Хроники Вторжения - Ярослав Веров

– Смело. А патриархи уведомлены?

Перс заулыбался, как подросток, и сказал:

– А разве нам смелые опыты уже не дозволены? Вот я твоего мнения сейчас и спрошу. Что скажешь, старейший?

– Делай, как знаешь. Твои мотивы совершенно темны для меня. В конце концов, ты один из всех сумел понять меня. Захотел и сумел.

– Ну-ну, что-то ты совсем на человека стал похож. Не растворился бы в астрале, а?

– Опять шутишь. Нам пора, потому что поедем на машине.

* * *

Я подошел к «Пегасу» на несколько минут позже, по правде сказать, наверное, минут на двадцать опоздал. Посмотрел в сторону стоянки – у поребрика знакомая белая волга. Значит, Роман уже здесь. Я зашел внутрь.

В кафе чирикали канарейки. Роман сидел у окна и был он за столом не один. По правую руку от него сидел задумчивый юноша лет двадцати, не больше. Рыжеволосый, щегольские тонкие усики-бородка охватывают подковкой губы и подбородок. Очень красивый. Да, подумал я, для владелица «Бoдриуса» больно молод. Подопечный Романа из «Цитадели», не иначе.

– День добрый, молодые люди, – поздоровался я.

Роман поздоровался в ответ, а юноша лишь усмехнулся, как-то очень уж загадочно.

– Позвольте, Викула Селянинович, представить моего давнего друга. Можете звать его...

– Огнислав, – подсказал юноша.

Интересную моду взяли эти нынешние юные дарования. Очевидно, псевдоним.

Я, довольный своей догадливостью, расположился на стуле и бодро предложил:

– Ну-с, молодые люди, что будем заказывать к беседе? Я угощаю. Огнислав, вам мороженого или, может быть, эклеров?

– Посмотрите пока лучше вот это, – Роман протянул мне какую-то газету, – на пятой полосе.

Я взял газету. Это был «Московский комсомолец». Сразу развернул на указанной странице. С газетной полосы на меня смотрела знакомая физиономия. Моя физиономия. Ого, обо мне уже пишут в газетах, с фотографией. Ну-ка, посмотрим. Я перевел взгляд на заголовок, и меня словно по темечку шарахнуло, и как-то даже в глазах потемнело. Заметка называлась: «Его жизнью была литература». Иными словами, это был некролог. Мой некролог. В смысле, на меня. Выдержан в благожелательном духе: «Безвременно ушел от нас...» Биография приведена без ошибок, и указана дата похорон. Хоронить меня планировалось на Новодевичьем кладбище. Какая честь, однако. Я опять посмотрел на свою фотографию. Позвольте, но это карточка из моего архива! Я ее никому никогда не давал. Что за фигня, товарищи?

Взгляд Романа был печален, взгляд вовсе не молодого человека, а какого-то глубокого старика. Бывают такие типы, пережившие оккупацию, концлагеря и другие ужасы жизни.

– Вы посмотрите на дату выхода газеты, – спокойно произнес он.

Я посмотрел. Двадцать третье, суббота. Через две недели.

– Что за шутки, товарищи? – с возмущением спросил я. Я уже вскипал. – Для чего эти розыгрыши? И позвольте, откуда у вас взялась эта моя фотография? Вам, Роман, ее Ирина дала?

– Даст через две недели. Чему вы так удивляетесь? Разве вам вчера полковник не рассказывал, для чего я вас сюда пригасил?

Бляха-муха, мордой об асфальт. Помню, был у меня такой случай. Студентом, зимой на катке. Мордой об лед. Моментально как-то все произошло. Вся рожа в крови, губы разбил, нос с того дня приобрел некую несимметричность – хирурги безрукие постарались. Э-э, о чем это я?

– Ну? – тупо спросил я.

– Вы с полковником и вашим другом вчера были на рыбалке. Они много говорили о геополитике. Потом рассказали вам про нас, марсианцев. Не марсиан, как уточнил полковник, а именно марсианцев.

– Вы что, там были?

– Зачем? Я сейчас все это хорошо вижу. В вашем астральном теле это очень четко запечатлелось. Астрал помнит о нас все, Викула Селянинович.

– Кто? – совсем уж тупо переспросил я.

– Астрал Земли. Субстанция более высокой материальности, в отличие от вещественной, физической материи. Как у вас говорят оккультисты – тонкие энергии. Ну вы же фантаст, в самом деле, почему вы не можете допустить такого?

– Это из-за моей повести?

– Вы себя воспринимаете исключительно в роли писателя. Нет, не из-за повести, а потому что вы близки нам, Марсу. Ваш астрал не чужд марсианскому лебесу. Другими словами – вы близки нам по духу, Викула. Можно я буду называть вас просто по имени? Я ведь гораздо старше вас. Родился в Риме, в третьем веке современной эры. А мой друг, – он кивнул на юношу, – гораздо старше меня. Без двух столетий – три тысячи лет. Мы неплохо сохранились, как видите. Марс дарит молодость и, по-видимому, поскольку никто из нас еще не умер, бессмертие. У нас живется вольготно, свободно. Вы же читали Уэллса? Теперь сможете познакомиться с ним лично.

– Он умер, – промычал я.

– Нет. Он действительно долго жил на Земле, появляясь на Марсе время от времени, и поэтому старился. Он мог бы уже в тридцать лет переехать жить на Марс. Но слава людская пересилила. Хотелось побыть духовным учителем, что ли. Смерть свою он мистифицировал. Такие дела, Викула...

Роман каким-то долгим взглядом посмотрел на этого своего без двух столетий, Огнислава-трехтысячного. А тот, между тем, без всякого интереса смотрел в окно.

В голове у меня зазвенели серебряные колокольцы. Тоненько так. А потом будто далекий колокол загудел, и все завибрировало, широко, размашисто. Я увидел простор. Просто какой-то исполинский простор, но я его легко охватывал единым взглядом. Непонятно с какой точки. Да с какой там точки? Сразу, отовсюду; я и был этим простором. Ощущения тончайшие и приятнейшие во множестве наводнили меня, словно наполняла меня высшая гармония. Но вдруг я опять оказался в кафе и опять слушал трели канареек.

– Поздравляю, перс, – негромко сказал Роман своему молчаливому товарищу.

Я вспомнил – четко и ясно увидел стальной взгляд Эдика, услышал, как он произносит:

– Слышал бы ты разговор твоего Романа Викторовича с неким существом по кличке «перс»...

– Вы «перс»? – спросил я того.

Тот даже не повернулся в мою сторону. Ответил Роман:

– Самый настоящий перс. Арий. Видишь, какой белокожий?

Да, и в самом деле кожа «молодого человека» просто светилась молоком. Я принялся было искать в его облике азиатские черты, но вспомнил, что арии – пришельцы то ли из Северной Европы, то ли из пермских лесов, хотя они же скотоводы, а какие к черту в тех лесах пастбища? Тут я снова поймал себя на том, что думаю не о том. Разговор серьезен, а я отвлекаюсь.

– На Марсе каждый– переходит в тот биологический возраст, который соответствует его внутреннему состоянию. Кто на Земле старик с душой юноши – у нас на самом деле юноша, но с мудростью старого человека. Кто чувствует себя зрелым мужчиной – приобретает вид сорокалетнего. Ты можешь слетать со мной на Марс как на экскурсию. А потом вернешься! Устраивает? И своих друзей успокоишь. Может даже проблему, касающуюся Соединенных Штатов, решишь?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});