Вокруг дуэли - Семен Ласкин

Впрочем, дальше мы встретимся еще с одним чрезвычайно любопытным документом, в котором разоблаченный, прижатый к стене Трубецкой в целях спасения возопит о его собственном, Трубецкого, «русском патриотизме».

Хочу подтвердить подлинность опубликованного П. Е. Щеголевым «Рассказа» Трубецкого другим дневниковым материалом, обнаруженным Натаном Яковлевичем Эйдельманом и любезно присланным мне. Это запись писателя, журналиста и одного из первых пушкинистов — В. П. Гаевского, сделанная в те же, что и запись Бильбасова, дни, то есть 5 и 8 июля 1887 года. Правда, на конверте, в котором был запечатан дневник Гаевского, помечен год 1884-й, но эту дату следует считать ошибочной. Она противоречит и возрасту Трубецкого, указанному Гаевским, и пометке «вскрыть не раньше 1926 года», то есть через 50 лет после записи, и году отставки Трубецкого, и «прикомандированию к артиллерийскому складу» — последнему месту его приписки.

Любопытно, что Трубецкого к 1887 году уже фактически забыли. Его «геростратова слава» начала постепенно нарастать после публикации Бильбасова.

«5 июля. Вчера был у Краевского. <…> У Краевского был на днях приехавший из Одессы генерал-майор князь Трубецкой, рассказавший много о Пушкине. Этот Трубецкой был в 30-х годах кавалергардом вместе с Дантесом, жил с ним на одной квартире, был женат на дочери Тальони и теперь служит в Одессе под начальством фон дер Роона, заведуя каким-то складом.

Он рассказывает, что дуэль Пушкина была вызвана совсем иными причинами, а не ревностью к Дантесу и его ухаживанием. Дантес сделал предложение Екатерине Гончаровой, скоро на ней женился, и Пушкин совсем успокоился. Но в это же время он влюбился в младшую сестру жены — Александрину…

Между тем молодые Дантесы, собираясь за границу, чтобы повидаться с родственниками, хотели взять с собой Александрину. Это взбесило Пушкина. Он написал Геккерну ругательное письмо, в котором выставлял его сводником своего вы…дка. По словам Трубецкого, это было сделано, чтобы расстроить заграничную поездку, хотя между письмом к Геккерну и романом с Александриной я не вижу ни малейшей связи. О своем романе Александрина, оставшаяся в девицах, говорила будто бы своей тетке Полетике, недавно умершей в Одессе.

<…> В. А. Бильбасов записал все слышанное от князя Трубецкого, Краевский должен прочесть и поправить записанное, о сомнительном переспросить же у Трубецкого, который должен быть у них завтра, в последний раз перед отъездом в Одессу.

<…> 8 июля.

В городе я нашел у себя записанный Бильбасовым рассказ кн. Трубецкого о Дантесе и причинах его дуэли с Пушкиным. Он совершенно согласен с тем, что записано мною 5 июля.

Нового в нем только весьма неправдоподобный рассказ о причинах сватовства Дантеса у себя на даче на Черной речке, куда ежедневно возвращался к обеду [Пушкин]. Не поздоровавшись с Дантесом, он прошел к себе, вымазав сажею губы, поцеловал жену и сказал, что пора обедать. Жена проводила уехавшего Дантеса, на лице которого отпечаталась сажа. Пушкин видел в этом измену, но жена объяснила, что она действительно поцеловала Дантеса, потому что он только что сделал предложение ее сестре. Вслед за тем прислана была ею Дантесу с горничной Лизой в Новую Деревню, где стояли кавалергарды, записка, разрешающая сделать официальное предложение, на которое, со своей стороны, Пушкин согласен. Записка уже не застала Дантеса, уехавшего куда-то обедать, но по возвращении он говорил Трубецкому, что и не думал делать предложение, но теперь должен его сделать, чтобы спасти Пушкину, притом Катерина ему нравится, и он не прочь жениться на ней.

Письмо было на Вы и, по мнению Дантеса, писано под диктовку Пушкина».

Итак, записи обоих журналистов содержат одинаковую информацию, разночтений почти нет.

Читая запись Бильбасова, Щеголев воскликнул: «Каждое слово ошибка!»

Нет! Каждое слово Трубецкого — это ложь, ложь, ложь! Все тринадцать страничек текста Бильбасова, как и запись Гаевского, с первой до последней строчки злонамеренный, вопиющий вымысел грязного человека.

Однако, если попытаться поглядеть на «Рассказ» Трубецкого глазами людей его круга, всех этих «ультрафешенеблей», то «Рассказ» — это их точка зрения, их взгляд на Пушкина, уровень их мышления.

Фактически этот «Рассказ» и есть то оружие, та клевета, те «адские сети и адские козни», при помощи которых «ультрафешенебли» травили величайшего поэта России еще при его жизни, приближая трагический конец. И чем ничтожнее был вымысел, чем бездоказательнее он был, тем в него легче и охотнее верили, тем шире он распространялся, набирая новые комментарии, тем беспомощнее и незащищеннее чувствовал себя Пушкин.

Впрочем, нельзя забывать, что Пушкин оказался не единственным предметом злобной клеветы Трубецкого, Идалии Полетики и их друзей. «Красные», все их «Красное море», чернили и его жену, подменяя правду правдоподобием.

На потеху «ультрафешенеблям», «влюбленный» Дантес явно специально выказывал эту свою «влюбленность». Он закатывает глаза, повсеместно подчеркивает свою страсть, а сам одновременно, как записывает Софья Николаевна Карамзина в июне 1836 года, «развлекал своими дурачествами».

«Балаганил», — скажет после гибели Пушкина о Дантесе П. П. Вяземский.

Не устаешь дивиться, как прочно укореняются «в светском уложении» клевета и грязь, делаются несмываемыми.

«Люди съедят ее», — говорил о жене своей умирающий Пушкин.

Стоит подчеркнуть, что ни у Трубецкого, ни у его друзей не было личных причин травить Пушкина и его жену. Однако после «Моей родословной» у Пушкина нарастал конфликт с высшим слоем русской аристократии. Трубецкой и его закадычные друзья, издеваясь над Пушкиным, чувствовали молчаливое одобрение людей своей касты.

«Все, что диктует Трубецкой в Павловске на даче, — решительнее и определеннее всех высказалась А. Ахматова, — голос Дантеса, подкрепленный одесскими воспоминаниями Полетики. Трубецкой ни Пушкина, ни его писем, ни сочинений о нем не читал».

Это же самое можно сказать обо всех «ультра», «презрительных невеждах», как в одном из черновиков «Смерти поэта» назвал их Лермонтов.

Да, «презрительный кружок» был не только вне Пушкина, но и вне всей русской культуры. Пушкин никогда не общался с большинством из этих людей. Диалог Трубецкого и Пушкина — такая же выдумка, как и все остальное.

Они действительно были «сливками общества», «блестящими людьми», но блеск этот шел от блеска денег и мундиров. Выше «ультрафешенеблей» были только император и императрица, иначе — трон, под сенью которого, как под «сенью закона», они безнаказанно «развлекались».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});