Рейтинговые книги
Читем онлайн Меншиков - Александр Соколов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 ... 129

18 декабря у Серпуховских ворот загремели пушки и барабаны, затрубили, зарокотали трубы, зазвенели литавры, а с колоколен всех московских «сорока сороков» полился торжественный звон.

Но вдруг — все замолкло!..

Государь получил известие из Преображенского, что Екатерина Алексеевна родила дочь. Это была Елизавета Петровна, будущая императрица.

Торжественный въезд в Москву был отложен до следующего дня. Петр отправился в Успенский собор; после благодарственного молебна поспешил в Преображенское, сердечно поздравил дорогую Катеринушку с новорожденной, и снова ударили пушки, на этот раз в Преображенском, малиновым перезвоном забились бесчисленные московские колокольни. Народ допоздна толпился на улицах, площадях, любовался «торжественными вратами», выставленными картинами, украшениями. Особенно красовались ворота, построенные именитым купцом Строгановым, да еще при дворце князя Меншикова. Кремль изукрашен был картинами, а со стороны Москва-реки большими гирляндами.

19 декабря от Серпуховских ворот началось невиданное до сего времени шествие победителей.

День выдался солнечный. И морозная, снежная зимушка, как по заказу, принарядила Москву в этот ясный денек: прикрыла белым пухом строения, заровняла дороги, побелила сверху изумрудные льдины — края темно-лиловых прорубей на реке, расшила серебряными узорами окна. На малолюдной, просторной окраине пахло остро, свежо, как пахнет обычно после лютой метели.

Со звонким скрипом ехал обоз, артиллерия, и под копытами лошадей тонко визжал плотно укатанный снег; заливистым лаем надрывались, растревоженные необычным шумом и звоном, верткие, остроухие собачонки, носившиеся вслед за мальчишками от ворот до ворот; ни к делу, ни к месту перекликались по дворам петухи.

Окна, что выходили на улицу, были в круглых проталинках: «обезножевшие» старики и чистые, строгие старушки, качавшие от дряхлости головами, торопливо дышали на стекла, сокрушаясь, что не могут выйти из дому, и терли, терли голубой бисер инея, пытаясь хоть одним глазком глянуть на диковинное шествие государевой рати. На пути следования войск иные хозяева выставляли столы с питьем и закуской.

Во главе торжественного шествия ехали на богато убранных лошадях двадцать четыре трубача и шесть литаврщиков, за ними следовал в конном строю гвардейский Семеновский полк с распущенными знаменами, обнаженными палашами, во главе со своим полковым командиром князем Голицыным, далее шли пленные шведы, взятые под Лесной, вслед за ними везли шведскую артиллерию, знамена и другие трофеи; потом гренадерская рота Преображенского полка, тоже в конном строю, за ней пленные шведы и трофеи, захваченные под Полтавой, между прочим и носилки Карла, на которых он был во время полтавской баталии; за носилками шли гуськом, поодиночке, шведские генералы, а за ними прочие пленные, по четыре человека в ряд: всех рядов 5521. а в них 22085 человек. За пленными ехал «сухопутный генерал-лейтенант, а на море — шаутбенахт» Петр Алексеевич. Он сидел верхом на том же коне, что был под ним во время полтавского боя, в том же мундире, в простреленной шляпе, с обнаженной шпагой в руке. С правой стороны от него ехал фельдмаршал князь Александр Данилович Меншиков, с левой — князь Василий Васильевич Долгорукий. За Петром на богато убранных лошадях, с распущенными знаменами, замыкая шествие, следовал Преображенский полк со своей артиллерией и обозом. Гром пушек с больверков и из Кремля сливался с колокольным звоном.

Такого торжества и народного ликования Москва не видела никогда.

На следующий день Петр, Шереметев и Меншиков поутру отправились на Царицын Луг, Болото, между Москва-рекой и обводной канавой. К этому времени там был отстроен дом, в котором их уже ожидал князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский. Он сидел на троне под балдахином, окруженный знатнейшими царедворцами. Первым подошел к нему с рапортом фельдмаршал Шереметев.

«Божией милостью и вашего кесарского величества счастьем, — доложил он. — одержал я полную победу над шведским королем Карлом XII и разбил его армию».

Вслед за ним докладывал Меншиков.

«Божией милостью и вашего кесарского величества счастием, — рапортовал князь, — взял я в плен ушедших с полтавского сражения под Переволочну, генерала и рижского генерал-губернатора графа Левенгаупта, генерал-майоров Круза и Крейца, королевского камергера и других двора его служителей, штаб, обер и унтер-офицеров и рядовых 16 275 человек, не включая в сие число статских чинов, служителей и жен».

Наконец подошел и сам Петр.

«Божией милостью и вашего кесарского величества счастьем, — чеканил государь, вытянувшись в струну, — двадцать восьмого сентября имел я жестокое сражение под Лесным с генералом Левенгауптом и одержал полную победу. А при Полтавской баталии сражался я с моим полком лично, быв в великом огне, и пленные генералы с их фельдмаршалом и с 22085 человек войска шведского приведены в Москву, и полк мой состоит в добром здравии».

Каждый из докладывающих, по окончании торжественной речи, вручал Ромодановскому письменный рапорт, и «князь-кесарь», принимая его, «похвалил службу» каждого, особенно же «полковника и всего доблестного войска российского верность и мужество».

После сели обедать.

Петр, Меншиков, Шереметев, Головин за одним столом с «князем-кесарем» на специально устроенном возвышении, под алым балдахином, отороченным горностаем, все прочие — ниже их, за громадными дубовыми столами, поставленными «покоем».

Хоть дни стояли и постные и «тут особо не разойдешься», — извинялся заранее «князь-кесарь», устроитель «почестного пира», — но обед все же удался на славу.

Неумолчно звенели кубки, кружки, чаши, чарки, овкачи и болванцы, наполняемые ставленными и вареными медами, романеей, фряжскими, ренскими, венгерскими винами. Без конца следовали перемены: пышные рыбные кулебяки на четыре, шесть и восемь углов, паровые саженные белорыбицы, осетры, крупеники и луковники, блины и оладьи, пироги пряженые монастырские и долгие на московское дело, чередовались с различными заливными, похлебками, штями, ухой. Икра всех сортов, хворосты, кисели, тестяные шишки, калачи братские и смесные, левашники, перепечи, моченые яблоки, томленая брусника, пряники и орехи не сходили со столов весь обед.

Много чарок и кубков осушили гости. Пили про здоровье государя, Екатерины Алексеевны, новорожденной ее дочери и всего царствующего дома, про здоровье героев-фельдмаршалов, Бориса Петровича Шереметева и Александра Даниловича Меншикова, также про здоровье всех присутствующих генералов и офицеров, про все доблестное российское воинство.

Пир при звуках музыки продолжался до шести часов вечера.

На Царицыном лугу, для народа, выкатили бочки с вином, выставили рыбу, икру, хлебы, калачи, караваи.

Вечером жгли большой фейерверк, представляли сражения под Лесной, Полтавой, Переволочной.

Три дня ликовала Москва, звон и стрельба продолжались неделю.

22

Утром, в час своего обычного пробуждения, когда допевают петухи и ночь мешается с днем, когда свет на дворах, на крышах становится бледно-бел, чуть синея, когда бледнеет, расширяясь, и легкое небо над видимым из окон дворца Белым городом, над всеми слободами, далеко выплеснувшимися за его стены, — однажды в этот час московского рассвета Меншиков встал и уныл и немощен, измученный сном.

Давила какая-то беспричинная тоска, предчувствие чего-то тяжелого, мрачного, что вроде как вот-вот должно совершиться. Не помогла и ледяная вода: он как-то размяк, обессилел, тело ныло, словно всю ночь по нему палками молотили, и все-то было обузно. Опять, заныла грудь, и тело ни с того ни с сего начало покрываться липкой испариной; душил сухой кашель… Нужно было крепко проветриться, да и сладко глотнуть в этот ранний час душистой зимней свежести! Хор-рошо!..

Во дворе из окна видно было, как все чистилось и прибиралось. Все носятся сломя голову, до смерти боятся, видно, не угодить, опасаются, что дотошный чистяк князь сочтет своих начальных дворовых за лежебок-дармоедов, что-де без него, без хозяина, дом и впрямь сирота, — запустили вконец. Ох, как знает князь, и это ведомо всем, про московскую-то тихую дворовую жизнь! Досыта он на нее насмотрелся: чуть сядет солнышко за слободские гнилые заборы — и закрывают по всем хороминам ставни, и уж весь город на боковую с курами вместе. А с утра до обеда разминаются, потягиваются, со стоном зевают, сны друг другу рассказывают.

В тусклом воздухе диванной мертвенно-бледно горели свечи в тяжелом шандале, терпко пахло холодным табачным дымом и тем сладковато-пыльным, чем обычно пахнут ковры, мягкая мебель, портьеры. А из-под ледяных узоров, прихотливой кружевной вязью заткавших низ мелких стекол, из невидимой щелочки в раме тонко курился белый парок — тянуло свежестью снега.

1 ... 55 56 57 58 59 60 61 62 63 ... 129
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Меншиков - Александр Соколов бесплатно.
Похожие на Меншиков - Александр Соколов книги

Оставить комментарий