Спящая красавица. Смерть в бассейне - Росс Макдональд

Я рассчитывал на то, что она обидится за себя после этих слов, но она сочла их забавной шуткой и снова сделала мне подарок, рассмеявшись.

— Вы, наверно, слышали о Фелис… Она танцует под именем Филисии Франсе. Леонард Леонс несколько раз упоминал о ней. Мистер Марвелл думает, что у нее драматический талант. Он хотел бы предложить ей роль инженю в своей пьесе. Но Фелис отдала всю душу танцам. У нее очень красивая фигура, у моей дорогой девочки. В свое время у меня у самой была прелестная фигурка, поверьте, пре — лест — на — я. — Звенящая дама потрогала себя пальцами, так мясник, бывает, пробует мясо, когда оно слишком долго висит в его лавке.

Я отвернулся, не желая больше слушать мать неведомой знаменитости Фелис, и увидел Джеймса Слокума. Тот уже встал около рояля во весь рост. А Марвелл взял несколько вступительных аккордов, после чего Слокум начал петь. Тонким мягким тенором он пел «Балладу о Барбаре Аллен». Льющаяся мелодия постепенно наполняла гостиную, словно чистая вода. Бурлящийся гомон стих. Лицо Слокума было безмятежным и сияющим. Прямо — таки юношеский тенор. Все смотрели на него, и он знал это и хотел этого. Он был Питером Пэном, вырванным из времени. Его песня убила крокодила с тикающими часами в животе.

— Прелестно, просто прелестно, — прозвенела изумрудная женщина. — Почему — то это напомнило мне Шотландию. Эдинбург — одно из самых любимых мной мест в мире. А какое у вас любимое место, мистер Арчер?

— Ла — Джола, десять футов под водой, где я в подводной маске наблюдаю за рыбами.

— Неужели рыбы столь прелестны?

— У них несколько приятных качеств. Вы можете не смотреть на них, пока сами не захотите. И они не умеют говорить.

Заглушая смех, пробужденный птичьими мозгами моей собеседницы, мужской голос произнес:

— Это было очень мило, Джеймс… А теперь почему бы вам с Марвеллом не спеть дуэтом?

Голос принадлежал Ральфу Надсону. Большинство глаз гостей метнулось к нему, потом снова отхлынуло. Было от чего. Его крупное лицо просто кричало о крови и преступлениях. И оказывается, Мод Слокум стояла за спиной полицейского, правда выглядывая оттуда, смотрела на мужа. Джеймс Слокум стоял на прежнем месте, лицо его было белым как снег. Марвелл сидел у клавиатуры неподвижно. Воцарилась тишина. Короткая комедийная. Но сам воздух здесь, вокруг рояля, казалось, пронизан был чем — то гадким.

Мод Слокум прошла через комнату, от Надсона к мужу, притронулась к нему рукой. Он отшатнулся было от нее, но настойчиво, тихо и спокойно она попросила:

— Это будет мило, Джеймс, если только у Фрэнсиса голос подойдет к твоему. Не знаю, я никогда вас вместе не слышала. Попробуйте, а я буду аккомпанировать.

Она заняла место Марвелла у рояля. Пока пел ее муж, Надсон, по — тигриному улыбаясь, смотрел на них вместе…

Мне захотелось как можно быстрее уехать. Побыстрее и подальше отсюда.

Глава 6

Небесный огонь погас, оставив после себя длинную вереницу облаков — полосу пепла, мертвенно — бледную на темном фоне. Все, что я мог разглядеть на дорогах в горах, это их гигантские очертания, как бы поддерживающие слабо освещенное небо. Редкие огоньки теплились по склонам, свет от передних фар идущих по дороге машин обозначал путь на другую сторону долины, он был неярок и быстро терялся в темноте. Тогда ночь становилась еще темнее и спокойнее, и движение вообще казалось невозможным. Окаймленная камешками аллейка была скользкой от вечерней росы, когда я побрел из дома Слокумов; я несколько раз поскользнулся, разразился проклятиями, и по поводу росы, и по поводу семейки, куда меня занесло.

Фу ты, черт, вот она — стоянка машин. И моя тут, с откидным верхом. Я взялся за ручку левой дверцы, но не успел ее открыть настолько, чтоб включился свет, — он вспыхнул в кабине до этого. Моя правая рука автоматически скользнула под плащ, за пистолетом, которого я не взял с собой. Тут же я увидел на выключателе маленькую руку; девичье лицо, бледное, как у привидения, обратилось ко мне с правого переднего сиденья. — Это я, мистер Арчер, Кэти.

В ее красивых глазах была ночь. Словно туман, ночь застыла в ее шелковистых волосах. В мягком плаще, застегнутом до нежного подбородка, она выглядела как одна из тех девушек, которых я видел когда — то, учась в высшей школе, только на расстоянии, к которым никогда не смел дотронуться. Это были девушки из семей «золотых», нефтяных, или обладавших большими поместьями. Большие доходы растворились в их крови, почему — то прозванной голубою.

— Что ты тут делаешь?

— Ничего. — Кэти откинулась на сиденье, когда я садился рядом, к рулю. — Ничего. Я только включила для вас свет. Прошу прощения, если напугала вас.

— Почему твой выбор выпал на мою машину? У тебя же есть собственная.

— Две. Но папа взял у меня ключи. Кроме того, мне нравится ваша машина. Сиденье очень удобное… Могу я проехаться с вами? — Она придала своему голосу интонацию шаловливой девочки — подлизы.

— Куда?

— Куда — нибудь. Куда вы собираетесь, в Куинто? Пожалуйста, поедем в Куинто, мистер Арчер.

— Это не дело. Ты еще слишком молода, чтобы раскатывать одной по ночам.

— Сейчас не поздно, и я же буду с вами.

— Даже со мной не стоит, — возразил я. — Возвращайся домой, Кэти.

— Не пойду. Я ненавижу тех, кто там собрался. Лучше останусь всю ночь на улице.

— Со мной ты не останешься. Я сейчас уезжаю.

— Вы меня не возьмете? — Голос резанул слух, как визг мела по влажной доске. Ее рука вдруг легла на мое плечо. Она сдвинулась ближе ко мне, и запах ее волос напомнил мне об одной рыжеволосой красавице, которая сидела передо мной на старшем курсе в учебном зале и к которой я боялся приблизиться… Нарочито резко я отрубил:

— Твоим родителям все это не понравится, Кэти. А если тебя что — то беспокоит, поговори с мамой.

— С ней?! — Она отодвинулась от меня и застыла словно каменная. Ее глаза теперь смотрели на освещенный дом.

Я вышел из машины, обошел ее спереди, открыл дверцу:

— Спокойной ночи, Кэти.

Девушка не шевельнулась и даже не взглянула на меня.

— Ты выйдешь сама, или я должен тебя вытащить?

Вот тут она обернулась — глаза расширены, ощетинилась, как свирепая кошка:

— Вы не посмеете тронуть меня!

Она была права. Я сделал несколько четких шагов к дому, так что мои каблуки сердито скрипнули по гравию. Кэти вышла из машины следом за мной. — Пожалуйста, не зовите их. Я их боюсь. Этот тип Надсон…

Она стояла у незахлопнутой дверцы, в световом ореоле, отчего лицо ее стало совсем белым, а глаза угольно — черного цвета.

— Что он?..

— Мама все время настаивает, чтобы я с ним помирилась. Не знаю, хочет ли она, чтобы я вышла за него замуж, или что — то другое имеет в виду. Я не могу рассказать про это папе, иначе он убьет его… Я не знаю, что делать, не знаю!

— Прости, Кэти, ты не моя дочь. — Я хотел было дотронуться до ее плеча, но она отшатнулась. — Ну, а почему бы тебе просто не пойти к вашей кухарке, попросить горячего молока и не лечь в постель? Утром будет виднее.

— Утром… будет видно, — повторила она без всякого выражения, словно по жести стукнула. Прямая и напряженная. Руки прижаты к телу.

Я повернул назад к машине. Сел в кабину, включил газ. Белый луч света от фар описал полукруг, развернулся на выход из поместья, оставив Кэти в темноте за собой.

* * *

…Не проехал я и тысячи ярдов по дороге, как увидел высокого мужчину, который поднял кулак с большим пальцем вверх. Я собирался проехать мимо, но мельком скользнул взглядом по лицу «голосовавшего»: да это Пэт Ривис! Шины взвизгнули от резкого торможения, он подбежал к машине.

— Большое спасибо, сэр. — От него сильно несло виски, но он не выглядел пьяным. — Ваши часы на щитке работают?

Я сверил светящиеся часы со своими наручными. И те и другие показывали восемь двадцать три.

— Похоже, что работают.

— Оказывается, сейчас позднее, чем я думал… Господи, как я ненавижу ходить пешком! Я столько находился, когда был в морской пехоте, что хватит до конца жизни. Моя машина в гараже, перед разбит.

— Где же вы ходили?

— Да в разных местах. Для начала я высадился в Гваделе с рейдерами Карлсона. Но в эти дела углубляться не будем… Вы знаете Слокумов?

— Кто же не знает Слокумов? — кинул я, чтобы подзадорить парня.

— Да, конечно. Все, что нужно для Слокумов, — это револьвер, — но сказал он это как бы шутя. — Вы пытаетесь что — то им продать?

— Страхование жизни. — Я устал притворяться, будто интересуюсь пьесой Марвелла.

— Вот это весело, — сказал он, засмеявшись.

— Люди умирают, — сказал я. — Что тут веселого?

— Ставлю десять против одного, что вы ничего не продали им. И никогда не продадите. В том числе — и страховки. Старая леди стоит больше мертвая, чем живая, а у остальных Слокумов нет даже пятицентовиков в кармане, чтоб звякнуть одной монеткой о другую.