Жестокая тишина - Пол Мейерсберг

«Я должна залезть в этот ящик, – подумала она. – Ему это понравится, я знаю. Ящик открыт, он ждет. В конце концов меня зовут Пандора».

Уайлдмен вышел из мансарды, когда ему позвонил его агент Джордж Эллиот. Джордж желал с ним встретиться немедленно.

– Работа в данный момент меня не интересует.

– Это не работа. – Голос Джорджа звучал мрачно.

– Ты не можешь сказать мне по телефону? – Уайлдмену не хотелось оставлять Пандору одну. Ей еще может прийти в голову охота сбежать. Хотя она изменилась и хотела быть с ним без всяких усилий, он все еще боялся. После всего, что случилось, Уайлдмен не мог рисковать потерять ее.

Джордж так настаивал на немедленной встрече, что Уайлдмен стал подозревать какую-то ловушку. Может быть, с ним Хэммонд?

– Это личное дело, Чарльз, и очень важное. Уайлдмен сидел в кабинете своего агента. Он чувствовал опасность. Джордж закрыл дверь, чтобы их не могла слышать его секретарша. Со стола он взял какой-то листок. Это был факс, который пришел от парижского адвоката.

«Дорогой мистер Уайлдмен, с глубоким прискорбием сообщаю вам, что ваша сестра Флоренс и ее дочь десять дней назад погибли в автомобильной катастрофе на Лазурном берегу. Я никак не мог с вами связаться. Наконец через профсоюз технических работников кино в Лос-Анджелесе я узнал номер факса вашего агента. Похороны состоялись в прошлое воскресенье…»

Там было еще что-то, но Уайлдмен не мог больше читать.

– Может быть, что-нибудь выпьешь? – спросил Джордж.

– Нет, мне нужно домой.

– Прости, но мне не хотелось говорить об этом по телефону.

– Это должно было случиться, – без всякого выражения произнес Уайлдмен.

– Почему? Она плохо водила машину? Уайлдмен медленно ехал в деловую часть города, не превышая скорости. Это должно было случиться, тем более в автомобильной катастрофе. Это было альтернативным развитием событий, сценарием внутри сценария. Его желание обладать Пандорой стоило жизни Флоренс. Это не простое совпадение. Это месть богов. Они не могли отпустить его от Пандоры. Он уже открыл ящик и должен платить за то, что взял оттуда. И вот плата. Богам даром не нужен Хэммонд. Им не нужны жертвы-мужчины. Им нужны женщины. Сначала Бетти Мей, теперь Флоренс. Герои берут то, что хотят. Но при этом они всегда что-то теряют. Это классическая истина. И с этим нужно жить. Это не имеет ни малейшего отношения к совпадению, удаче или неудаче. Это судьба.

Он представлял лицо Флоренс в огне и дыму горящей машины высоко в горах на Французской Ривьере. Был полдень, и пылающий гроб на колесах заслонил на некоторое время вид на сверкающий под солнцем океан. В машине играет музыка, сопровождающая жертвоприношение Флоренс. Никто не сможет спасти ни ее, ни ее дочь, пока боги не заберут свою жертву. Внизу под горами находится порт – возможно Сен-Тропез это не имеет значения, это может быть и Александрия в Египте или Минос на острове Крит. Синее Средиземное море – это плавательный бассейн для богов Они там развлекаются. Отлично. Отлично, пока он может обладать Пандорой.

Полетт лежала в кровати в своей комнате и слушала Дона Маклина. Теперь у нее часто кружилась голова. Вошла миссис Уинг и сообщила, что к Полетт пришла какая-то дама, которая хочет с ней поговорить.

– Какая дама?

– Подруга твоей мамы.

Миссис Уинг ввела в комнату Лору. Лора улыбнулась, Полетт – нет. Миссис Уинг оставила их вдвоем.

– То, что случилось с твоим папой, – ужасно. Мне очень жаль.

Лора узнала о смерти Хэммонда по радио, когда ехала в машине. Ей пришлось остановиться. Потом несколько дней после этого она ждала, что к ней придет Лефевр, но он так и не появился. Она не видела его ни в доме, ни поблизости. Лора проводила бессонные ночи, ожидая, что он вернется к ней с ножом. Она знала, что ей надо сообщить в полицию. Знала. Она прикрывает убийцу. Но полицейским захочется узнать, откуда ей все известно и почему Лефевр пошел по неправильному адресу. В сущности, она и есть убийца Хэммонда. Но если она признается, то они выйдут на Уайлдмена, а его она хотела защитить больше, чем себя. Ей предстояло жить с этим чувством вины.

– Я знаю, где твоя мама, – сказала она Полетт.

– Знаете? Откуда? – Полетт была взволнована.

– Это не имеет значения. Я могу отвезти тебя к ней.

– Правда? – Сердце Полетт готово было выскочить из груди. – Когда? – Она не могла больше ждать.

– Завтра или послезавтра.

– Почему не сейчас?

– Я же сказала, завтра или послезавтра. Мне нужно все подготовить.

– Но вы же не пойдете в полицию? – Полетт боялась полиции. Полицейские были врагами. Они узнают правду и арестуют маму, чтобы посадить ее в тюрьму.

Полицейские не рассказали Полетт об обстоятельствах убийства Хэммонда, решили, что этого делать не стоит: Полетт еще слишком мала. Они могли бы сказать ей, что не подозревают в убийстве ее мать, хотя Пандору нигде не могли найти; но они не хотели расстраивать девочку больше, чем этого требовали обстоятельства. Всегда больше всего страдают дети. Один из следователей предполагал, что это убийство совершено из ревности, что Хэммонд узнал, что у Пандоры есть любовник, который и совершил это убийство. Это могло бы объяснить ее нынешнее исчезновение. В соответствии с этим предположением двое любовников где-то прячутся. Но что касается этой, а также некоторых других гипотез, то полиция молчала.

– Завтра я тебе позвоню, – сказала Лора Полетт.

– Жаль, что не сегодня.

Полетт позволила Лоре поцеловать себя в щеку при прощании. У нее были какие-то неясные подозрения относительно этой женщины, которую она прежде никогда не видела и о которой не слышала, но которая заявила, что она мамина подруга. Но все равно это было лучше, чем полиция, намного лучше. У Полетт оставалась надежда.

Пандора знала, что по всей видимости полиция ее уже ищет. Но как они смогут ее найти? Никто не знает, где она. Найти ее невозможно. Даже она сама не знает, где она. И тем не менее она, как ни странно, чувствовала себя дома. Это был не такой дом, как дом на Ранчо-парк, не такой, как в Нью-Хэмпшире, но это был новый дом, куда она переехала и который полюбила. Она удивилась этому. Пандора больше ничего не боялась. Она вошла в дом, где царили только чувства, вернее, этот дом как бы вырос вокруг нее. Это чувство дома придавали мансарде не находящиеся там предметы, хотя они теперь стали добрыми свидетелями ее жизни. Доминирующий над всем этим ящик больше не пугал ее, так же, как и мансарда, в которой он находился. Ящик в ящике. Модель самолетика, которым Уайлдмен столь загадочным способом сообщил о своем присутствии. Кожаный диванчик, на котором он распинал ее, чтобы через восторги снять боль. Ванна, символ безгрешности, была тигелем для эксперимента, смывающего его вину. Они уже не были просто предметами. Они были ее обществом.

Пандора больше не считала, что живет в тюрьме, хотя совсем не выходила на улицу. Неужели прошла уже неделя? Это не имело значения. Как долго отсутствовал Алек? Она уже и не помнила. Нет, этот дом был сделан из плоти. Эта мансарда была осознанием. Пандора не употребляла этого слова, «осознание». Слишком старомодное и мнимо интеллектуальное. Но тем не менее оно подходило к этому месту. Состояние осознания. Оно определялось мужским телом и ее реакцией на его ласки, на его прикосновения, на само его присутствие. Именно так она и стала понимать самое себя.

Она попросила Уайлдмена привязать ее к кровати. Ей хотелось, чтобы ее ласкали, а она была бы не в состоянии отвечать на его прикосновения, ей хотелось узнать, что при этом чувствуешь. Она чувствовала приближение какого-то другого оргазма, как будто взрывались все ее железы. Ее с ног до головы била дрожь. Она молча умоляла его войти в нее. Уайлдмен слышал этот молчаливый призыв. Его никогда еще так сильно не желали. Его всего трясло от глубокого, темного страха. Ее власть над ним, когда она лежала вот так, связанная, распятая, беспомощная и полностью в его власти, была полной. Он сделал ее своей любовницей. Она могла попросить его о чем угодно, он бы повиновался. Он боялся собственного оргазма: тогда кончится этот безумный порыв страсти. Желание гораздо более сильное чувство, чем его осуществление.

В эти дни и ночи, что Пандора была с ним, Уайлдмен начал понимать кое-что относительно самого себя. Если раньше он считал, что больше всего на свете хотел заниматься любовью с женщиной, то теперь поняла, что ему нужнее. Он как бы видел свою жизнь в перевернутом виде, а в этой женщине он открыл свою глубочайшую потребность: чтобы его любили, чтобы он любил, всегда. И главным было даже не его желание. Он представил себе Флоренс, она робко улыбалась, легонько касалась его руками, искала его. Ее смерть ничего не изменит. Она бы поняла. Запретное, недостижимое было ее потребностью, не его. Целью было быть любимым, быть желанным, принадлежать.

Если сейчас он кончит, то это будет его последний оргазм. Это будет конец. Если бы она могла ласкать его, обнимать, он бы пропал. Но она не может пошевелиться, и он спасен.