Августин. Беспокойное сердце - Тронд Берг Эриксен

Августин сам в свое время получил поддержку от префекта Рима Симмаха. Поэтому он знал, как мыслят образованные римляне. После падения Рима Августин решил изменить отношение высшего класса к христианству. Ученая и культурная жизнь во многом все еще оставались языческими. Понимая необходимость вторжения в эту область, Августин начал писать свой знаменитый трактат «О граде Божием», толкующий события 410 года. Епископ должен был защитить свой авторитет, потому что новые люди и выходящие из ряда вон события бросали вызов монополии Церкви на толкование многих вопросов.

Трактат «О граде Божием» многое сообщает о литературной культуре поздней античности. Настоящий писатель Должен был быть ученым, ему приходилось пользоваться всем набором литературных авторитетов. Августин умел показать свои знания, и упоминание известных имен было для него частью рекламы. Он отказался от Utterata vetustas — «старых текстов» — и не искал прибежища в былом величии, что служило ностальгической исходной точкой для читателей. Он не допустил язычников к их далекому римскому прошлому и не пощадил даже таких национальных знаменитостей, как Вергилий и Варрон. Варрон, правда, считал, что следует почитать одного бога, но ведь он ничего не знал о едином истинном Боге, говорит Августин (О граде Бож. IV, 31). «Их» Вергилий — так называет Августин национального римского поэта. «Наше» Писание — так он называет Библию.

Вергилий проходит через весь трактат «О граде Божием» как главный представитель римской культуры. Дантов Вергилий — это именно тот Вергилий, который для Августина служит источником идеологии и истории Римской империи. Августин воспринимает Вергилия, жившего за четыреста лет до него, как живого современника. Вергилий стоял в одном ряду с другими римскими писателями. Он был Поэт, и этим все сказано. «Энеида» не считалась вымыслом или развлекательным чтением наравне с другими произведениями того времени; она была авторитетным изложением истории Рима, предопределенным свыше превращением его в мировую империю. И главное, Вергилий был пророком (vates), которому было открыто будущее.

Славу пророка у христиан Вергилию снискала его четвертая эклога — небольшое стихотворение о ребенке, с рождением которого начнется новая эпоха. Благодаря этой эклоге поэт сохранил свой авторитет у христианских читателей и в других областях. Сивиллы — языческие предсказательницы — говорили через «поэта» — так, например, считал Лактанций, писавший во времена Константина (Божественные установления, I, 5, 11). Позже многие христианские писатели использовали аллегорические толкования Вергилия, что обеспечило ему статус пророка и партнера Церкви. Августину тоже не чужда была мысль о том, что Вергилий мог писать по божественному вдохновению (Письма, 137, 3; 285, 5).

«Действительно ли Мария, беременная Христом, носила его десять месяцев?» — спрашивает Волузиан Августина в одном письме. Он понял четвертую эклогу Вергилия как пророчество о Христе, а в ней говорится, что ребенок находился во чреве матери десять месяцев. Августин успокаивает его своим ответом (Письма, 135, 2). Августин и другие авторы могли использовать детали четвертой эклоги как откровения истины, которые непосредственно не соответствуют Библии. Уже император Константин в одной из своих речей подтвердил пророческий статус Вергилия, но этот новообращенный император добавил, что только библейским пророкам была открыта вся истина.

Начиная с ранних работ (О порядке, II, 14) и кончая сочинениями, написанными после возвращения в Африку (О христ. учен. Ill, 7–8), Августин все более холодно относится к языческим поэтам. Постепенно он перестает пользоваться цитатами из Вергилия для доказательства истины. Последний раз он к ним прибегает в письме епископу Нектарию (Письма, 91,1) в 408 году. Августину становится все яснее, что находки поэта могут увести в неверном направлении (Переем. I, 3). Он выставляет муз за дверь и сожалеет, что в своих ранних диалогах ссылался на Вергилия (Переем. Прол. 3).

В «Исповеди» он так же последовательно уничижительно говорит о творчестве, художественной лжи и вымысле, как это делал Платон (Исп. 1,13 и 17; О граде Бож. II, 14). Главное в том, что литература часто говорит неправду, сочиняя и героев, и события (Монол. II, 10). Вергилий был «торговец словами», который льстил своим заказчикам точно так же, как это делал в молодости он сам, говорит теперь Августин. О Вергилии и его Юпитере зрелый Августин скажет так: «Бог был обманом, а сам поэт — лжецом!» (Проп. 105,7). Актеры в театре злоупотребляют нашей способностью сострадать ближним. Вместо того, чтобы тратить сострадание на вымышленных личностей, мы должны больше сочувствовать живым людям. Он обвинял манихеев в том, что они больше сочувствовали винным ягодам, чем людям (Исп. 111,10).

***

Августин разрывает со своим прошлым и ранними произведениями. Платонизм крепко держит его. Получая образование, он научился и привык обращаться к exempla — смоделированным «образцам». В римских семьях обычно эту роль исполняли предки и национальные герои. В Церкви это были святые. Понятие civitas terrena — «град земной» — означало, что слово «земной» получило новое значение. Земное у Августина — это временное, подверженное тлену и одновременно то, что повернуто спиной к Богу.

Существующие города ничуть не лучше cMtas terrene, точно так же, как существующая церковь не так однородна, как град Божий — dvitas Dei.

Августин прощает язычникам идеализацию древнего Рима — ведь у них не было другого города, который они могли бы славить. Историк Саллюстий ошибался по незнанию. Августин секуляризирует римскую историю, чтобы получить возможность объявить сакральной историю Церкви. Римская империя — дело рук человеческих. Ее рост объяснялся только жаждой тщеславия и власти. Августин обрушивается на римскую легитимизацию мировой империи с таким же сарказмом, как свободные мыслители обрушатся на Церковь в XIX веке. Однако римлянам были свойственны некоторые важные моральные качества, признается он. (Письма, 138, 3). Поэтому Бог и разрешил им создать великое государство.

Их достоинства объяснялись неимоверным честолюбием. Все было подчиненно чести. Политический авторитет был необходим, чтобы все не распалось. Простые римляне не могли существовать без руководства, их следовало держать в узде. Им угрожали демоны, которые «юти сбить их с пути праведного. Без руководства римляне рисковали оказаться жертвами заговора падших ангелов. Бездомные демоны кружат в воздухе под луной в ожидании Судного Дня. Они могут устраиваить восстания, насылать чуму или сбивать с толку отдельных людей. Авторитеты должны одерживать смущающих людей демонов. Политический авторитет правильными мерами может до известной степени нейтрализовать хаос, которым они угрожают. Распад Римской империи Августин объяснял тем, что государству не хватило высшего контроля и авторитета. Честолюбие должно теперь обратиться к граду Божию, говорит он. Там христиане смогут снискать себе честь.

Трактат «О граде Божием» — это не просто книга о падении Рима. Он представляет собой окончательный разрыв с язычеством. Августин ратует за другое мышление, другой град, другую доблесть и другой мир, нежели те, которые проповедовала старая римская идеология. Он говорит о Царстве Божием: «Его царь — истина, его закон — любовь и его существование — вечно» (О граде Бож. V, 19). Земным градом можно пользоваться (uti), а небесным градом — наслаждаться (frui).

После разорения Рима христиане тоже были неуверены в своем будущем. Августин показал им, где их дом, и объяснил, на что они должны полагаться. Он называл своих единомышленников «народом», а именно, гражданами нового Иерусалима. Они был собственным, избранным народом Бога, чье настоящее место было в Небесном Граде. После падения Адама человечество всегда было разделено на два града, соответственно, разделялась и его лояльность (Об ист. реп. 27, 50). Одна часть служила Богу и послушным ему ангелам. Другая — взбунтовавшимся падшим ангелам, Диаволу и демонам.

Только в Судный День эти два града окончательно отделятся друг от друга (О граде Бож. XX). «Вавилон» займет место ошуюю от Господа, «Иерусалим» — одесную. Евреи предпочли Вавилон, но жаждут вернуться в Иерусалим. Так же обстояло дело и с христианской паствой Августина. Она жила в пленении у этого мира, но верила в свое освобождение и возвращение домой. «Вавилон» означал смятение, смуту (О граде Бож. XVI, 4–5). «Иерусалим» — прибежище, в котором все верующие соберутся в вечном сообществе вокруг жилища Бога.

Августин так же часто использовал Псалтирь, как и Новый Завет. Апокалиптические угрозы Нового Завета меньше подходили для его паствы, чем тоска по дому, выраженная в словах псалмов. Град Божий старше древнего Рима, говорил Августин. Возрастное и социальное соперничество было типично для римлян. История подавала свои знаки. Августин только потому был уверен в существование великана Каина, что в то время в Утике был найден большой моржовый клык. Однако больше, чем порядок природы, Августина интересовал порядок истории. История — это всеобъемлющий процесс, в котором все до малейших деталей управляется Провидением.