Беспамятство как исток (Читая Хармса) - Михаил Ямпольский

Философская мифология Парменида и Эмпедокла была, вероятно, актуальна для современника Хармса, оказавшего на него существенное влияние, -Казимира Мелевича7. В его основном философском

____________

6 Эмпедокл, 31, 6--8 // Фрагменты ранних греческих философов. С. 344.

7 Об отношениях Малевича и Хармса см.: Жаккар, 70--77.

200 Глава 7

манифесте "Бог не скинут" он начинает с изложения представлений об едином в духе Парменида:

...нет в ней [природе] единицы, которую возможно взять как целое. Все же то, что видим как будто отдельно, единично, ложь есть, все связанно -- и развязано, но ничего отдельного не существует и потому нет и не может быть предметов и вещей, и потому безумна попытка достигать их. Что же возможно обнять, когда не существует ни линии, ни плоскости, ни объема; нет того, что возможно обмерить, и потому геометрия -- условная видимость несуществующих фигур. Нет той точки, от которой возможно было бы провести линию, нельзя установить точку даже в воображении, ибо само воображение знает, что нет пустого места, нельзя также провести линию и другой фигуры, ибо все занято и заполнено...8

Наследие Эмпедокла ощущается в тех рассуждениях, где Малевич описывает мир как циклическое движение к неразделимому Единому:

...вселенная со всеми своими возбуждениями, может быть, стремится к единству, так все его [человека] распыленные "предметы" составляют единство его центра, который в свою очередь движется по путям вселенного увлечения. Так единство за единством, включаясь друг в друга стремится в бесконечный путь беспредметного9.

Самые любопытные рассуждения Малевича касаются понятия предела. Здесь он следует традиции негативной теологии. Единое, как совокупность всех смыслов, обозначается Малевичем как Бог:

...в Боге предел, или вернее перед Богом стоит предел всех смыслов, но за пределом стоит Бог, в котором нет уже смысла. И так в конечном итоге все человеческие замыслы, ведущие к смыслу Богу увенчиваются несмыслием, отсюда Бог не смысл, а несмысл. Его несмыслие и нужно видеть в абсолюте конечном пределе как беспредметное. Достижение конечного -- достижение беспредметного. Достигать же Бога, где-то в пространствах неба действительно не нужно -- ибо он находится в каждом нашем смысле, ибо каждый наш смысл в тоже время и несмысл10.

Нетрудно заметить, что само по себе представление о бесконечной смысловой потенции как "несмысле", расположенном за "пределом", близко соответствует рассуждениям о языке у Хайдеггера.

Если перенести эти рассуждения на образы досократиков, то можно сказать, что "несмысл", совпадающий с единым, -- это сфера, шар, он же Бог. Мир стягивается к единому до тех пор, пока он не пересекает этого предела и не растворяется в недифференцируемой фигуре "несмысла". Этот же переход может пониматься как переход из материального в нематериальное. Такая трансформация многократно описывается у Хармса как взлетание, отрицающее материальность как гравитацию. В 1927 году Хармс получил от Малевича в подарок "Бог не скинут" и посвятил художнику стихотворение 1927 года "Искушение". Здесь описано исчезновение "четырех девок

_____________

8 Малевич Казимир. Бог не скинут. Витебск: Уновис, 1922. С. 5.

9 Там же. С. 10.

10 Там же. С. 19.

Шар 201

в перспективе", множества, пребывающего в иллюзионном пространстве. "Девки" одновременно превращаются в геометрическую фигуру и отрываются от земли:

Наши руки многогранны

Лишь податься на аршин -

с незапамятных вершин

все исчезнет.

(ПВН, 59)

Постепенное исчезновение "четырех девок в перспективе" из "Искушения" принимает форму их "закругления" и раздевания -- очищения:

Ты взойди на холмик рядом,

плечи круглые раздень...

(ПВН, 59)

Холмик исчезновения тоже описывается как круглый. В стихотворении "Пожар", написанном тремя днями позже, сгорание и исчезновение тела в огне прямо ассоциируется с шаром, но еще

без специального акцента на геометрию:

Бежит отец. Отец: "Пожар!

Вон мой мальчик, мальчик Петя,

как воздушный бьется шар""

Нянька: "Где я? Что со мной?

Мир становится короче,

Петя призраком летит".

"Няня, я сгораю няня!"

Няня смотрит в колыбель -

нет его. Глядит в замочек -

видит: комната пуста.

(ПВН, 63)

Здесь уже явно проступает характерная для более поздних текстов связь геометрии и исчезновения мира. Связь эта проходит через исчезновение перспективного пространства. Согласно Малевичу, геометрическое пространство, хотя и умозрительно, не может быть вместилищем Бытия. Дело в том, что геометрия вся строится на рассечении континуальности, на членениях единого. "Четыре девки в перспективе" поэтому имеют "многогранные" руки11.

Шар тоже фигура геометрическая, но принципиально иная -- он тело, не знающее членений, поэтому он относится к области "несмысла" и Бытия. Возникновение шара сопровождается разрушением, исчезновением перспективистского объема: "комната пуста".

___________

11 Малевич относил футуризм к стадии рассечения единого: "...художники сидели на распыленных вещах кубизма и их освобожденных единицах". Супрематизм должен сменить эту расщепленность вещей "рожденной в нас готовой формой, новым телом" (Малевич Казимир Начало супрематизма // Малевич Казимир. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. М.: Гилея, 1995. С. 111). "Многогранные руки" должны, образно выражаясь, смениться шаром.

202 Глава 7

Шар очень похож на стоячую воду, aqua permanens алхимиков, также уничтожающую всякие различия. Такая вода, как и шар, считались воплощением Единого. Легендарный алхимик Мария Пророчица (Maria Prophetissa) утверждала, что aqua permanens имеет сферическую форму, так как должна быть помещена в Герметический сосуд круглой формы (она даже называлась "сферической водой" -- aqua spherica12). По ее мнению, "сосуд -- это Единое" (Unum est vas) и одновременно вода13. Сосуд, как и вода, таким образом, принимают форму Универсума. Aqua permanens называлась также "чревом" (matrix), из которого происходит очищенная материя. Парацельс писал о первичном чреве как о невидимой воде:

...вода была чревом мира и всех творений. Чрево это невидимо, и никто не может видеть первичной субстанции; кто же может видеть, что бьшо до него? Все мы вышли из чрева, но никто никогда его не видел потому, что оно существовало до человека14.

Стоячая вода Хармса, в которой ничего нельзя увидеть, -- возможно, matrix Парацельса15. Любопытно, что невидимость этой воды, которую швейцарский врач ассоциировал с квинтэссенцией алхимиков, связана с ее особым отношением к темпоральности. Она -- целиком в прошлом, она целиком в мире циклической синхронности, а потому недоступна нашим органам чувств.

Между стоячей водой Хармса и его шарами нет принципиальной разницы. И то и другое -- выражение Единого, нерасчленимого, невидимого. И в том и в другом расстворяется множественность мира, из того и другого она возникает вновь.

Вода принципиально не отличается и от дыма, сопровождающего исчезновение, огонь сжигает перспективный объем, дым застилает его глубину, делает многообразие невидимым.

Хармс в конце двадцатых годов связывает шар с огнем и дымом16. Шар возникает в дыме как единое в гибнущем многообразии вещей.

________________

12 Patai Raphael. The Jewish Alchemists. Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 332.

13 Jung Carl Gustav. Psychology and Alchemy. Princeton: Princeton University Press, 1968. P. 236-238.

14 Paracelsus. Selected Writings / Ed. by Jolande Jacobi. Princeton: Princeton University Press, 1951. P. 13.

15 Когда Хармс вглядывается в воду, "нависает" над водой, он почти буквально воспроизводит первоначальный акт творения -- "...и Дух Божий носился над водою" (Бытие, 1, 2).

16 Первоначально Единое Эмпедокловой сферы неподвижно. Но Распря приводит к разделению в ней первоэлементов. Воздух отделяется от огня. Огонь, как более тяжелый, по мнению Эмпедокла, опускается и нарушает равновесие сферы, которая приходит в движение. (То, что огонь тяжелее воздуха, объясняется тем, что до введения системы пяти первоэлементов воздух ассоциировался с эфиром. Эта тема нарушения равновесия как истока множественности имеет для Хармса существенное значение -- см. его текст "О равновесии":

"Только нет в мире никакого равновесия. И ошибка-то на какие-нибудь полтора килограмма на всю вселенную..." (Х2, 65). См.: Жаккар, 142--149. У Мейринка сходный мотив: "Две чаши весов -- на каждой половина вселенной -колеблются где-то в царстве первопричины, мерещилось мне, -- на какую я брошу пылинку, та и опустится" (Мейринк Густав. Го-лем. Вальпургиева ночь. М.: Прометей, 1990. С. 99). Хармс основал шуточный орден равновесия с небольшой погрешностью.) Движение ускоряет процесс дифференциации единого в множество и одновременно запускает время, которое все ускоряется и ускоряется. Первоначальный день тянулся десять месяцев, например.

Огонь обладает совершенно особыми свойствами. Не имея формы, он создает форму вещей. Аристотель так формулирует его связь с формообразованием:

...из всех простых тел, возникающих друг из друга, только огонь питает сам себя, как говорят наши предшественники. Ведь только огонь состоит преимущественно из формы, потому что ему от природы свойственно стремиться к границе [Вселенной]. Стремиться к своему месту свойственно по природе любому [элементу], но у всех образ и форма зависят от их границы (Аристотель. О возникновении и уничтожении, 335а, 18-- 24 / Пер. Т. А. Миллер // Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 3. М.: Мысль, 1981. С. 432). Поскольку огонь стремится к поверхности шара, он инициирует формообразование на этой, из этой поверхности. Работа огня -- это работа обтекания поверхности, это создание формы не по правилам геометрии, но из "места" и "предела".