Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина

воспитывать не собираюсь. Я сказал, не дергайся. Если сделаешь все правильно, то получишь Катьку, да еще и приданое. Есть пара условий. Ты уезжаешь, но останавливаешься в дне пути и ждешь сигнала. Как только я тебя призову, приедешь в назначенное место с католическим попом, который сможет вас обвенчать. А после хватаешь Катьку, деньги и увозишь ее со всей возможной скоростью к себе на родину, потому что ей здесь оставаться будет в течение пары лет опасно. Ты все понял?

Я дал ему глотнуть воздуха, после чего Леон осторожно кивнул. Тогда я отпустил его и выпрямился. Он остался стоять в полусогнутом положении, растирая горло.

— А теперь катись отсюда быстрее, и чтобы духу твоего в Москве и окрестностях не было!

— Государь!

Я повернул голову в ту сторону, откуда раздался крик. Ко мне бежал Шереметев в распахнутом камзоле, который, видимо, надевал на ходу.

— Что тут стряслось? — он подбежал, тяжело дыша, отчего его грудь ходила ходуном. — Вы как могли допустить? — набросился Петр на гвардейцев, которые могли только плечами пожать. Как-как, государь приказал. А они еще не знают, что охрана должна соблюдать протокол вне зависимости от хотелок охраняемого объекта. Их никто этому не учил.

— Не ори, я приказал, — остановил я разгоряченного Шереметева, который едва с кулаками на гвардейцев не набрасывался. Те смотрели на мальчишку немного снисходительно, а один из них выпроваживал за ворота Миллезимо, находящегося в полном раздрае. — Сие дело чести.

— Раз дело чести, ты должен был, государь, замену выставить да секундантов кликнуть, а не голыми руками рыло чистить австрияку, — Шереметев скрестил на груди руку и нахмурился.

— Ну уж что теперь после драки махаться? — я развел руками и внимательно посмотрел на друга. — Что-то случилось?

— Ванька Долгорукий сватать Наташку приходил. Да обмолвился, что Катюху ты в жены позвал.

— И что ты решил насчет Ивана? — я видел, как набухла и пульсирует жила на лбу молодого шестнадцатилетнего парня.

— Дал согласие, — буркнул Петр. — А как я могу ему отказать? Тем более что Натаха накануне всю плешь проела, люблю, говорит, Ивана, жить не могу без него. И что мне было делать? Особливо после того, как Алексей Григорьевич Настасью свою, старшую, за Брюса сосватал.

— И когда свадьба? — я думал о том, как все-таки несправедлива бывает судьба. Я вспомнил эту девушку, именно ей посвящено множество песен и стихов. Именно она задолго до жен декабристов отправилась за женихом в далекое Березово, чтобы разделить с ним все тяготы ссылки. Именно она после его казни ушла в монастырь, так больше никогда и не посмотрев на других мужчин. Эх, Ванька-Ванька, за что тебе так с ней подфартило-то?

— После твоей аккурат через две недели. — Петр был мрачен. Он смотрел, как гвардеец довольно деликатно выталкивает бывшего жениха Екатерины Долгорукой за пределы имения, и только вздыхал.

— Ничего, прорвемся, — я криво улыбнулся и тронул его за рукав. — Поехали со мной в Москву. Все равно здесь ты уже ничего сделать не сможешь. Наташку все равно не уберег, проворонил. Так что неча сейчас рукава жевать.

Петр кивнул и побрел вслед за мной к моей свите, уже готовой к отъезду.

Последующие события прошли как в тумане. Я ничего не мог делать, все просто валилось из рук. Даже свой день рождения, который всегда до этого года начинал праздновать с народом, выходя на площадь перед Кремлем и поднимая вместе со всеми кубки с пряным вином, просидел в Лефортовском дворце, тупо глядя на огонь в камине. А после дня рождения велел позвать учителя фехтования и все оставшееся время совершенствовался в этом, как оказалось, совершенно незнакомом для меня деле. Ну что я могу сказать, дойди дело до настоящей дуэли, не дожил бы я до этого дня, потому что граф неумехой не выглядел.

И вот настал день помолвки, которой заменили обручение. Разодетый в пух и прах, в серебристом камзоле до колен, красивом, но таком жутко неудобном, что я проклял все и вся, особенно досталось Митьке, который уговорил надеть это орудие пыток, в котором даже согнуться было проблематично, я прибыл в Головинский дворец в сопровождении целой толпы молодых людей, среди которых были и Петр Шереметев, и Иван Долгорукий. Прямо в холле нас встречали счастливый отец и насмерть перепуганная невеста, которая постоянно пыталась свалиться в обморок. «Это она от счастья», — шепнула некая дородная дама, имени которой я не знал. Покосившись на нее, прикусил губу, чтобы не заржать, видя, как она подносит платочек к абсолютно сухим глазам. Сведя бледную Катерину с лестницы, Алексей Григорьевич вручил ее руку мне и разразился речью на полчаса, суть которой сводилась к тому, что он отдает свое дитя, кровиночку любимую, в надежные руки. Дальше нас посадили на какой-то помост, и я, держа в своей руке руку моей, ставшей официальной, невесты, позволял гостям выражать свои восторги, прикладываясь к Катькиной руке. Почему-то это мне напомнило одно бессмертное произведение, и я все время ожидал, что откуда-то сбоку раздастся: «Королева в восхищении», а Катерина повернется ко мне и истинно королевским тоном произнесет: «Не приносите больше платок Фриде». Прогнав совершенно неуместные мысли, я сосредоточился на Василии Лукиче Долгоруком, который в этот момент нес высокопарную чушь, откровенно радуясь за племянницу.

— Была ты мне совсем недавно всего лишь племяшкой, теперь же стала государыней, Екатериной. Надеюсь, что твое возвышение не заставит тебя забыть своих родичей.

— Улыбайся, — я наклонился к Екатерине, прошипев в ушко. — А то все решат, что тебя заставляют.

— Я н-не могу, и меня д-действительно з-заставляют.

Ого, что-то раньше я не замечал у Катерины склонности к заиканию.

— А ты постарайся, давай включайся уже, а то отец твой заподозрит чего.

— Я знаю, что делаю, — она улыбнулась подошедшему к нам Ивану. — А что, братик, говорят, что можешь ты казну отворить да преподнести мне оттуда каменья, кои императрица Екатерина носила?

— Нет, ты еще не императрица, поэтому поумерь аппетит, сестренка.

Я приподнял бровь. Иван не выглядел довольным этим браком. Смотрел сычом, и до меня доносились его крики, когда он с отцом лаялся.

Не коснувшись руки Катерины, он отошел в сторону, схватил бокал с бренди и одним движением опрокинул его в себя. Так, в стане Долгоруких произошел раскол, а я ни сном ни духом?

И тут к нам подошел, мать его за ногу, граф Миллезимо. Вот какого дьявола этот опе… здесь забыл?! Екатерина, как увидала свое счастье нечесаное и небритое, вся расцвела. Она вырвала свою руку из моей и протянула