Отец Иоанн (Крестьянкин) - Вячеслав Васильевич Бондаренко

преобладать эстонцы. И только в августе 1944-го город снова вернулся в Россию.

Именно благодаря тому, что Печоры двадцать лет были эстонскими, в городе сохранился в неприкосновенности легендарный Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь. Он не был осквернен ни обновленчеством, ни ограблением храмов, ни гонениями 1930-х годов — единственными смутными периодами, через который монастырь прошел в ХХ веке, были 1917–1919 годы и 1941–1944-е, время германской оккупации.

Апрель на Псковщине в 1955-м был очень холодным, вечерами термометр показывал минус пять. Сойдя с желто-красного автобуса, отцы двинулись по скупо освещенным улицам скромного городка, больше похожего внешне на прибалтийскую провинцию, чем на русскую. Большинство домов были одноэтажными, деревянными, кое-где зияли пустые места — следы страшного пожара 24 мая 1939 года, остановленного только благодаря молитвам монастырских насельников; немногочисленные каменные строения, возведенные с потугами на европейскую архитектурную моду 1930-х, еще хранили следы бомбежек и жестоких боев за освобождение Печор. Миновали высокую краснокирпичную водонапорную башню, стоявшую посреди Октябрьской площади, и за торговыми рядами, где ютились многочисленные магазинчики, повернули направо. Слева увидели мощную белую колокольню храма Сорока мучеников севастийских; рядом с ним — скромный деревянный храм Святой великомученицы Варвары, к которому подходили печеряне — представители народности сету в ярких национальных костюмах, сочетавших элементы русского и эстонского; это был их приход… И вот уже видны серые стены монастыря-крепости, знавшей не только духовные, но и воинские подвиги. Заканчивалась Лазарева суббота, и со всех сторон городка к монастырю стекались местные жители с ветками вербы в руках. От зрелища многочисленного людского потока, шедшего отмечать Вход Господень во Иерусалим, на душе становилось теплее.

У Святых врат путники сотворили Иисусову молитву, и привратник, седобородый инок Аввакум, ответил «Аминь». Сразу за воротами монастырь как был разделялся на два уровня. Если идти прямо, то впереди, в перспективе небольшой площади, виднелся круглый купол Михайловского собора, построенного по проекту итальянского зодчего Луиджи Руска в стиле традиционного для церковной архитектуры начала XIX века классицизма. Но священники сразу же повернули налево и вдоль древней, сильно обветшавшей крепостной стены спустились к Никольскому храму с иконой Божией Матери «Одигитрия» над входом. Низкая старинная арка открывала путь в расположенную под храмом часовню, которая одновременно служила проходом на нижний уровень монастыря. Оттуда на дно глубокого оврага спускалась вымощенная камнем дорога, в перспективе которой виднелся старейший храм обители — Успенский, с пятью выстроившимися в ряд затейливыми главами, напоминавшими уничтоженный в 1941-м Успенский собор Киево-Печерской лавры. Как гласит мемориальная надпись в соборе, «сей первоначальный в Псково-Печерской обители храм ископан в горе и устроен преподобным отцем нашим Ионою и освящен по благословению архиепископа Новгородского Феофила священниками Псковского Троицкого собора 15 августа 1473 года. Возобновлен и приведен в настоящий вид в память празднования четырехсотлетнего юбилея его существования Настоятелем Преосвященным Павлом, епископом Псковским и Порховским в 1873 году». Отец Иоанн знал, что этот храм представляет собой, в сущности, выкопанную в склоне оврага огромную полость, укрепленную затем каменной кладкой. Рядом — характерная для Псковщины звонница постройки 1565 года, с колоколами, расположенными в одну линию, над которыми виднелись деревья Святой Горки; еще левее — построенное в конце XVII столетия здание ризницы, где находятся также склад и библиотека. По левую сторону площади — Сретенский храм, сооруженный в 1870 году из бывшей трапезной, и белокаменный корпус для братии 1827 года, благодаря колоннаде напоминающий дворянский особняк. Справа — дом наместника постройки 1883 года, стоящий на некотором возвышении. Все здания выглядели сильно потрепанными и требовавшими ремонта, кое-где на них виднелись шрамы от осколков авиабомб. Строения окаймляли небольшую Успенскую площадь, через которую, сердито бормоча что-то, струился ручей Каменец. Несмотря на минусовую температуру, он выглядел уже вполне по-весеннему, разлился широко и бурно, на полплощади, так что братия и паломники вынуждены были переходить через него по специально проложенным мосткам.

Успенская площадь уже была подернута вечерней дымкой. Молча чертили в высоте над монастырем птицы. Над журчащим Каменцом склонились плакучие ивы. Сквозь голые ветви деревьев высоко наверху, справа, отчетливо просматривался купол Михайловского собора, к которому с нижнего уровня вели лестницы. И во всем были разлиты такие спокойствие и радость, что о. Иоанн и о. Константин окончательно перестали чувствовать апрельский холод. Казалось, что время не властно над этой вечерней площадью, этими храмами. Хотелось скорее туда, к главам собора…

О. Иоанн не знал, что несколькими годами ранее вдохновленный этой же картиной наместник монастыря архимандрит Пимен, в будущем Патриарх Московский и всея Руси, посвятил обители такие стихотворные строки:

Летом здесь всегда прохладой веет.

И особенно в вечерний тихий час

Вековых деревьев крона зеленеет

И лучи заката утешают глаз.

Тишина спускается в Обитель,

Лишь порой вечерней у ворот

Застучит засовом старый житель,

Провожая до дому народ.

И согбенный, с длинной бородою,

Звякая ключами по пути,

Жизнь проживши, встретившись с бедою,

Продолжает к свету он идти…

По прибытии в обитель о. Иоанна сразу же пригласил к себе священноархимандрит монастыря, епископ Псковский и Порховский Иоанн (Разумов, 1898–1990), приехавший из Пскова служить всенощную. С ним о. Иоанн был знаком с 1946-го, со времен своего недолгого нахождения в Троице-Сергиевой лавре — владыка был назначен ее настоятелем за три недели до того, как священника вернули в Москву. И в ходе их разговора быстро выяснилось, что это пребывание в монастыре тоже будет кратким.

— Человек я в Псковской епархии новый, назначен только в ноябре, — прямо сказал владыка. — Дел кругом много, а верных людей нет, опереться не на кого. Необходимо поднимать Свято-Троицкий кафедральный собор — там вместо лампад ведь консервные банки висят. Так что нужно вам ехать в Псков и о нем позаботиться…

Владыка рассказал, что во время оккупации Псковская церковная миссия открыла в епархии 127 храмов. После войны их число сократилось, но и теперь на Псковщине 93 храма и около ста священников. Самой епархией до прошлого года управлял престарелый епископ Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков), который в основном занимался внешнеполитическими делами Церкви, постоянно находился в разъездах… Уже звонили ко всенощной, а владыка и о. Иоанн всё еще говорили и говорили — откровенно и вдумчиво. Епископ ни на чем не настаивал, но батюшка понимал — нужно исполнять его волю.

Наконец оба заторопились на службу. И в Сретенский храм о. Иоанн вошел как раз в тот момент, когда на всенощной громогласно звучало величание:

— Величаем Тя, Живодавче Христе, Осанна в вышних и мы Тебе вопием — Благословен Грядый во Имя Господне!

Священники-москвичи скромно встали поодаль, но внезапно один из братии, рослый монах богатырского телосложения, радостно бросился к о. Иоанну прямо во время службы, стиснул в объятиях и приподнял над полом. Это был