Казанова - Иен Келли

Из Брюсселя, восстановив здоровье и получив вексель от Брагадина, Казанова отправился в Брауншвейг, чтобы увидеть тамошнего герцога. Здесь он собирался с силами и строил планы на будущее, в надежде найти поддержку или занятие на поприще масонской ложи; с герцогом Брауншвейгским он познакомился в Сохо, возможно, через Терезу Корнелис, когда в честь прибытия высочайшей особы в Лондон был устроен пикник. Планы оказались нереальными — масонство было полезным для вхождения в общество, но не более того.

В Париже его друг Балетти объяснил финансовые затруднения Казановы каббалистке-графине дю Рюмен, пославшей в Брауншвейг деньги, с которыми Джакомо в одиночестве отправился в Берлин. Сперва, однако, он провел несколько дней в Вольфенбатгеле, в знаменитой библиотеке города за изучением текстов «Илиады».

Джакомо устремился в Берлин, в надежде на аудиенцию у Фридриха Великого, короля Пруссии.

Семилетняя война, завершившаяся в 1763 году, стоила Пруссии весьма дорого, и Казанова был среди тех многих, кто думал, что сможет извлечь прибыль от восстановления страны.

В Берлине, как знал Казанова, он сможет увидеть шотландского лорда Кейта, к тому времени маршала на службе Пруссии. Фридрих набирал себе армию и чиновников в управление независимо от гражданства и по неортодоксальным критериям. Он почитал себя великим знатоком людских характеров и меритократом. Он основал полк гвардейцев огромного роста и занимался кадетской школой для померанских юнкеров, которую комплектовал лучшими наставниками Европы. Казанова собирался убеждать короля в достоинствах одной из собственных лотерейных схем, но лорд Кейт посоветовал ему сначала просто испросить королевской аудиенции, чтобы представиться, как любил Фридрих.

Это было вовсе не так сложно, как может показаться, — получить аудиенцию у великого победителя. После 1763 года Фридрих был знаменит; один из монархов, которые позднее станут известны как «просвещенные деспоты», он состоял в переписке с Вольтером и реформировал государство и армию, впоследствии ставшую эталоном боевой эффективности. Кроме того, широко было распространено мнение о его гомосексуализме. Казанова, активный сторонник политики Фридриха и военной доблести, написал грубоватую поэму в его честь, воспевавшую секвестрацию Силезии, которая в стихах отождествлялась с женщиной, которую должен был взять безудержный монарх. Когда Казанова читал поэму кардиналу, лучше итальянца знавшему короля, тот смеялся над замыслом минут десять.

Лорд Кейт, граф Шотландии, был выслан из своей Страны за якобитские симпатии. Он хорошо разбирался в том, как Обращаться с Фридрихом, и наставлял Казанову, как приблизиться к королю. Казанова оделся в черное и прибыл В сады Сан-Суси, любимое место отдыха монарха за пределами Потсдамского дворца. Король появился без сопровождения и прямо спросил Казанову, чего тот хочет. Фридрих заранее получил письмо с просьбой о приеме и, казалось, не Имел мною времени.

Из всех оставшихся после Казановы портретов современных ему «знаменитостей» рассказ о Фридрихе особенно убедительный, позднее несколько приукрашенный в деталях, которые нынешние писатели, как правило, пропускают. Но память Джакомо сохранила образ короля таким: например, ой писал, что Фридрих по ночам спал, не снимая парадной треуголки, «что было, по всей вероятности, неудобно».

Фридрих, которому было пятьдесят два года, «поразил Европу своими воинственными идеями… той самоуверенностью, каковой невозможно противостоять». В тот момент он стал ключевой фигурой при расчетах новых династических союзов и придворных церемоний, связанных с предполагаемой свадьбой принцессы Брауншвейгской и его сына. Казанова был свидетелем одного из редких появлений Фридриха, когда тот не был в военной форме — в оперном театре с сестрой в «камзоле из люстрина с золотым шитьем, [хотя] лишь старожилы припоминали, когда он появлялся на людях без формы и сапог».

Военному стилю монарха подражали при всех королевских домах Европы, и в Сан-Суси он был в военной форме. Первоначально разговор шел в высокопарном тоне. Когда Казанова выразил восхищение садами, Фридрих возразил, что они не походят на Версаль, с чем Джакомо был вынужден согласиться. Король принял его за «инженера-гидравлика», и итальянец подумал, что, возможно, придется прибегнуть к своим скудным познаниям в области устройства фонтанов, чтобы получить работу. Фридрих считал, что лотерея — налог на глупость: «Я считаю это мошенничеством и не хочу этого, даже если есть материальные доказательства того, что я никогда не проиграю отдела… Невежественные люди не рисковали бы своими деньгами, если бы они не вдохновлялись ложной уверенностью». Названный просвещенным, Фридрих Великий, безусловно, таковым и являлся.

Казанова не терял надежды, и вскоре оказалось, что выраженные Фридрихом опасения были лишь позой. Однако лотерея была учреждена не Казановой, а его парижским конкурентом Джованни Кальцабиджи, который получил прибыль в первый год в сумме триста тысяч крон и был управляющим в течение трех лет. Тем не менее, как с горечью и сожалением замечает Джакомо, Кальцабиджи умер банкротом и не поблагодарил его за помощь в убеждении Фридриха в выгодности схемы.

Лорд Кейт сообщил Казанове, что он произвел хорошее впечатление на короля и следует дождаться той или иной формы поощрения. Это не было совсем уж сюрпризом для Казановы, но и не очень порадовало его, из-за случившегося в садах.

Когда Джакомо покидал Сан-Суси, Фридрих повернулся к нему, смерил взглядом, а затем, «после минутного размышления», произнес: «Вы очень видный мужчина». Казанова был несколько шокирован, поскольку считал, что его воспринимают более серьезно. То, что в дальнейшем он назвал Фридриха Великого «гомосексуалистом, который не делает секрета» из своих наклонностей, пожалуй, показывает недовольство репликой короля, полученной, когда Казанова надеялся на работу. Фридрих Великий мог быть или не быть гомосексуалистом; Вольтер на этот счет посмеивался, а британский посол отмечал «противоестественные вкусы» монарха, но Казанова, скорее всего, ошибочно почувствовал себя оскорбленным. Король сказал лишь то, что было правдой, Казанова выглядел представительно, даже когда лишился удачи и похудел от недавней болезни.

Пять или шесть недель спустя король предложил Казанове работу. Лотерею отдали Кальцабиджи, но Фридрих правильно понял, что Казанова был начитан и много путешествовал. Он предложил ему должность воспитателя в новой кадетской школе. Казанова, похоже, обиделся и на это тоже, в своих воспоминаниях он описывает спартанские казармы, заработную плату оскорбительного уровня и низкую должность. Но это было далеко от истины: кадетский корпус должен был стать эксклюзивным и пользующимся монаршим покровительством учреждением, туда планировали принимать по пятнадцать самых ярких и лучших молодых мужчин ежегодно, а пять преподавателей различных искусств и языков (в том числе — эрудит шевалье де Сенгальт) должны были шлифовать манеры юношей и обучать их реалиям международных отношений. Казанова, все еще страдая от потери лотерейных доходов и опасаясь официальной должности, которая могла означать слишком много тяжелой работы, отклонил предложение. В независимой или воображаемой карьере есть точка, когда труднее, возможно, столкнуться с холодными финансовыми и профессиональными реалиями, чем цепляться за мечту о том, что в будущем некая великая победа возместит все прошлые потери и неудачи. Казанова — игрок, кутила, космополит и дилетант — подошел к такой точке и выбрал второе: продолжать ждать.

Существует еще один совершенно неожиданный портрет Казановы, относящийся к этому периоду его жизни. Джеймс Босуэлл путешествовал по Германии и был гостеприимно принят Фридрихом. Босуэлл встретил Казанову в гостинице и немедленно признал его интеллектуальные способности: «Мы обедали… Итальянцу хотелось блеснуть, подобно великому философу, и, соответственно, он сомневался в собственном существований и во всем остальном».

Пока Казанова ожидал милостей от Фридриха в Берлине, прибыла целая кавалькада гостей из-за рубежа. Танцовщица, известная всем как Дени, а Казанове как Джованна Коррини, сразу привлекла его внимание, они знали друг друга детьми в Венеции. Она преуменьшала свой возраст и отчаянно умоляла его не раскрывать ее обмана (она была всего на три года младше его, но утверждала, будто ей около двадцати лет). Она была крестницей Дзанетты и в последний раз виделась с Казановой, когда он еще был долговязым аббатом, а она сама — девочкой. Он вновь оказался в сомнительной и родной атмосфере среди итальянцев театра «Шарлоттенбург оранжери», где все знали его мать и родственников.

С Пьером Обри, французским танцовщиком, Казанова познакомился еще в Венеции благодаря Балетти. В Венеции он достиг некоторой славы и на сцене, и в жизни, стал любовником одновременно и мужа, и жены в одной патрицианской семье и был выслан за это инквизицией. Обри уехал в Санкт-Петербург и там женился. Кроме того, в Санкт-Петербурге он встретил Джузеппе да Лольо, прославленного виолончелиста и тоже венецианца, который пользовался благосклонностью цариц Анны Иоанновны и Елизаветы. Именно этот человек, Джузеппе, сразу повлиял на ход путешествия Казановы и его карьеру. Да Лольо тоже нашел в Санкт-Петербурге себе жену, успех, признание и сколотил небольшое состояние при императорском дворе. «Именно да Лольо и его жена заставили меня думать о поездке в Россию, — пишет Казанова, — коль скоро король Пруссии не давал мне такую должность, как я хотел. Они заверили меня, что я наверняка сделаю там себе состояние, и дали мне отличные рекомендательные письма».