Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1972–1977 - Аркадий Стругацкий

6. К Ильину тебе по поводу договора идти не хочется. А лапу тебе сосать, ж… закусывать — хочется? Впрочем, тебе виднее. Отнюдь не настаиваю.

7. Гризлиподобный мужчина — не Юрий Давыдов, а Сергей той же фамилии. Он поэт (можешь себе представить?). Он мой друг в той же степени, что и твой — неоднократно мы все вместе проживали в Комарово. А был ли ты достаточно мил с Торопыгиным? Помнил ли, что он главред «Авроры»? И вообще, говорят, мужик не вредный.

8. Сейчас, отодвинув машинку, полчаса обдумывал письмо к Беляеву. Ничего приличного не придумал. О чем, собственно, мы сейчас должны его просить? На что жаловаться?

Повесть включена в план, утверждается план не дирекцией, а Цекамолом. Просить его воздействовать на Цекамол? Но с какой стати? У нас все-таки с ним не такие отношения, чтобы просить о таких вещах. А жаловаться пока вроде бы не на что. Не можем же мы писать: у нас есть подозрение, что в Цекамоле нас не любят и зарубят сборник в плане — помогите! Как-то все это несерьезно. Или я ошибаюсь? Нет, я понимаю, если бы Цекамол УЖЕ зарубил бы сборник — тогда было бы ясно, что писать и на что жаловаться, а так… Не жаловаться же нам, что директор нас не принял и не ответил на наше письмо? Ситуация ведь какая (с точки зрения Беляева): я на ваше письмо отреагировал? Отреагировал. Дирекция меня послушалась, в план вас включила? Послушалась, включила. Чего же вам еще надобно, старче?[105] Чтобы я в Цекамол звонил, за вас бы там хлопотал? А чего ради и почему? Что я — нанялся вам ваши делишки проворачивать? Несерьезно. Вот будет реакция Цекамола — тогда посмотрим. Не знаю, не знаю… Честно, я ничего толком придумать не сумел.

Вот пока и все. С категорическим приветом,

твой [подпись]

P. S. Ленуське привет!

И Машке.

P. P. S. Да отвечай поскорее! А то у меня после твоего письма все планы к черту полетели — договаривались же работать в первых числах декабря! А теперь ничего не понятно.

3 декабря БН продолжает рассказывать Штерну о некоторых аспектах творческой работы, приводя в пример, естественно, работу АБС.

Из архива. Из письма БНа Б. Штерну

<…>

Вы жалуетесь на кризис. Не надо. Кризис — это, в общем, хорошо. Что-то вроде боли в мышцах после усиленных физических упражнений — больно, неприятно, иногда мучительно, но зато это означает, что мышцы крепнут и ты становишься сильнее. У бездарностей кризисов не бывает, они знай себе гонят листаж. Утешение кажется слабым, но ведь все это и на самом деле так. Мы пережили за без малого 20 лет работы два кризиса, сейчас сидим в третьем и — ничего. Правда, нынешний кризис — явление внешнего порядка, явление искусственное. Не то, чтобы мы не могли и не хотели писать по-старому (и можем, и хотим), — а не дают, не пускают писать по-старому. Приходится искать новую форму не от внутренней потребности, а под внешним давлением. Вот это — по-настоящему неприятно. К сожалению, у Вас, вероятно, имеют место кризисы обоих родов сразу, а потому — приходится разбираться, какие мучения проистекают от желания писать лучше, а какие — от желания напечатать хоть что-нибудь. Терпите. У Вас еще довольно много времени впереди — полвечности.

Теперь о режиме. Для нас идеальный режим выглядит так: полмесяца работы вдвоем, полмесяца абсолютного безделья, и так — круглый год за вычетом двух — двух с половиной летних месяцев. При этом работа должна быть на изнурение, а безделье должно быть — до отвращения (чтобы захотелось работать). Практически получается только первая часть программы — работа до изнурения. Полного безделья не получается (особенно в последнее время), потому что все время набегают какие-нибудь делишки — то сценарий приходится кропать с режиссером в соавторстве, то статейку какую-нибудь, то вычитывать верстку (вот омерзительное занятие!), то писать какие-нибудь рецензии, то читать какие-нибудь рукописи, то сидеть на семинарах. Опять же никуда не денешься и от так называемой личной жизни с болезнями, двойками по геометрии, вызовами к директору школы, неприятностями на работе у жены и друзей, текущими потолками, трескающимися обоями, насущной необходимостью купить то, се, пятое и десятое — а в условиях относительного и абсолютного обнищания большинство этих заботишек и проблемок преобразуется в Заботы и ПРОБЛЕМЫ, голова оказывается забита чепухой, и когда приходит время работы, оказывается необходимым тратить день, два, три (из пятнадцати, черт побери, всего лишь из пятнадцати, на большее не хватает дыхания!) на раскачку, очищение духа и идейное просветление. Я не говорю уже о спорадически возникающих неприятностях в издательствах, когда оказывается, что «это нам, знаете ли, не подойдет… да, конечно, договор… но вы нам что-нибудь другое напишите, что вам стоит, а?». И уж я совсем не говорю о пароксизмах идеологической лихорадки, когда со страхом раскрываешь газету, со страхом берешь телефонную трубку и вообще хочется залезть в унитаз и спустить за собой воду. Вот Вам и годовой режим. Но Вы знаете, Борис, как-то ко всему этому привыкаешь, приспосабливаешься, и оказывается, что жить все-таки можно, стоит и даже хочется — просто коэффициент полезного действия оказывается не 40 процентов (в соответствии с теорией идеального режима), а процентов 25–30, что, кстати, тоже очень неплохо.

<…>

Расписывать мне прелести Одессы не надо. Я приложу все усилия, чтобы следующим летом вообще никуда не ездить — хочу валяться на диване и читать Дюма, голый и потный.

<…>

Письмо Аркадия брату, 7 декабря 1973, М. — Л.

Дорогой Борик.

Как тебе, возможно, уже доложил Дмитревский, наша встреча опять срывается. Лечу за золотым руном. Пока и отсюда дело представляется вполне перспективным: они должны представить сценарий в госкомитет по телевидению в Москву 15 января, так что принять от меня полностью сценарий должны в первых числах января. Иначе им карачун. Невыполнение плана, простой и т. д. Возможно, застряну в Душанбе до начала января и впервые за десятилетия не буду встречать Новый год дома.

Сразу по возвращении будем встречаться. Скорее всего, работать будем у меня, но мне все-таки хотелось бы побывать в Ленинграде и повидаться с мамой, я по ней сильно соскучился. Однако, если Ленкино здоровье не выправится к этому времени, надо искать иные пути. Впрочем, элементарный путь всегда есть — Андрей Копылов и Ким Терман[106] по-прежнему готовы предоставлять мне ночлег на любое время. Конечно, лучше было бы самостоятельно, например, в тех же Дубултах. Ладно, посмотрим.

За повесть не беспокойся, успеем хорошо. Конечно, лучше было бы, если бы ты набросал черновичок к моему приезду, но, зная твое отвращение к отдельному труду, я на это слабо рассчитываю. На днях перечитал начало — ничеГё, полагаю, краснеть не придется.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});