Поэтические воззрения славян на природу - том 1 - Александр Афанасьев

Мифические представления, сочетавшиеся с пением, музыкой и пляскою, дали им священное значение и сделали их необходимою обстановкою языческих празднеств и обрядов. Поклонники стихийных сил природы, древние племена старались в своих религиозных церемониях символически выражать то же, что совершалось на небе или что желательно было усмотреть там в данное время. Подражая действиям небесных богов, они думали, что творят им угодное, и с детскою наивностию верили, что вызывают таким образом божественные силы на их творческие подвиги. Испрашивая, например, дождя, славяне водили додолу — деву, увенчанную травами и цветами, в образе которой представлялась жаждущая плодотворного семени богиня Весна, и обливали ее водою; представляя облака рыскающими стаями различных животных, они сами наряжались в звериные шкуры и личины и бегали толпами по деревням и полям. Точно так же небесная музыка и напевы грозы, танцы облачных дев и воздушных духов представлялись звоном металлических сосудов, ударами в бубны, звуками дудок, волынок и других доступных старине инструментов, шумными кликами, песнями и дикою, быстро вертящеюся пляскою; а заменою дождя, которым, как небесным медом или вином, утоляют жажду грозовые духи, служили в древних обрядах действительно опьяняющие напитки. Эти раз(170)гульные празднества, сопровождаемые переряживаньем, пьянством, песнями и плясками, совершались в честь благодатного возврата весенних гроз, прогоняющих демонов зимы и несущих земле плодородие (см. ниже о празднестве Ярилу, славянскому Дионису), или с целию призыва бога-громовника во время бездождия и засухи. Такая обстановка языческих празднеств усвоила за ними название игрищ. В языке нашем употребительны выражения: сыграть песню (вместо: пропеть),[1003] играть на музыкальном инструменте, выражения, свидетельствующие за древнейшую связь народных игрищ с этими обычными заявлениями веселья и радости. Песни доныне составляют существенную часть праздничных обрядов, совершаемых при солнечных поворотах, при встрече весны, завивании венков, прыганье через зажженные костры и проч. Хоровод (коло), в котором песня сливается с драматическим представлением, несомненно наследован от глубокой старины. Хороводы, открываются с весною, когда небо вступает в брачное соитие с землею и как бы зовет к тому же священному союзу и человека; именно эта идея любви и следующего за нею брака есть главный мотив, развиваемый в хороводных представлениях и песнях. Летописец, говоря о нравах славян-язычников, замечает: «схожахуся на игрища, на плясанье, и ту умыкаху жены собе, с нею же кто свещашеся».[1004] Свадебное торжество до сих пор сопровождается в народе многочисленными обрядовыми песнями, и как бы ни были они подновлены или вовсе переделаны, давность их происхождения не может быть отрицаема; она засвидетельствована письмом Мономаха к Олегу[1005] и еще более подтверждается сохраненными в этих песнях указаниями на похищение и куплю жен и на другие черты стародавнего быта. Скопцы и хлысты заменяют общественное моление быстрым кружением, силою которого вызывается, по их мнению, дар пророчества,[1006] и хороводами «посолонь». Становясь друг возле друга, они бегают кругом, скачут, вертятся и хлопают в ладоши; во время этой пляски они поют свои священные песни, которые проникнуты духом и содержанием народной поэзии, сложены на чисто народном языке, с примесью немногих церковно-славянских выражений; склад и размер тот же, что и в обыкновенных песнях. Все их молитвенные воззвания и клятвы наполнены обращениями к светилам и стихиям, некогда обоготворенным язычниками. Припомним, что так называемые стихи, представляющие яркую смесь понятий христианских с воспоминаниями язычества, во всем простонародье пользуются уважением наравне с церковнослужебными песнями.[1007] Сектанты наши вышли из низших слоев общества, и потому их пониманию более доступны формы, самим же народом созданные и вполне отвечающие его поэтическому настроению и детским взглядам на природу. Как ни были просты и несовершенны первые музыкальные орудия (дудка, свирель, волынка, гусли), тем не менее они требовали некоторого упражнения, навыка, ученья, и, конечно, в весьма раннее время образовался особенный класс музыкантов, певцов, поэтов, словом, людей вещих, которые хранили в своей памяти эпические сказания старины, пели их под звуки гуслей и других инструментов и играли главную роль в народных празднествах. Это были гусляры или скоморохи; уже Феофилакт упоминает о трех славянских гуслярах, явившихся во Фракию в конце VI века; о скоморохах упоминает Нестор, осуждая трубы и гусли. Название (171) «скоморох» остается пока не объясненным филологами; в Патерике XV века и в Прологе XVI этим словом переведено греческое λωταξ, (tibicen- рожечник, дударь). По свидетельству памятников, скоморохи являлись на игрища с музыкою, наряжались в маскарадные платья, пели, плясали, кривлялись и творили разные «глумы». Важное значение гусляров и скоморохов у славян-язычников доказывается и участием их в религиозных обрядах (на праздниках, свадьбах и поминках), и сильными нападками на них христианского духовенства; в XI веке они подняли в Польше народное восстание против христиан, подобно тому, как у нас эти восстания делались по наущению волхвов и кудесников.[1008]

Понятно, почему с такою неприязнью и суровостью отнеслось к музыке, песням, пляскам и ряженью христианство первых веков; оно справедливо видело в них не одну простую забаву, но языческий обряд. С самого водворения христианства на Руси и вплоть до конца XVII столетия раздается громкий протест духовенства, направленный против народных игрищ. Нестор жаловался, что люди, нарицающиеся христианами, жили в его время «поганьскы»; дьявол, говорит он, соблазняет народ «всячьскыми льстьми, превабляя ны от Бога трубами и скоморохы, гусльми и русальи. Видим бо игрища утолчена и людий множьство, яко унихати начнут друг друга, позоры деюще от беса замышленого дела, а церкви стоять (пусты)».[1009] Кирил Туровский в слове о мытарствах, в числе разных грехов, указывает следующие: «бесстудная словеса и плясание, еже в пиру и на свадьбах и в павечерницах, и на игрищах и на улицах… и еже басни бают и в гусли гудуть».[1010] Митрополит Иоанн (XII в.) поучал духовенство не посещать пиров или уходить с них, как скоро начнется играние, плясание и гудение.[1011] В житии св. Феодосия рассказывается о том, как он выговаривал в. кн. Святославу за «мусикийские гласы»: «во един от дней прииде к нему (князю) преподобный, и яко вииде в храм, идеже седяше князь, се виде многих играющих пред ним: овых гуслные гласы испущающих, иных органные писки гласящих, иных же иные мусикийские, и тако всех веселящихся, яко же обычай есть пред князем. Преподобный же, подле князя седя, зряще долу поник; та же мало восклонся, рече к нему: будет ли сице во оный век грядущий? Князь же от слова преподобного умилився, прослезися мало и повеле абие престати играющым, и оттоле аще когда повелеваше тем игры творити и услышал бы пришествие преподобного, то всегда повелеваше им паки тихо стати и молчати».[1012] В сказании «о русальях», приписанном св. Нифонту (рукоп. XIV в.), читаем: «якоже труба гласящи собираеть вой, молитва же творима совокупляеть ангели божий; а сопели, гусли, песни неприязньскы, плясанья, плесканья сбирають около себе студные бесы; держай же сопелника, в сласть любляй гусли и пенья, плесканья и плясанья, чтить темного беса». Далее следует рассказ о видении св. Нифонта, как нечистые духи радуются при встрече с сопельником, влекут вслед за ним толпы народа и прельщают «овы плясати, а другые плескати вспевающе»; вместе с ними пляшут и бесы: «народи же не видяху бесов, токмо блаженный Нифонт». Деньги, даваемые за игру и пляску, — по словам сказания, есть жертва дьяволу.[1013] В слове христолюбца (Паисиевский сборник XIV в.) песни, пляска и музыка отнесены к одному разряду с идольскою (172) жертвою: «не подобает крестьяном игр бесовьских играти, еже есть: плясанье, гуденье, песни мирьские и жертвы идольские».[1014] По рукописи новгородской Софийской библиотеки (конца XV в.) это место распространено так: «не подобает хрестья-ном в пирех и на свадьбах бесовьскых игр играти, аще ли то не брак наричется, н(о) идолослужение, иже есть: плясба, гудба, песни бесовьскые, сопели, бубьни и вся жертва идольска».[1015] Послание Елеазарова монастыря игумена Памфила псковским наместнику и властям 1505 года говорит: «зело не престала зде еще лесть идолская, кумирное празнование, радость и веселие сотонинское… тому (сатане) я(ко)же жертва приносится всяка скверна и безакониое богомерзкое празднование. Еда бо приходит велий празник день Рождества Предтечева, а тогда во святую ту нощь мало не весь град взмятется и взбесится бубны и сопели, и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонинскыми, плесканием и плясанием… встучит бо град сей и возгремят в нем людие си безаконием и погибелью лютою, злым прелщением пред Богом, стучать бубны и глас сопелий и гудут струны, женам же и девам плескание (ударенье в ладоши) и плясание и главам их накивание, устам их неприязнен кличь и вопль, всескверненые песни, бесовская угодил свершахуся, и хребтом их вихляние и ногам их скакание и топтание».[1016] В поучении митрополита Даниила высказаны такие обличения: в божественных писаниях утешается душа христианина, а не в скоморохах и плясцах; «ныне же суть нецыи от священных, яже суть сии пресвитери и диакони, и иподиякони, и четци, и певци, глумяся, играют в гусли, в домры, в смыки… и в песнех бесовских, и в безмерном и премногом пиян-стве, и всякое плотское мудрование и наслажение паче духовных любяще». Приведя затем соборные правила, запрещающие на браках «плескати и плясати» и повелевающие священникам и причту «преже входа игрецов встати и отходити», Даниил продолжает: «св. Ефрем глаголет, яко не подобает играти и глумитися… яко ходя(й) на игрище со идолослужители имать часть. И паки той же рек: Христу зовущу пророки и апостолы и евангелисты, и от многих людей мало приходят; егда же диавол позовет гусльми и плясци и песиьми неприязненными, тогда мнози собираются на то… Егда заповестся пост и бдение, то вси ужаснутся и отпадут, и вси яко мертви будут; и аще нарекутся пирове или вечеря, или гусли, или свирели, или песни неп-риязне иныя, то вси готови будут и убудятся и потекут, друг друга зовый, и стекутся на злый той путь и борются на злем том собрании, не якоже Христианом подобает, но якоже поганым».[1017] «Домострой» попа Сильвестра называет песни, пляски, скакание, гудение, бубны, трубы и сопели — делами богомерзкими;[1018] а Стоглав[1019] вооружается против следующих явлений: «в мирских свадбах играют глумотворцы и арганники и смехотворцы и гусельники, и бесовские песни поют; и как к церкви венчатися поедут, священник со крестом едет, а перед ним со всеми теми играми бесовскими рыщут, а священницы им о том не возбраняют. — В троицкую субботу по селом и по погостом сходятся мужи и жены на жальниках (кладбищах) и плачутся по гробом с великим кричаньем, и егда начнут играти скоморохи, гудцы и прегудницы, они же от плача преставше начнут скакати и плясати и в полони бити и пес(173)ни сотонинские пеги». По этому заявлению собор постановил в обязанность священникам убеждать паству, чтобы «в кое время родителей своих поминают, и они бы нищих поили и кормили по своей силе, а скоморохом, гудцом и всяким глумцом запрещали и возбраняли» теми бесовскими играми смущать православных. Точно так же высказывается Стоглавный собор и против обычая сходиться в навечерии Рождества и Крещения и на Иванов день «творить глумы всякими плясаньми и гусльми». Приговорною грамотою Троицко-Сергиева монастыря 1555 года было определено, чтобы монастырские крестьяне в волостях скоморохов не держали; а «у которого сотского в его сотной выймут скомороха или волхва или бабу-ворожею, и на том сотском и на его сотной на сте человек взяти пени десять рублев денег, а скомороха или волхва или бабу-ворожею, бив да ограбив, выбити из волости вон; а прохожих скоморохов в волость не пущать».[1020] В наказах монастырским приказчикам XVII века предписывалось наблюдать, чтобы крестьяне «в бесовские игры, в сопели и в гусли, и в гудки и в домры, и во всякие игры не играли, и в до-мех у себя не держали».[1021] В 1636 году, по указу патриарха Иоасафа, дана была память поповскому старосте и теуну наблюдать, чтобы на праздники владычии, богородичны и нарочитых святых не было в Москве бесчинств; а то «вместо духовного торжества и веселия восприимше игры и кощуны бесовские, повелевающе медведчиком и скомрахом на улицах и на торжищах и на распутиях сатанинские игры творити и в бубны бити, и в сурны ревети и руками плескати, и плясати и иная неподобная деяти».[1022] Против тех же обычаев предостерегает и царская окружная грамота 1648 года; она требует, чтобы православные не призывали к себе скоморохов с домрами, сурками, волынками и всякими играми, чтобы медведей не водили и никаких бесовских див не творили, и по ночам на улицах и полях, и во время свадеб песен не пели и не плясали и в ладони не били, и скоморошья платья и личин на себя не накладывали. Все эти действия, по словам грамоты, указывают на забвение Бога и православной веры; а потому воеводам предписывалось отбирать у всех музыкальные инструменты, ломать и жечь, а тех, у кого они найдутся, бить батогами и ссылать в украйные места.[1023] По свидетельству Олеария, еще прежде при Михаиле Федоровиче, по распоряжению патриарха, не только у скоморохов, но и вообще по домам были отобраны музыкальные инструменты — пять возов, и публично сожжены, как орудие дьявола. В 1657 году ростовский митрополит Иона приказал разослать по селам и погостам памяти к священнослужителям, с наказом надзирать, чтобы скоморохов и медвежьих поводчиков нигде не было, и в гусли, домры, сурны, волынки и во всякие игры не играли и песней «сатанинских» не пели; скоморохам и нарушителям этого запрета митрополит угрожает «великим смирением» и отлучением от церкви.[1024] Что угроза эта не составляла исключения из общих воззрений современного духовенства, это подтверждается следующим местом в послании неизвестного епископа: «да будет отлучен обавник, чародей, скомрах, узольник»[1025] и статьею одного рукописного сборника, налагающею проклятие на гусли, домры, сопели, бубны, скоморохов и свирельников: «сии вси волсви плотяные бесове и слуги антихристовы, и сие творяще да будут прокляти».[1026] Некоторые поучительные (174) слова особенно восстают против женской пляски, признавая ее душегубительным грехом: «о злое проклятое плясание! (говорит один проповедник) о лукавое жены многовертимое плясание! пляшущи бо жена — любодейница диаволя, супруга адова, невеста сатанина; вси бо любящий плясание бесчестие Иоанну Предтече творят — со Иродьею негасимый огнь и неусыпаяй червь осудить!» Даже смотреть на пляски — грех: «не зрите плясания и иные бесовских всяких игор злых прелестных, да не прельщены будете, зряще и слушающе игор всяких бесовских; таковые суть нарекутся сатанины любовницы».[1027]