Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Макс Хейстингс

Вечером 20 августа Кастельно, разъярившись на подчиненных, отдал приказ о полном отступлении – на 25 км в глубь Франции к реке Мерт и высотам Гран-Курон близ Нанси, служившим для города естественным бастионом. Несколько дней спустя, 24 августа, репортер из Le Matin предоставил французским читателям редкую возможность увидеть, каково на самом деле приходится войскам: «Роты и батальоны смешались, наступила неразбериха. Вперемежку с солдатами бежали женщины, неся детей на руках… девушки в выходных платьях, старики, катившие или волочившие самый невообразимый скарб. Целые полки обращались в беспорядочное бегство – казалось, что дисциплина рухнула безвозвратно».

У генерала вошло в привычку каждое утро зачитывать штабу список офицеров, погибших в предыдущий день. 21 августа голос его дрогнул на имени Шарля Кастельно – первого из троих его сыновей, унесенного войной. Однако, взяв себя в руки, генерал дочитал список до конца. Тем не менее на Лотарингском фронте дела обстояли не так плохо: Кастельно сумел достаточно быстро и эффективно перегруппировать войска. Немцы понесли ощутимые потери, не позволившие им перейти к преследованию отступающего корпуса Фоша, но зато они сумели отбросить войска, прикрывающие Кастельно с севера и с юга, и ни один французский солдат не смог бы сказать, что легко отделался. Перед тем, как покинуть Сарбур, генерал граф Луи де Модюи стоял навытяжку вместе со своим штабом под плотным артиллерийским огнем немцев, пока сводный оркестр исполнял «Лотарингский марш».

Фош сохранил должность – и даже получил вскоре повышение до командира армии, восхитив Жоффра своей энергией и куражом, хотя, разумеется, за происшедшее под Моранжем главнокомандующий его хвалить не собирался. Странно, что Жоффр в принципе допустил и тем более инициировал наступление в Лотарингии, поскольку на решающие победы он там изначально не рассчитывал. Еще до Моранжа он уже двигал войска на север, забрав один корпус у Кастельно и перенаправив другой. Жоффр всегда внушал командирам, что их задача – оттянуть на себя как можно больше немецких сил, а не пытаться выиграть войну, которая будет вестись дальше к северу. Если это действительно так, непостижимо, что он допустил такие огромные потери на второстепенной операции.

В августе 1914 года командирам пока хватало людских резервов и потери их не сильно тревожили; воюющим сторонам еще предстояло узнать, что «пушечное мясо» – невосполнимый ресурс. Кайзер со свойственным ему апломбом провозгласил, что лотарингское сражение 20 августа стало «величайшей победой в военной истории». Причиной крушения августовских планов Германии стала неспособность Вильгельма II и его генералов осознать, насколько масштабные операции необходимы для того, чтобы закрепить не просто мелкий успех, но решающую победу в битве промышленных держав XX века. Когда на поле боя выходят миллионы, недостаточно нанести врагу урон в несколько десятков тысяч.

Однако разгром французов под Моранжем был не единственным, кровавое пиршество в Эльзасе-Лотарингии составляло лишь часть роковых «подвигов» Жоффра. Одновременно с Моранжем другие французские армии по всей линии фронта проливали еще больше крови в разрозненных стычках с немцами. Значительно севернее 5-я армия генерала Шарля Ланрезака численностью четверть миллиона человек вошла в Бельгию, миновала, шагая вдоль Мааса, Седан и Мезьер и встретилась с немцами, лишь добравшись до Динана. Вечером 14 августа после продолжительного перехода измученный полк лейтенанта Шарля де Голля повалился спать прямо под стенами домов Динана. Ранним утром на город начали сыпаться немецкие снаряды. Защитники после короткого смятения сумели мобилизоваться. Под треск немецких выстрелов французские солдаты прорвались через железнодорожные пути, направляясь к мосту через Маас, которому угрожал враг.

Сам де Голль успел преодолеть всего метров двадцать, когда «что-то ударило меня в колено словно хлыстом. Я споткнулся и упал, на меня свалился сержант Дебю, убитый наповал. Вокруг градом сыпались пули. Я слышал, как они с глухим звуком бьют по убитым и раненым, лежащим рядом. Мне удалось выбраться из-под тел – мертвых или на грани того»{418}. Неожиданно для самого себя молодой лейтенант смог проделать ползком длинный путь до моста, где помог собрать то, что осталось от полка. Вечером он вскарабкался на повозку, эвакуирующую пострадавших в тыл. Из ноги извлекли пулю, повредившую правую малую берцовую кость и парализовавшую седалищный нерв, при этом, как ни парадоксально, не вызвавшую боли. Полк де Голля вместе со всей 5-й армией перешел в отступление.

Жоффр и большая часть его верховного командования предполагали, что решающие сражения достанутся южным соседям Ланрезака, то есть пройдут по центру фронта на Арденнах. Ставка испытывала затруднения при планировании операций из-за недостаточного понимания того, какую роль сыграет (если сыграет) во всем этом Британия. Даже теперь, когда крошечные британские экспедиционные войска уже маршировали к французско-бельгийской границе, французское верховное командование не особенно интересовалось происходящим в этом секторе. На Жоффра потоком лились донесения от французских летчиков и офицеров разведки, что крупные немецкие силы переходят линию фронта на севере, по направлению к левому флангу. Бельгийцы тоже сообщали о передвижениях через их страну длинных серо-зеленых колонн противника. Единственный вывод, который сделал из этого Жоффр: раз у Мольтке (истинную численность войск которого он по-прежнему недооценивал) так сильны фланги, значит, наверняка открыт центр. Вместо того чтобы заняться угрозой с севера, главнокомандующий сосредоточился на решающем (по его весомому мнению) наступлении французских войск в направлении Люксембурга и южной Бельгии через Арденны. 21 августа он отдал приказ – оказавшийся одним из самых судьбоносных для французской истории – девяти корпусам 3-й и 4-й армий наступать между Шарлеруа и Верденом, пока 5-я армия будет вести аналогичное наступление на Самбре.

Сэр Генри Вильсон писал в тот день домой из британских экспедиционных войск: «Мысль о том, что уже через неделю состоится величайшая битва, о которой когда-либо слышал свет, вызывает одновременно гордость и печаль». Командирам 3-й и 4-й французской армии поступило сообщение из ставки о том, что серьезное сопротивление не ожидается, хотя на самом деле они двигались навстречу 10 немецким корпусам под управлением сына кайзера, кронпринца Вильгельма. «Маленький Вилли» и его начальник штаба рассчитывали только на победу. Намерения французов разведка распознала четко. Вопреки предписаниям Мольтке занять оборонительную позицию немцы, согласно доктрине Шлиффена, не собирались пассивно выжидать, пока другие одерживают решающие победы. Поэтому они отправили на французов собственные войска, провоцируя ряд жестоких встречных сражений.

Утром 22 августа колонны французов промаршировали в густом тумане через Виртон, расположенный в Бельгии, недалеко от границы. Скачущая впереди кавалерия, подойдя к раскинувшейся на крутом холме ферме Белльвю, попала под плотный огонь. Обойти противника с фланга кавалеристам помешало проволочное заграждение. Начался день хаоса и кровопролития. На улицах Виртона толкалась пехота, кавалерия и бессильная в тумане артиллерия. Немцы пытались наступать, по приказу офицеров распевая песни, чтобы различить своих. Их противники, воспользовавшись примером, грянули «Марсельезу» – с ней на устах многие и погибли. Увидев, как робеет пехотный отряд, занимая позиции, их командир капитан Керкенс приказал под огнем противника выполнять упражнения строевой подготовки, тем самым, если верить истории полка, «вернув батальону кураж и боевой дух».

Один из генералов попытался поделиться с командиром дивизии своими сомнениями относительно целесообразности продвижения вперед вслепую. Молодой офицер, присутствовавший при этом разговоре, писал позже: «Я как сейчас слышу Трентиньяна, который, восседая верхом, роняет презрительно свысока: “Вы слишком осторожны, генерал!” И мы продолжили наступление»{419}. Внезапно туман рассеялся, и французская пехота, кавалерия и артиллерийские батареи оказались как на ладони у немецких пулеметчиков, засевших на вершине холма. Когда 75-мм полевые пушки только появились, некоторые офицеры возражали против установки щита, прикрывающего расчет, заявляя, что «французы должны смотреть врагу в лицо»{420}. К счастью для артиллеристов, этой идиотской бравадой руководствоваться не стали. Однако щиты действительно были редкостью, и в Виртоне артиллерийские расчеты угодили под сокрушительный навесной огонь гаубиц. Кавалерия 12-го гусарского полка, попавшая под этот обстрел, была уничтожена почти полностью.

Пехота попыталась возобновить подъем на холм короткими рывками. Французский полевой устав предписывал продвижение рубежа атаки на 45 м за 20 секунд, пока враг перезаряжает орудия. Уцелевший участник сражения при Виртоне с горечью отмечал, что «составители этих уставов попросту забыли о существовании таких штук, как пулеметы. Мы отчетливо слышали стрекот двух таких “кофемолок”, и наш передний рубеж редел с каждой атакой. Наконец капитан отдал приказ: “Примкнуть штыки и вперед!” Был уже полдень… адское пекло. Наши в полном обмундировании тяжело побежали вверх по травянистому склону под горны и бой барабанов. Мы даже не дошли до этих вюртембержцев. Нас всех перестреляли еще на подступах. Меня ранило, и я лежал там, пока меня не подобрали». Генералу Эдгару де Трентиньяну, с чьей подачи состоялся разгром под Виртоном, позже устроили расследование, в результате которого его оправдали и даже представили к награде за полдня безумного кровопролития.