ИБН БАТТУТА(ЖЗЛ-364) - Игорь Тимофеев

В том, что у Андроника III вполне могла быть внебрачная дочь, да и не одна, сомневаться не приходится. Умный, по-своему одаренный Андроник III с молодых лет снискал себе репутацию весельчака и повесы, буйного прожигателя жизни, страстного поклонника слабого пола. Беззаботный и легкомысленный, он, по словам одного византиниста, «бредил лишь собаками, лошадьми и женщинами», тратя на любимые развлечения бешеные деньги.

Скандальные приключения наследника престола, напоминавшие худшие выходки Цезаря Борджиа, всерьез тревожили его деда Андроника II. «Если из этого молодца, - говорил он приближенным, - выйдет что-нибудь путное, пусть меня побьют камнями, а после моей смерти пусть выкопают мое тело, чтобы бросить труп в огонь».

Упреки деда задевали за живое, но юный Андроник оставался верен себе. Однажды он узнал, что ему изменяет любовница, и, недолго думая, устроил на дороге, по которой должен был проходить его соперник, вооруженную засаду. По нелепой случайности именно этим путем, звращдясь во дворец, пошел его родной брат Мануил. Приняв его за ожидаемого ими человека, заговорщики ели ему несколько ножевых ран, от которых он скончался. Потрясенный братоубийством отец Андроника Михаил слег с тяжелым нервным расстройством и вскоре умер; дед пришел в бешенство, не зная, что предпринять для обуздания зарвавшегося внука. Между дедом и внуком возникла глухая, непримиримая вражда, которая постепенно переросла в кровавую усобицу, окончившуюся в 1328 году победой Андроника III и уходом низложенного императора в монастырь.

При Палеологах Византия переживала свой закат. С Востока одряхлевшую империю теснили турки-османы. С каждым годом Византия теряла земли в Анатолии, сжималась и усыхала, как шагреневая кожа. Продолжавшаяся несколько лет война двух Андроников окончательно обескровила страну. В 20-х годах XIV века османы усилили свое давление и, захватив в Малой Азии крупнейшие византийские города Бруссу, Никею и Никомидию, вплотную подошли к берегу Мраморного моря.

Странно, но именно годы, когда империя приближалась к своей гибели, были отмечены неповторимым духовным подъемом, неожиданным всплеском наук и искусств. Словно чувствуя неотвратимость судьбы, Византия собрала все силы, чтобы осветить мир прощальными лучами своего заходящего солнца. Константинополь по-прежнему как магнит притягивал тысячи паломников с греческого и славянского Востока, видевших в нем центр вселенной, колыбель православия. С начала XIV века оживают, открывая в себе второе дыхание, константинопольские школы, где прославленные профессора Планудий, Мосхопул, Триклиний, а позднее Хрисолор и Аргиропул возвращаются к изучению античного наследия. Четырнадцатый век вписывает в византийскую историю созвездие блестящих имен. Историки Иоанн Кантакузин и Никифор Грегора, богословы Григорий Палама и оба Кавасилы, ораторы Никифор Хумна и Димитрий Кидон, литератор Мануил Фил - вот только некоторые из них.

В XIV веке византийское искусство постепенно утрачивает свой абстрактный характер, возвращается к александрийской традиции, столь ценимой гуманистами той эпохи. Оно все больше наполняется живым содержанием, человеческой теплотой, неподдельным драматизмом. Особого расцвета достигает иконография, в которой успешно соперничают лучшие мастера нескольких параллельно существующих школ.

Ибн Баттута ничего не сообщает об этом. Блеск и роскошь Византии вызывают в нем ревнивую зависть. Жадно впитывая внешнее, он остается глух к ее внутреннему пульсу, бьющемуся учащенно, встревоженно, со сбоями и торопливыми всплесками, в мучительном предвосхищении трагической судьбы. Но Ибн Баттута не сочувствует и не сопереживает. Чужое остается чужим. На дворе ранняя осень, все чаще просыпается в душе тоска по иным просторам, по дальним странам, где звучит родная арабская речь и муэдзины, свешиваясь с минаретов, посылают в предрассветный сумрак гортанные страстные призывы к молитве…

Ибн Баттута пробыл в Константинополе один месяц и шесть дней.

* * *

Была поздняя осень. По ночам морозило. День занимался поздно, вяло; утренники стояли промозглые, серые; под копытами коней похрустывал, проламываясь, тонкий ледок на лужицах.

Ибн Баттута натянул на себя все теплые вещи. На привалах ходил, переваливаясь с боку на бок, пряча озябшие пальцы в рукавах шубы. В дороге он простудился, его знобило и ломало; черная густая борода серебрилась инеем, приходилось отряхивать ее, выковыривать колючие намерзи.

В ноябре на Волге начался ледостав. Когда караван подошел к Хаджи-Тархану, реки уже не было видно. Ее русло выдавали лишь склоны берегов, да кое-где чернели еще не схваченные льдом полыньи. Белая поверхность реки была сплошь исполосована тележными колеями - зимние караваны, покидая устье, один за другим следовали вверх, к Сараю.

Просыпаться приходилось рано, еще затемно, чтобы успеть нарубить лед и, наполнив им медные казанки, согреть воду для омовения перед молитвой. От раскрасневшихся лиц поднимался пар, смешивался с дымом костра. Временами налетал ветер, закручивая позёмки, горстями швырял снег в лицо. На привалах старались не задерживаться - всем не терпелось поскорее добраться до Сараев.

Сараев два. Старый и Новый. Если ехать вверх по Волге, до Старого три-четыре дня пути. До Нового, построенного во второй половине XIII века ханом Берке, чуть более недели.

Ибн Баттута прибыл в Новый Сарай восемнадцатого или девятнадцатого ноября и сразу же отправился в ханский дворец. Узбек-хан принял его приветливо, распорядился поставить на довольствие, подробно расспрашивал о Константинополе и василевсе, интересовался здоровьем жены.

К началу декабря установилась морозная солнечная погода. Простуда отпустила легко, незаметно, и в один из дней Ибн Баттута решился предпринять прогулку по городу. Вот что он писал о золотоордынской столице:

«Город Сарай - один из красивейших городов, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненной людьми, с красивыми базарами и широкими улицами. Однажды мы поехали верхом с одним из старейшин его, намереваясь объехать его кругом и узнать размеры его. Жили мы в одном конце его и выехали оттуда утром, а доехали до другого конца его только после полудня… И все это сплошной ряд домов, где нет ни пустопорожних мест, ни садов. В нем тринадцать мечетей для соборной службы. Кроме того, еще чрезвычайно много других мечетей. В нем живут разные народы, как-то: монголы… некоторые из них мусульмане; асы, которые мусульмане; кыпчаки, черкесы, русские и византийцы, которые христиане. Каждый народ живет в своем участке отдельно; там и базары их. Купцы же и чужеземцы из обоих Ираков, из Египта, Сирии и других мест живут в особом участке, где стена ограждает имущество купцов».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});