом, политическое решение об урегулировании спорного вопроса дипломатическим путем было принято. Причем Россия, находившаяся в тяжелом финансовом и военно-морском положении, сделала это вынужденно. Однако и ее соперница отнюдь не стремилась к раздуванию конфликта. Недаром адмирал У. Доуэлл воздержался от напрашивавшейся разведки Владивостока, Форин оффис не предпринимал серьезных попыток обеспечить Средиземноморской эскадре возможность проникновения в Черное море, а Адмиралтейство не усердствовало с вооружением судов парового резерва в Портсмуте, Девонпорте и Чатаме. По донесениям Линдена, ни 17-го, ни 19 апреля не было приказа об укомплектовании этих кораблей личным составом[583].

19 апреля канцлер британского казначейства внес в палату общин проект бюджета с дефицитом 14,9 млн фунтов стерлингов, тогда как в предыдущем году он не превышал 1 млн. В передовице «Московских Ведомостей» от 23 апреля М.Н. Катков не без оснований назвал это одной из причин, содействовавших «охлаждению воинственного пыла сынов Альбиона».

Конечно, готовность к поискам компромисса не означала немедленного прекращения военных приготовлений. Этому не способствовали и появлявшиеся время от времени в британской и германской печати слухи о походе на Балтику Английских броненосцев[584].

19 апреля Н.М. Чихачев предписал морскому агенту в Германии, А.М. Доможирову отправиться в Копенгаген, чтобы подготовить соображения о наблюдении за проходящими через проливы Зунд и Бельт судами. Лейтенант выполнил приказание, составив вместе с посланником в Дании, графом К.К. Толем план такого наблюдения силами консулов-датчан[585].

В тот же день главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, великий князь Владимир Александрович подписал приказ об учреждении Комиссии для рекогносцировки Моонзундского архипелага, под председательством генерал-лейтенанта Н.П. Глиноецкого, с участием вице-адмирала Р.И. Баженова и Ф.В. Дубасова. 22 апреля комиссия прибыла в Моонзунд на крейсере «Африка» и приступила к работе[586].

На Черном море была образована Комиссия для определения сил и средств на случай войны, получившая в свое распоряжение пароход «Эльборус». 24 апреля она начала осматривать приморские крепости начиная с Очакова, отметив слабость его укреплений[587].

18 апреля ГМШ приказал командиру Бакинского порта, вице-адмиралу И.И. Свинкину приготовить пароходы Каспийской флотилии к переброске войск в Михайловский залив — исходный пункт Закаспийской железной дороги. Всего, при благоприятной погоде, флотилия могла перевезти за один рейс 924 человека и 62 лошади[588].

25 апреля заведующий военными сообщениями, генерал-лейтенант М.Н. Aнненков выехал для наблюдения за строительством нового участка Закаспийской дороги, соединившего ее с Мервом и Серахсом. Немногим ранее, 20 апреля, Главное инженерное управление предписало минным частям приступить к снаряжению мин заграждения. Всего в Кронштадте готовили 1230 мин, в Свеаборге 523, в Выборге — 180 и в Динаминде — 141, в портах Черного моря — Очакове, Севастополе, Керчи, Новороссийске, Одессе, Поти и Батуме — свыше 2000[589].

Однако до конца кризиса вопрос об их постановке так и не был решен. К тому же, как оказалось, в Свеаборге и Выборге у минеров не было мобилизационных планов, не хватало гребцов, электрического кабеля, в некоторых случаях размеры запалов мин не соответствовали отверстиям. Малое удаление заграждений от берега позволяло противнику обстреливать Кронштадт и Свеаборг с моря[590].

Столь неутешительные известия с мест говорили в пользу мирного урегулирования разногласий с Англией, вполне к нему расположенной. Взаимное стремление к соглашению не мог поколебать даже острый инцидент в Иокогаме. Когда 24 апреля на рейд этого порта вошел наблюдавший за «Владимиром Мономахом» отряд в составе броненосца «Агамемнон», корвета «Сапфир» и канонерской лодки «Свифт», выдержка изменила адмиралу А.Е. Кроуну, и он, вопреки нормам международного права, приказал изготовить фрегат к бою. Российские моряки зарядили свои орудия и навели их на проходившие по обоим бортам английские корабли. Войну между двумя странами мог вызвать случайный выстрел, но, к счастью, все обошлось. Бросив якорь недалеко от «Владимира Мономаха», англичане спустили шлюпки и обошли его кругом, фотографируя. Вскоре на российское судно прибыл командир «Агамемнона», кептэн Лонг, выразивший удивление столь враждебной встречей. Однако А.Е. Кроун, не задумываясь о последствиях, потребовал, чтобы Лонг увел свой отряд из порта, а отдавая визит оставил ему письмо, в котором говорилось: «Ваше прибытие сюда, при уверенности, что Вы меня здесь застанете, в соединении с натянутыми отношениями, существующими между правительствами, дает повод усомниться, чтобы Япония была в состоянии стоять за права нейтральной державы. Многие примеры неуважения английскими военными судами нейтральных прав наций более грозных, нежели Япония, вынуждают меня уведомить Вас, что я смотрю на Ваше прибытие как на случай опасный для мира между нашими государствами…»[591].

Британские офицеры были возмущены, но у них хватило разума и ответственности, чтобы не поддаться на провокацию. Посоветовавшись со своим посланником, Пленкеттом, Лонг на следующий день покинул Иокогаму. Пленкетт же немедленно обратился к А.П. Давыдову за разъяснениями. Российский посланник, разобравшись в происшедшем, постарался оправдать поступок А.Е. Кроуна двухмесячным преследованием англичан. Но в донесении Н.К. Гирсу, от 25 апреля, заметил, что адмиралу «было бы тем легче не касаться этого вопроса, что войны нет, а, следовательно, нет ни нейтралитета, ни нейтрального порта… Контр-адмирал Кроун, упрекнув Англию в многократном нарушении нейтралитета, в то же время своими действиями навел на всех сомнение в том, будем ли мы уважать нейтралитет, когда до этого дойдет дело. В порте, принадлежащем дружественной державе, как равно и в порте нейтральном, не дозволяются враждебные действия или демонстрации»[592]. Одновременно он отправил в Петербург телеграмму об инциденте.

1

2

Английские корабли, наблюдавшие за российскими крейсерами: броненосец «Агамемнон» (вверху 1) и крейсер «Чемпион» (внизу 2)

26 апреля Н.К. Гирс переслал ее И.А. Шестакову, выразив при этом сожаление по поводу несдержанности А.Е. Кроуна, грозившей испортить отношения России не только с Англией, но и с Японией, и в тот же день управляющий приказал адмиралу избегать недоразумений и немедленно идти во Владивосток на фрегате, оставив клипера в Йокогаме. Из-за аварии на телеграфной линии эти приказания достигли Японии только 8 мая. Впрочем, несмотря на появление «Свифта» в порту 30 апреля, больше никаких обострений ситуации не происходило. 13 мая «Владимир Мономах» бросил якорь на рейде Владивостока.

Несмотря на бурное негодование жителей дальневосточных английских колоний, Лондон предпочел предать случившееся забвению. Острая фаза кризиса миновала. Правда, оставались разногласия во взглядах на афганское разграничение. По настоянию А.М. Дондукова-Корсакова П.С. Ванновский поставил перед Министерством иностранных дел вопрос о присоединении к российским владениям сарыкских пастбищ, и А.Е. Влангали жаловался А.А. Половцову, что это замедляет примирение с Англией. Однако 15 мая, на церемонии открытия Петербургского морского канала, государственный секретарь узнал, что Н.К. Гирс «получил от Л[орда] Гренвилля письмо с убедительною просьбою скорее кончать соглашение по афганскому вопросу»[593].

Британское правительство придерживалось этой позиции и после происшедшей вскоре смены кабинета. «Едва ли новые министры с кучею дел на руках решатся разсновать сотканное уже Гладстоном соглашение по афганскому вопросу», — не без оснований считал И.А. Шестаков[594].

Действительно, новый премьер, лорд Р. Солсбери, не стал ничего менять, тем более, что в ноябре 1885 года предстояли очередные парламентские выборы, и консерваторам нужны были успехи во внешней политике. 28 августа в Лондоне состоялось подписание протокола, зафиксировавшего принципы разграничения: передав Афганистану стратегически важные Зульфагарские горные проходы, что означало большую уступку англичанам, Россия получила Пенде.

Правда, обеим сторонам предстояло длительное согласование деталей пограничной линии. Делимитационная комиссия отправилась из Баку в Михайловский залив на шхуне «Лоцман» вечером 10 октября 1885 года[595]. Окончательное же соглашение было подписано в Петербурге лишь 10/22 июля 1887 года. Но уже к середине мая 1885 года факт принципиального решения вопроса стал очевидным, поэтому 28 июля А.Н. Корф запросил И.А. Шестакова, нельзя ли снять стесняющие торговое судоходство минные заграждения. В тот же день управляющий дал разрешение, и к 3 июля эта работа была окончена[596].