Одержимый сводный брат (СИ) - Ирсс Ирина

— Ты бы не пришла в себя, если бы тебя не вывели с транквилизаторов, которыми Эдуард тебя пичкал, чтобы от тебя не были проблем.

Я понятия не имею, осознавала она это или нет, но взгляд её не кажется сокрушённым. Она даже не выглядит так, будто это причиняет ей боль.

— У меня был сложный период, — продолжает стоять на своём.

И я окончательно выхожу из себя.

— Это не сложный период, мама! Ты была похожа на живой труп. Неизвестно, сколько твой организм смог это всё выдержать. Ты не имеешь права обвинять меня, что я не хотела твоей смерти!

— Ты НЕ понимаешь! — вскрикивает она в ответ и начинает истошно рыдать. — Никто! Никто не понимает, каково мне было! Никто… никто…

Внезапно дверь открывается и в комнату вваливаются два парня.

— Эвелина Эдуардовна, ваш визит окончен, — говорит один из них.

Вау… и это не милая просьба, это приказ. В непонимании смотрю на маму, но та лишь продолжает плакать и что-то шептать. Я не знаю, как оставить её в таком состоянии. Это я сорвалась. Я, когда нужно было соврать, сказать, что и меня выгнали, а теперь…

Боль. В маме столько боли, что хватило бы разнести целый город, если бы она была бомбой.

— Эвелина Эдуардовна, я прошу вас, покиньте палату!

Смотрю обратно на парней, очевидно, медбратьев, оценивая, сколько им в действительности понадобиться времени, чтобы вывести меня отсюда. И всё же… я не могу оставить этот разговор так. Хочу, чтобы она знала, что буду её ждать. Что всегда рада ей, но стоит сделать шаг в её сторону, как меня уже берут под руку и начинают выводить. Один парень, второй начинает идти к матери, но что он делает, я уже не вижу, потому что дверь закрывается.

Отлично. Просто отлично! Что они делают? Я на имею права уходить сейчас.

— Эвелина Эдуардовна, — вдруг начинает парень, и я со злостью перевожу на него взгляд, под которым тот ни капли не тушуется. Невероятная стойкость. — Мы пошли вам на уступки, так как Егор Эдуардович сказал, что вы не смогли попрощаться. Но вы должны понимать, что у Марины Владимировны сейчас самый тяжёлый период, она не просто не стабильна, любой эмоциональный скачок может повлиять на правильную модель её осознания себя…

В этот момент я просто не могу промолчать.

— И именно поэтому вы сами же и вручили ей документы о разводе?! — выдаю я, чувствуя, как во мне всё кипит от обвинений, когда не я привела её к такому состоянию.

— Это решение суда, мы не государственное учреждение и ваша мать не признана недееспособной, чтобы мы имели право утаивать подобные документы.

У меня разве что только челюсть не отвисает. Решение суда! Решение суда! Что происходит? Как Эдуард смог так быстро этого добиться?

— В любом случае, я вынужден вам сказать, что в ближайшее время вам запрещено навещать Марину Владимировну, — твёрдо объявляет он, а потом добавляет: — Когда придёт время, мы сами оповестим вас и пригласим на свидание. До этого момента вы можете узнавать о происходящем на прямую у её лечащего врача.

— А оно придёт? Это время?

— На данный момент прогноз благополучного исхода лечения — семьдесят пять процентов. Положитесь на нас, мы знаем, что нужно делать.

Парень даже не тратит времени, чтобы задержаться ещё хотя бы на секунду.

— Всего доброго, Эвелина Эдуардовна, если вы не помните, где выход, мы пригласим к вам Анастасию.

У меня же только открывается и закрывается рот. Я никогда бы не подумала, что мне будут запрещать видеть маму, когда её лечение наша инициатива. Более того, за это всё оплачено. Но меня никто не намерен слушать. Парень уже начинает обходить меня, оставляя ошеломлённой и растерянной, когда внезапно останавливается и оборачивается.

— Поверьте, Эвелина Эдуардовна, худшее, что вы сейчас можете сделать, это — опекать её, не давая возможности взять ответственность за свою жизнь, — говорит, будто точно знает, какую я ощущаю вину. — Вы уже и так много сделали, помогли оказаться здесь. Повторюсь, дальше мы всё сделаем сами.

Теперь он точно уходит, а я так и стою, глядя ему вслед и прокручивая его слова про ответственность. То есть, я виновата, что опекала ее? Что за бред…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но по мере того, как иду всё дальше по коридору, начиная углубляться в рассуждения, вдруг осознаю, что за последние две недели всё изменилось. С того самого, когда начала больше думать о себе, не бояться покидать дом Каймановых, потому что она там. Потому что меня могли обратно не пустить. И по сути, наконец, смогла разобраться со своей жизнью. То есть… Это как вспышка, само осознание, что я свободна. Что больше не несу ответственность за неё, и за эти недели, что не думала о ней и не переживала, мама вышла из глубокого бездействия. Да, она плачет, но в ней бьются эмоции. Живые. И всё это сделал один человек — Егор. То, на что у меня никогда бы не хватило смелости. Получается, именно он освободил меня.

Глава 43. Лина

— Шевченко… Да, можешь? Не проблема…

Столбенею, как вкопанная в метрах трёх от Егора. Замысел подойти, поцеловать и сказать, что он, сам того не подозревая, сделал мне подарок, рушится с небывалым провалом.

Шевченко…

Он не может знать. А если знает, то это всё? Конец?

Егор разговаривает по телефону, бродя туда-сюда, тон его голоса невероятно пугающий, слова выдаёт буквально рывками.

— Сколько скажешь… — Поворачивается, достигая очередной стены, и, наконец, замечает меня, тут же будто дар речи теряя. Дальше слушает отдалённо, но и на меня смотрит невидящим взглядом. Его мысли не со мной и не с тем, с кем разговаривает по телефону. — Хорошо, на связи. В любой момент.

Не глядя на экран, Егор блокирует телефон и, прокручивая тонкую вещицу в руках, продолжает смотреть на меня. Между нами до сих пор расстояние, не удивительно, мои ноги, даже если рядом начнётся бомбёжка, вряд ли сейчас оживут. Сам Егор, очевидно, ждёт, когда подойду к нему. Что было бы логично, ведь именно он около выхода.

Шевченко Дима? Или сразу его отец? Господи-господи-господи!

Меня ведь не было не дольше пятнадцати минут, он не мог узнать столько много!

— Ты всё? — где-то вдалеке, пробираясь через толщу панических мыслей, слышу голос Егора.

Не злой. Не обвинительный. Он вообще никакой, словно его так и не отпускает от разговора по телефону, и он спрашивает чисто автоматически. Всматриваюсь в его глаза, пытаюсь сообразить, что же это всё-таки значит.

Может он просто решил узнать, кто такой Дима? Зная Егора, удивительно было бы, если бы он решил ничего не узнавать.

Немного успокоив себя, наконец-то киваю, и Егор тоже кивает, как бы говоря: «хорошо», а потом сразу взглядом показывает в сторону выхода. По телу курсирует адреналин, ноги ощущается несколько ватными, однако довольно быстро ровняюсь с ним, и мы оба идём к двери.

Надо всё рассказать, самой, чтобы не бояться, но чем дольше мы идём в тишине к машине, тем затея всё больше кажется мне неудачной. И только уже внутри салона, когда Егор заводит мотор, атмосфера между нами становится менее напряженная. Он будто наконец что-то обдумывает и внутренне успокаивается.

— Тебе больше никуда не надо? — спрашивает он, когда мы выезжаем на большую дорогу.

В ответ я качаю головой.

— Мы домой?

И вот только на этом вопросе Егор окончательно оживает.

— Домой? — со смешком повторяет он, будто я выдала что-то нелепое, затем взглядом в меня хитрым стреляет, и я вижу, как появляется ямочка на лице от однобокой ухмылки. — Чтобы снова прятаться по углам? — Егор чётко качает головой. — Ну уж нет, у меня точно планы на тебя куда интереснее, чем торчать под надозором отца.

Смотрю не его профиль, на то, как с некоторой ленцой ведёт машину, положив левую руку на руль. На те мимолётные взгляды, что постоянно касаются моей кожи, словно не может не смотреть на меня дольше секунды, и полностью отбрасываю все переживания.

Сама втягиваюсь в эту игру.