Родимый край - Семен Бабаевский

День выдался солнечный, не жаркий и не холодный, а как раз такой славный осенний денек, когда молодые чубатые парни гуляли в одних костюмах, без картузов, а девушки — в платьях и без косынок. Лишь пожилые мужчины и женщины надели легкие плащи и свитеры. Нравилось телятнице ходить в толпе, поглядывая на незнакомые лица. Толпы людей напоминали праздничную демонстрацию, только без знамен и плакатов.

— Ай, ай, люду, люду сколько! — сказала Евдокия Ильинична.

— Что ты бурчишь, Ильинична? — спросила шедшая рядом Ивановна.

— Вслух думаю…

Боясь, чтобы их мать не заблудилась, Антон и Надя в провожатые к ней приставили Ивановну и этим обидели мать. «Будто я маленькая, будто ничего не соображаю», — думала она. Ей не нравилось, что Ивановна непрерывно говорила и без причин хохотала. Наверно, этим противным смехом, болтливостью хотела показать свое превосходство и свою осведомленность в городской жизни.

— Это для тебя, Ильинична, как ты есть хуторянка, все в городе в диковину, — говорила она. — А для меня тут все знакомо и привычно. — Смеясь и поглядывая на проходивших мимо парней, она сказала: — Погляди, Ильинична, какая у нас шикарная молодежь.

— И, хохоча, добавила: — Пальчики оближешь! Или еще — ни с того ни с сего:.— Ильинична, а культурненько у нас, а? «Дуреха ты деревенская, неотесанное бревно», — вместо ответа подумала Евдокия Ильинична. Слова «культурненько», «пальчики оближешь» только усиливали в ее душе неприязнь к этой сытой и неумной женщине. Не слушая ее болтовню, Евдокия Ильинична размышляла о том, что в городе люди одеваются и лучше и красивее, нежели в Трактовой, а о Прискорбном нечего и говорить. По ее мнению, было большой несправедливостью не различие в одежде, а то, что в Прискорбном и в Трактовой людей было мало, а в городе так много, что они не вмещались на тротуарах и выходили, как в разливе из берегов выходит река, на проезжую часть улицы, мешая движению машин. Своим хозяйским, рассудительным взглядом она смотрела на медленно идущую толпу и невольно думала: «Батюшки, сколько тут рук, вот бы взялись разом за дело. И чего столько народу сбилось в одно место, в этой тесноте жить-то им трудно… И всех-то их надо и приодеть и накормить…»

Она понимала, что эти люди, и молодые и старые, не сидят сложа руки, они что-то делают, чем-то занимаются. Сегодня им никуда не нужно было спешить. Люди гуляли и могли бы, как думала Евдокия Ильинична, обратить внимание на не знакомую им женщину с орденами и золотой звездочкой. Нет, проходили мимо. Нечаянно толкали, извинялись, и никто не видел, не замечав, что рядом с ними гуляла телятница из Прискорбного. Было немножко обидно. Получалось так: шла она по этой красивой, шумной улице или не шла, была она тут, среди людей, или ее не было — все одно никому до нее не было дела. «У нас, в Трактовой, сразу заметили бы приезжего», — тяжело вздыхая, подумала она. Возле кинотеатра, где столпилось столько народу, что можно было ставить трибуну и открывать митинг, щеголевато одетый юноша спросил:

— Бабуся, нет ли у вас лишнего билетика? Евдокия Ильинична не поняла, о чем ее спросили, и промолчала. Боялась сказать что-либо невпопад. За нее ответила Ивановна:

— Молодой человек! Нам самим достать бы билетики…

Они зашли в магазин. Не за покупками, а так, ради любопытства. Желая и тут, в магазине, показать свое превосходство перед хуторской старухой, Ивановна сказала:

— Погляди, Ильинична, какой магазинище! Я тут бываю каждый день.

— Да, велик, велик, — согласилась Евдокия Ильинична. — Хоть конем гуляй…

Магазин занимал весь первый этаж растянувшегося на квартал жилого дома и был запружен людьми. Евдокию Ильиничну удивляли очереди. Они тянулись и у щелкающих касс, и у прилавков. Евдокия Ильинична наблюдала, как женщины и мужчины, с кошелками и сумками выстраивались в очередь, как отходили от прилавков и не спеша складывали покупки в сумки или «авоськи».

— Туговато у вас покупки покупать, — сказала Евдокия Ильинична. — Стой да стой в хвосте…

— Туговато или не туговато, а из города никто не уезжает, — ответила Ивановна. — Нас тут сильно много, разве на всех напасешься… В городе, Ильинична, как? Все с магазина или с базара. Люди живут на зарплату, ничего своего, к примеру, птицы или скотины, нету… Вот все, как утро, бегут в магазин и на базар…

Евдокия Ильинична, не слушая Ивановну, опять задумалась над несправедливостью жизни. Несправедливость эта, по ее убеждению, выражалась в том, что люди почему-то стремились в город, что даже такая некультурная бабочка, как Ивановна, и та бросила станицу и прижилась тут в домашних работницах. И снова перед ней возникали все те же трудноразрешимые вопросы, а именно: сколько же необходимо было иметь денег, чтобы каждый день ходить с сумкой в магазин, и какое огромное количество нужно было хлеба, мяса, яиц, молока, сахара, чтобы те, кто не пожелал жить в станице, могли бы каждый день покупать продуктов столько, сколько пожелают…

Ее задумчивость Ивановна поняла по-своему: все, что Евдокия Ильинична здесь видела, удивляло ее. И Ивановна решила жительницу станицы удивить еще больше и повела гостью в сквер, к фонтану. Пусть посмотрит и полюбуется. Но Евдокия Ильинична пошла не к фонтану, а свернула в переулок. Там, под развесистым тополем, знатная телятница увидела знакомую ей бочку-цистерну и толпу людей с бидончиками. «И тут, у молока, очередь», — подумала Евдокия Ильинична. Она видела, как из широкого крана, точно пиво, лилось молоко. Иногда струя не попадала в подставленную посуду и молоко проливалось на землю. У Евдокии Ильиничны сжалось сердце. Бледнея, она подошла поближе и сказала:

— Эй, люди! Что же вы такое добро разливаете?

Ей не ответили. Полнолицая продавщица в белом халате удивленно посмотрела на незнакомую старуху и снова занялась своим делом.

Когда они возвращались домой, Ивановна сердито сказала:

— Чего крик подняла? Ты что? Хозяйка этому молоку?.

— Дура ты, Ивановна… Ить добро гибнет…

— А ты умная? Да? Награды нацепила, так, думаешь, и ума прибавилось? Слепота деревенская…

«И что ты смыслишь в серьезных житейских делах? — думала Евдокия Ильинична. — Сбежала из станицы, пригрелась в холуйках и уже возгордилась. А что у тебя в душе? Пустота…» Ее так и подмывало все это высказать шедшей рядом Ивановне. В уме вертелись словечки по-хлестче и поядовитее. И все же нашла в себе силы — стерпела, промолчала, ускоряя шаги. «А, нечего с нею связываться, раз она сама ничего не соображает…»

Глава 20

У Антона гость. Приглашен на обед. Смуглолиц, черночуб, невысокого роста, он прохаживался по комнате, заложив сильные руки за спину; новые, на тонкой подошве туфли издавали тихое, приятное поскрипывание, будто он ступал не по ковру, а по хорошо подмороженному снегу. Ходил и не спеша рассказывал о том, как ездил в низовье Кубани на рыбалку. Антон слушал и улыбался. Как казалось Евдокии Ильиничне, гость ни о чем таком, что могло вызвать улыбку, не говорил. Она не могла понять, кто он, этот красиво одетый, приятной наружности мужчина. Или какой большой начальник? Или сослуживец Антона? Антон называл его Саввой Нестеровичем. У него было улыбчивое лицо и спокойный взгляд. Любезно поздоровался с Евдокией Ильиничной, задержал ее руку в своей и сказал:

— Так вот она какая, мамаша у Антона Ивановича! Сын много о вас рассказывал.

— И что он обо мне наговаривал?

— Все только хорошее… Рад, рад лично познакомиться и пожать руку. — Повернулся к Антону, и туфли скрипнули уже не так приятно — коротко, отрывисто. — Вот она, Антон, представительница колхозной гвардии! А если говорить точнее: тот фундамент, на котором покоится наша социалистическая экономика, наше сегодняшнее и завтрашнее благополучие… Это они, вот такие с виду простые, молчаливые казачки, и есть героини полей и ферм!.. Ну, как, мамаша, поживаете? Как трудитесь?

— Спасибо… Ничего живем!

Еще до того, как сесть обедать, а потом и за столом Надя была весьма внимательна к гостю, ухаживала за ним. С озабоченным видом спросила о здоровье его жены и высказала сожаление, что Софья Андреевна приболела и не смогла пообедать с ними; с тем же уважением говорила о его сыновьях, славных мальчиках Коленьке и Бореньке. И Евдокия Ильинична поняла, что Савва Нестерович — лицо непростое, и то, что он пришел в гости к ее сыну, случай был важный и исключительный.

— Как вам, Евдокия Ильинична, нравится наш город? — улыбаясь своей приятной улыбкой, спросил Савва Нестерович.

— Не нравится, сынок…

— Мама шутит, — краснея, сказала Надя.

— Зачем же мне шутить? Если не нравится, так и не. нравится.

— Люблю людей честных, прямых и откровенных, — сказал Савва Нестерович, расстилая на коленях салфетку. — А почему не нравится, разрешите узнать?