Сожженые мосты ч.4 - Александр Маркьянов

И — раз! Правой рукой граф Ежи захватил его левую и рванул на себя, сам делая шаг вперед. Доля секунды — и он уже прикрыт от второго блатного, лихорадочно пытающегося перекинуть в руку автоматическую винтовку и от непривычки запутавшегося в ремне.

И — два! Левой рукой захват шеи, рывок вперед и вверх. Противный хруст — и тело бандита с пистолетом обмякло в руках.

И — три! Граф упал на землю спиной, он видел что не успевает и ему надо было уйти с линии огня автоматической винтовки. Тело убитого им бандита по-прежнему прикрывало его, отпустив сломанную шею он наконец то нащупал пистолет.

И — четыре. Не ожидавший падения своего противника бандит хоть и разобрался со своим автоматом — но он не успевает, катастрофически не успевает. Единственное — если у бандита не дослан патрон в патронник — ему конец, на то чтобы дослать нужно как минимум две секунды, их у него нет. Палец сдвигает предохранитель.

Бах! Бах!

С подломившимися моментально коленями и двумя пулями в животе вооруженный автоматом бандит сгибается пополам и потом медленно валится на бок. Патрон все же был в патроннике, "не на фу" брали.

Оттолкнув с себя тело первого бандита, граф Ежи перекатился, держа пистолет наготове, прислушался. Где-то впереди хлопнула дверь, кто-то высунулся на улицу — и захлопнул дверь обратно, решив не вмешиваться в чужие разборки.

Оно, в общем-то и правильно.

От первого убийцы граф Ежи разжился складным "финарем", явно самодельным, тонкой, засаленной пачкой злотых, кастетом и пистолетом марки Штайр. Запасного магазина не было… но в нем восемнадцать патронов в магазине значит — шестнадцать должно остаться. Это хорошо. Еще граф Ежи нашел нечто вроде плитки шоколада, только вполовину меньше обычной и с каким-то странным знаком на фольге — полумесяц. Лизнул языком — горькая. Явно не шоколад, но что — неизвестно. На всякий случай сунул в карман.

Второй если и был жив — то это было ненадолго. Он был экипирован куда солиднее — автомат Vz58 со складным прикладом под казачий патрон 7,62*45 с маленьким и дешевым богемским коллиматором ОКО, подсумок с четырьмя набитыми магазинами, еще один, получается в автомате. Пачка злотых, потолще, перочинный нож. Та же самая плитка, от которой то ли откусили то ли отрезали уже. Сотовый телефон, что тоже будет нелишним. Большой носовой платок… даже не платок, под цвет флага.

Все это пан граф распихал по карманам, постоянно оглядываясь — не идет ли кто, готовый в любую секунду выстрелить. Напоследок сорвал со второго бело-красную повязку — на липучке, не самодельная. Приладил себе на руку. Носовым платком под цвет флага замотал нижнюю часть лица, так делали болельщики на стадионах во время массовых бесчинств. Многие ходили так и сейчас, во время рокоша.

— Привет… — сказал граф Ежи несостоявшимся разбойникам и защитникам неподлеглости Польши.

После чего — легким бегом потрусил вглубь дворов. В варшавских дворах — сам черт ногу сломит, затеряться там — проще простого…

Петляя по дворам, он вышел на улицу, даже не заметил на какую. Где то сзади — горохом сыпались выстрелы, частил автомат.

Неподлеглость…

У выхода на набережную Вислы он заметил первые признаки новой власти — опять раздавали оружие, тут же были расклеены, прямо на стенах домов какие-то бумаги. Он подошел, посмотрел.

Об армии людовой.

О депортации русских и жидов.

О конфискациях.

Прямо поперек указа о депортации кто-то усердный начертал черным маркером, жирно

Бей жидов!

А вот и еще похлеще…

Об исконных землях Речи Посполитой.

Ум есть — нет?!

Граф Ежи хорошо знал историю Польши, то есть Речи Посполитой или Виленского края, в зависимости от того, кто и как это воспринимал. Знал он и о том, что Речь Посполитая погибла из-за рокошей. До тех пор, пока государства были рыцарские — польская гусария успешно держала границы, схватываясь и с московитами и с тевтонами и с кем только еще. Какое то время у Польши был шанс даже полностью подчинить себе Московию… польский ставленник сидел на русском троне и будь он хоть чуточку умнее, а польские паны не были бы при этом польскими панами…

Но потом пришло время государств, пришло время наемных армий, пушек и кораблей. А Польша — продолжала гудеть сеймами и рокошами, права "вольного вето" хватало, чтобы единому пану распустить сейм. Королю богатые магнаты говорили "молчи, не то башку снесу"[107], податное тягло было распределено только на быдло, а магнаты платить налоги не желали, и вообще в распоряжении у крупнейших и богатейших из них были целые города, в которых жили не по законам, а по воле магната. Стоит ли удивляться, что все так кончилось?

И если уж на то пошло — русская оккупация, как сейчас ее называют была не худшей из возможных, если сомневаетесь — посмотрите, что австро-венгры творят и творили в Кракове. Тот же граф Ежи — мог по своему желанию поехать и побывать в любом месте, которое раньше принадлежало Речи Посполитой, надо — так оседлал Мазерати, несколько часов стремительного лета по отличной бетонной трассе — и ты на берегах Днепра, в древнем Киеве, пьешь вино в каком-нибудь ресторанчике с летней террасой и охмуряешь дам, которые там чудо как хороши. Многие паны в этом город на выходные наведывались, дома там имели. А теперь что будет? Они всерьез хотят вернуть Киев? И как можно вернуть то, что у них и не отнимали?

Никак не выражая своих эмоций, граф Ежи отошел от спешно наклеенных плакатов, постоял у машины.

… русские должны нам заплатить за время оккупации один триллион злотых, все эти деньги пойдут полякам, которые не побоятся возвысить свой голос в защиту Родины. Эту сумму нам присудят по решению Гаагского арбитража…

И впрямь — больные на всю голову. Какой триллион злотых?! А почему не два?! Или три?!

Чуть отойдя, граф обнаружил еще одно столпотворение — в центре него был старенький Жук, развозная машина, производящаяся в Польше и пользующаяся спросом по всей Руси Великой благодаря неприхотливому мотору и грузоподъемности в одну тонну. Там раздавали — бутылочками по 0,33 — спиртное и еще что-то. Что именно — граф не заметил, потолкавшись — пошел дальше.

Никто не работает. На улицах — полно подвыпивших, не пьяных — а именно подвыпивших, веселых, кто-то точно рассчитал дозу. На той стороне улицы — кто-то громит лавку модного дамского белья. Иезус-Мария, белье то им зачем? Чуть дальше — щерится черными провалами окон выгоревший изнутри полицейский участок, стены исклеваны пулями, на столбах висят полицейские.

Рокош…

Машины — пробиваются по улице, на дороге много брошенных, из окон торчат красно-белые флаги на древках, автоматные и пулеметные стволы. То тут то там — частит стрельба, вспыхивает — и сразу затихает, в кого и зачем стреляют — непонятно. Все давят на клаксон, и это создает непрекращающийся, бьющий по ушам гул.

Кто-то толкнул его в бок, схватил за руку

— Пшел вон, пся крев… — брезгливо проговорил граф

Подействовало — отстали.

Петляя по улицам, придерживая автомат и спасая карманы от воришек — они работали вовсю, один раз он засек чужие пальцы в кармане, перехватил, дал доброго пинка — граф неспешно вышел на набережную, огляделся…

Пресвятой господь…

Не веря своим глазам, он бросился через улицу, рискуя ежесекундно попасть под машину, вцепился руками в чугунные перила, окаймляющие набережную Вислы, схватил так, что еще немного и что-то сломается, или перила или пальцы. Невидяще, граф смотрел через реку — силясь понять, и не понимая…

Вместо здания штаба округа, того самого где он работал, массивного, пятиэтажного, угловатого, старинной постройки здания, гордо и с непоколебимым достоинством взирающего на реку и на город остался лишь обгорелый скелет. Часть фасада была вывалена… — господи, это какой же силы должен был быть взрыв, там же стены армированные, не в один кирпич… все стекла выбиты. Над зданием — лениво реет бело-красный польский стяг как символ победителей.

И точно такой же стяг — на здании штаба Варшавского военного округа, целехонького, ни единое окно не выбито. Эти — переметнулись. Господи… там же русский командующий… неужели и он?! Или просто — убили?!

Какое-то время граф Ежи так и стоял, живым памятником самому себе. Он смотрел на разоренное здание штаба, на польский флаг — и копил, как немыслимую драгоценность копил ярость в чаше души своей. Только бы не расплескать до времени…

Автомат — верный стальной друг — торкнулся в бок.

Ну… падло… держитесь.

01 июля 2002 года Афганистан, Пандшерская долина Аль-Хиджра

Однажды один из сподвижников изъявил желание переселиться из Мекки в Медину, на что посланник Аллаха (да благословит его Аллах и приветствует) сказал ему: "Горе тебе, дело хиджры тяжёлое!"