Разгадка 1937 года. Преступление века или спасение страны? - Александр Елисеев

Ну и, спрашивается, у кого было больше государственной мудрости — У Сталина или же у дуче с фюрером? По словам чилийского дипломата М. Серрано, который был приближен ко многим сильным мира сего, Гитлер сожалел по поводу своей «испанской политики». Фюрер пришел к выводу о том, что Германия поддержала «не тех». Конечно, не тех — Франко был марионеткой в руках адмирала Канариса, агента влияния Англии.

Прозрение пришло к Гитлеру очень поздно. Он надеялся, что когда-нибудь эмигранты-республиканцы вместе с левыми фалангистами («фашистами») поднимут победоносное восстание против Франко. Он явно имел в виду сталинскую когорту республиканцев. Эх, если бы Гитлер еще при этом понял, что именно Сталин, воспитавший такие кадры, был главным противником и мировой революции, и мировой плутократии. История пошла бы тогда совершенно по-иному.

Обращает на себя внимание то, что оправдание «гуманиста» и германофоба Бухарина, совпало с решением поддержать испанских левых, противостоящих европейскому национализму. Также любопытно и абсурдное обвинение (на августовском процессе) Зиновьева и Каменева в сотрудничестве с нацистской разведкой.

Будучи левыми, они, безусловно, никак не могли работать на Гитлера. Такое ощущение, что организаторы процесса указывали на Германию как на главного врага, демонстративно игнорируя простейшие вещи. Обычно организацию всех «московских процессов» приписывают Сталину, но в 1936 году засудить Зиновьева и Каменева хотело все высшее партийное руководство, в среде которого Сталин не чувствовал себя уверенно. Более того, летом-осенью сталинская группа теряет инициативу, уступая ее «стойким ленинцам» — интернационалистам. Это обстоятельство делает понятным германофобскую упаковку первого московского процесса.

А вот на третьем процессе (март 1938 года), когда Сталин уже расправился с большинством своих противников, внешнеполитический антураж был совсем иным. «Право-троцкистов» Бухарина, Рыкова, Крестинского и др. обвиняли в том, что они пытались сорвать нормализацию отношений между СССР и Германией, причем именно с 1933 года, когда Гитлер пришел к власти. На процессе утверждалось — «троцкисты-бухаринцы» еще в 1931 году вступили в сговор с определенными кругами в нацистской партии. Оказывается, в 1936 году ими планировалось втянуть Германию в войну с СССР. Сталин явно указывал Гитлеру на тех, кто мешает сближению двух социалистических и национальных государств. И он же обращал его внимание на то, что в самой НСДАП существуют силы, заинтересованные в их стравливании. Скорее всего, вождь имел в виду англофилов в высшем немецком руководстве — таких, как Гесс, сбежавший в Англию в 1941 году.

Радека «зачищают»

Было бы совершенно невероятным, если бы Сталин отказался от борьбы и позволил съесть себя просто так, за здорово живешь. Используя положение Ежова, возглавлявшего Комитет партийного контроля, вождь пошел в атаку на наркомат Орджоникидзе. В качестве первого рубежа им был выбран Г. О. Пятаков, заместитель Серго и бывший троцкист. В конце июля арестовали его жену, а 10 августа с ним «поработал» Ежов. Председатель КПК был поражен реакцией Пятакова. Тот заявил, что ничего не может сказать в свое оправдание, «кроме голых опровержений на словах». Виновным же он себя признал только в том, что не обратил должного внимания на «контрреволюционную работу» своей жены. С целью искупить эту вину Пятаков предложил дать ему самолично расстрелять всех оппозиционеров, которых приговорят к высшей мере на будущем процессе. Он даже был готов расстрелять собственную супругу.

Такое поведение не могло не настораживать. Все деятели оппозиции, попавшие под подозрение, пытались выдвинуть хоть какие-то аргументы в пользу своей невиновности. И уж если не смог ничего сказать Пятаков, то это говорит о его полной растерянности. О том же самом говорит и совершенно абсурдное предложение самолично расстреливать приговоренных. Пятаков испугался, причем испугался до неприличия. Спрашивается, что же так напугало этого «пламенного революционера», в свое время боровшегося в подполье? Его ведь не только не пытали, но даже и не допрашивали. Ни одного смертного приговора ни одному из лидеров оппозиции еще не было вынесено, все считали, что и Зиновьева с Каменевым в конце концов помилуют. Очевидно, Пятаков действительно был замешан в оппозиционной деятельности, и арест жены его просто сломил.

Несмотря на более чем подозрительное поведение Пятакова, его не арестовали, и целый месяц держали на свободе. Тут явно не обошлось без заступничества Орджоникидзе. Но вот наступило 12 сентября, и органы все же забрали Пятакова. Комиссия Ежова сделала свое дело. Слишком уж подгадил себе Пятаков своим истеричным поведением и слишком уж боялись в высшем руководстве троцкистов (даже бывших).

Это был ответный удар Сталина, нанесенный по Орджоникидзе. Серго долго не хотел смириться с арестом своего подчиненного. Когда один из директоров НИИ принялся публично ругать Пятакова, нарком его резко осадил: «Легко нападать на человека, которого здесь нет и который поэтому не может защититься. Подождите, пока Юрий Леонидович вернется». Орджоникидзе даже посетил Пятакова в тюрьме, пообещав ему скорое освобождение.

Потом, правда, Серго переменит свою точку зрения. По воспоминаниям его жены, Зинаиды Григорьевны, после прочтения показаний, данных Пятаковым, Орджоникидзе возненавидел его со страшной силой. Очевидно, его показания действительно содержали реальные факты сотрудничества Пятакова с троцкистами. У нас обычно представляют все дело так, что Пятаков себя оговорил (под давлением следователей НКВД), а простодушный Серго поверил. Но утверждать такое — это значит делать из Орджоникидзе последнего идиота, которым он, конечно же, не являлся. Надо думать, что Орджоникидзе, прожженный политический интриган, отлично знал специфику работы НКВД и то, как оно выбивает показания. Его вряд ли мог убедить сам факт дачи Пятаковым показаний. Но было в них нечто, что Орджоникидзе вполне убедило.

Но это произойдет в декабре, а в сентябре Серго был страшно взбешен сталинским контрударом. И через четыре дня после ареста Пятакова, органы «замели» К. Б. Радека, бывшего одним из доверенных лиц Сталина.

Историки-антисталинисты, разумеется, приписывают «зачистку» именно Сталину. Его вообще делают ответственным за каждый чих, произошедший в 30-х годах. Но вот какого-либо внятного объяснения — зачем Сталин репрессировал Радека? — антисталинисты не дают. Они находятся даже в некоторой растерянности. «С тех пор, как Карл Радек принес покаяние в своей оппозиционной деятельности еще в двадцатые годы, Сталин не мог на него пожаловаться, — признает Конквест. — Радек предавал оппозицию при каждом удобном случае и превозносил Сталина в небывалых выражениях. Он был единственным человеком, который действительно сжег за собой все мосты после выхода из оппозиции… И поэтому до сих пор не ясно, какие причины побудили Сталина привлечь именно Радека к выдуманному заговору Пятакова».

Надо отметить, что и в 20-е годы Радек был одним из наиболее вменяемых лидеров левой оппозиции. Находясь в руководстве Коминтерна, он часто занимал вполне взвешенные и осторожные позиции. Например, выступал против выхода Компартии Китая из националистической партии Гоминьдан.

В самый разгар внутрипартийной борьбы троцкист Радек предлагал самому Троцкому пойти на союз со Сталиным. А ведь в троцкистской среде выдвигались и совсем уж радикальные предложения. Так, Муралов, командующий Московским военным округом, вообще выступал за военный переворот, предлагая «демону революции» использовать подчиненные ему войска. Радек на этом фоне явно выделялся своей умеренностью и своим благоразумием.

Троцкий прислушался к мнению Радека и в известной мере воспользовался его советом. В 1925 году, когда Сталин громил своих вчерашних коллег по правящему триумвирату — Зиновьева и Каменева, — Троцкий держался подчеркнуто отстраненно. На XIV съезде он занял нейтралитет и спокойно глядел, как Иосиф Виссарионович расправляется с лидерами «новой», зиновьевской оппозиции. Если бы Троцкий вмешался в борьбу тогда, то еще не известно, чем бы все завершилось. Но он был над схваткой и тем самым облегчил победу Сталина. И тем не менее «неистовый Лев» так и не пошел на сближение со Сталиным, которое ему столь настоятельно рекомендовал Карл Бернгардович.

Радек остался вместе с Троцким, но продолжал пытаться остудить пыл своего не в меру горячего патрона. Он был категорически против выхода левых оппозиционеров на улицы Москвы 7 ноября 1927 года. Радек упорно придерживался линии на прекращение острой конфронтации со Сталиным. И неудивительно, что именно он первым из всех троцкистов капитулировал перед генсеком.

Но главное все-таки в том, что Радек был, пожалуй, самым последовательным сторонником сталинского курса на сближение с национал-социалистической Германией. В 70-е годы бывший ответственный работник Наркомата иностранных дел Е. А. Гнедин сопоставил данные из архивов МИДа Германии с советскими дипломатическими документами и пришел к выводу, что Радек был тем загадочным человеком, которого немецкий посол в Москве называл «нашим другом».