Провинциальный роман. Книжная девочка - Наталья Шумак

Вот, кажется, и все. Дни тянулись, как липкая резина.

Вновь обретенных сил хватило на ЧП у Семеновых, и только. То ли напряжение оказалось чрезмерным, а тут еще и гибель пса, то ли всплеск был временным, сиюминутным. Она растерянно и глупо твердила: «Почему? Почему я?» И вскоре впала из отчаяния в прострацию. Перестала разговаривать с соседками по палате. Нянечка тетя Зина, которой платил Виктор Иванович, забила тревогу.

— Есть не хочет, на меня не смотрит даже. Я ее умываю, спрашиваю как дела, молчит, точно каменная. Худо. Температура поднялась.

— Опять?

— Вечером тридцать семь и три. Сейчас тридцать семь и пять.

Палатный — Алексей Анатольевич — попытался побеседовать с пациенткой. Стыдил. Ругался. Никакого толка. Девушка смотрела сквозь него и молчала. У Василия разболелся сын, всю неделю не заходил. Арина почувствовала себя брошенной и окончательно раскисла. Лосьон, которым она протирала плечи, грудь — закончился на днях. Новый просить не хотелось. От пота, август выдался жарким, тело покрылось прыщиками. Арина лежала в старой зеленой майке, засалившиеся волосы стянуты в хвост. (Мыть голову лежачему больному — та еще проблема. Нянечка устраивала эту трудоемкую процедуру раз в семь-восемь дней.) Ей противно было думать, что она выглядит неухоженной. Косметичку из дома не принесли, а зачем? Книги пылились нетронутыми на тумбочке. Пальцы жестоко обгрызла, до крови. Иногда, внезапно, на ум приходили мысли о Федоре. Арина гнала их прочь. Стоило только представить себя, хромую, и горло охватывала петля тошноты. Еще чего не хватало! Нет! Через неделю вновь нахлынула апатия. Нога начала болеть, вздуваться.

— Инфекция? Теперь? Откуда?

Раскаленная голова моталась по подушке туда обратно.

— В операционную, живо.

— Ну и пусть совсем отрежут, пусть.

Мстительно, ненавидя себя, думала Арина в полубреду от температуры и промедола. Пусть. Пусть. Пусть. Лупоглазая круглая лампа, далекие голоса персонала, затихающая пульсация в ноге. Арина поняла, что ее привязывают. В левую, отставленную в сторону руку, воткнули капельницу. Правую подключили к монитору.

— Кардиолог? Где кардиолог?

Арина догадалась, что из-за ее проблемного сердца ждут специалиста. А может не надо? Приплыла черная мысль и зашумела у висков. А может не надо? Просто пришло время уйти. А? Потолок дернулся и сжался в мохнатый шар, стены загудели и выгнулись. Арина скользила за круглой сверкающей молнией вниз по склону холма. Бесконечно, в ласковую ждущую темноту. Вот и все?

* * *

— Просыпайся, Арина, просыпайся! Открой глаза!

Она попыталась подчиниться. Ни фига не выходило. Боль набросилась, как взбесившееся животное, вцепилась раскаленными клыками в ногу и принялась немилосердно терзать. Из-под стиснутых век на щеки полились слезы. Арина услышала свой хриплый шепот.

— Больно. Очень больно.

— Арина, посмотри на меня.

Наконец ей удалось выполнить требование. Потолок казался вогнутым, стены колыхались, а фигура в белом халате троилась, и становилась то Василием, то Алексеем Анатольевичем, то симпатичной незнакомой медсестрой.

— Арина!

Медики громко говорили о чем-то. До плавающего сознания девушки доходили лишь обрывки фраз.

— Докапать обзидан. Потом два флакона калия. Ритм начал восстанавливаться. Какое давление?

Как все надоело! Как все надоело! Она пошевелилась и поняла, что правую руку сдавливает манжетка аппарата, измеряющего давление, вся грудь облеплена присосками, провода от них тоже тянутся вправо к работающему монитору. Слева возвышалась капельница. И боль, до чего же сильной стала боль в распотрошенной ноге.

— Басмач тебе привет передает, сидит на полу возле дверей, на корточках и молится. Всю операцию не отходил, и сейчас уже четвертый час около реанимации ждет.

Бедный старик, бедный старик… Что с ним станет, если она загнется? Чуть слышное сипение потребовало неслабого усилия.

— Все в порядке.

— Ну, наконец то.

Арина проваливалась в холодную полудрему, всплывала обратно. Манжетка на правой руке каждые несколько минут надувалась, стискивала руку. По черному экрану бесконечно струилась молния ЭКГ. Капельник под утро отключили. Нянечка подошла с судном.

— Сумеешь приподняться, дочка?

— Угу.

Противная липкая кожа, затекшая спина, онемевшие от внутривенных вливаний и приборов руки.

— Уколю.

Предупредила красивая медсестра, и вонзила очередную иглу в бедро. Арина зашипела от злости. Нет, надо же угодить в такой переплет. Только-только жизнь утряслась. Обрадовалась, мокрая курица, крылышками махать начала!

— Температуру измерим.

— …

— Тридцать восемь и два. Ничего страшного. Пить хотим?

— Да.

— Пару глоточков. Я помогу.

— Спасибо.

— К вам пришли.

Медсестра громко сказала в сторону.

— Пять минут, пока никого нет. А то мне всыплют — мало не покажется.

И вышла. Арина без всякого желания повернула голову.

— Дед Махмуд?

Пахнущий чистотой старик в белом халате наклонился к Арине и положил на подушку телефон.

— Номер у тебя к зеркалу пришпилен, я ему продиктовал.

— Кому?

Ничего не поняла девушка.

— Я ему сказал, что сейчас зайду к тебе. Он перезвонит. Через минуту обещал.

— Кто?

Трубка спела задорно несколько тактов. Арина свободной левой рукой, капельницу недавно отключили, нажала кнопку.

— Да?

— …

— Да!

Повторила она недовольно. И вдруг услышала спокойное.

— Надо говорить «алло».

Она поняла, что сходит с ума. Это не могло быть правдой! Закрыла глаза, прикусила губу, и все равно расплакалась. Этого не могло быть. Решительно. Этого не могло быть на самом деле. Всего лишь приятный бред. Да, именно так.

— Нет… Нет… Не может быть. Не может.

— Может. Здравствуй.

— Нет.

— Почему нет? Я хочу ее услышать, обнять… А она кричит: «Нет»!

— …

— Рина. Гадкая девчонка, не смей хлюпать носом. Стоит отвернуться, она уже в больнице. Есть там хирурги симпатичные?

— Угу.

— Так и знал. А реаниматоры?

— …

— Мужем не успела обзавестись? Между моими звонками?

— Нет.

— Замечательно, значит, разводиться не придется. Перестань, малышка. Перестань. Теперь все хорошо. Перестань.

— Не могу.

— Тебя плохо слышно. Шепчешь?

— Да.

— Назови меня по имени, пожалуйста. Я так долго мечтал об этом.

— Не могу.

— Боже, сколько слез. Я сейчас тоже зареву, как раненый дикобраз.

— Ф…Фе… Федор…

— … Ну вот, мне совсем плохо стало. Уморишь человека.