О себе. Воспоминания, мысли и выводы. 1904-1921 - Григорий Семенов

Нами в этом случае не было проявлено достаточно гибкости, мы еще не уяснили себе послевоенного принципа дипломатии: «обещать еще не значит исполнять». Мы были слишком прямолинейны и излишне искренни и откровенны.

Русские националисты не имели должного единства и раздирались партийностью и разными оттенками политических взглядов и подходов к одним и тем же целям и задачам.

В белом стане не было выработано единой, четкой идеологии, не было выброшено лозунга, который в то время мог бы привлечь к нам симпатии крестьянских и рабочих масс.

В своих декларациях белые правительства подчеркивали, что им чужды реставрационные замыслы, но о будущем устройстве Российского государства говорили в весьма неопределенных тонах, что давало повод правым элементам укорять белых в «левизне», а левым – в реакционности.

Крестьянство ждало от белых немедленной земельной реформы, но она откладывалась до окончания Гражданской войны, что дало большевикам отличную почву для агитации и запугивания крестьян возвращением помещиков.

В то время как мы говорили населению только об обязанностях, большевики твердили ему о правах – на землю, на фабрики, на заводы и на все, что составляло достояние имущих классов.

Еще не в достаточной мере испытавшее, во что претворяются все большевистские посулы, крестьянство и особенно рабочие в подавляющем большинстве пошли за красными, отшатнувшись от нас.

Нам приходилось опираться только на офицерство, на казаков и на часть городской интеллигенции.

Что касается буржуазии, то она проявила весьма мало жертвенности и больше зарабатывала на Белых армиях, чем помогала им, хотя казалось бы, что именно она больше всего должна была оказывать нам содействие.

Гражданская война в России дала много Пожарских, но очень мало Мининых.

К этому еще нужно добавить, что большинство бойцов Белых армий провело на фронте Великой войны свыше трех лет, после чего без всякого перерыва им пришлось принять участие в Гражданской войне, еще более жестокой и тяжелой, чем та, с которой они только что вернулись. Это, конечно, тоже оказало свое влияние на исход Белой борьбы.

Эвакуация из Забайкалья была проведена планомерно и спокойно. Красные держались пассивно и частей, выходящих из боя, не преследовали. В Маньчжурии были сосредоточены достаточные запасы продовольствия. Штаб армии был снабжен мною деньгами в золоте на весьма крупную сумму. Эти деньги предназначались мною за перевозку частей армии по КВЖД, а также для распределения между обществами взаимопомощи чинов армии. Это были последние денежные ресурсы, находившиеся в моем распоряжении.

24 ноября я отбыл через Харбин на Гродеково. 27 ноября я туда прибыл, испытав в пути некоторые неприятности, особенно в Харбине, где вооруженная команда китайских солдат пыталась проникнуть ко мне в вагон, не объясняя целей, с какими была предпринята эта попытка. К приезду моему в Гродеково там находилась незадолго до этого сформированная генерал-майором Н.И. Савельевым Уссурийская казачья бригада.

В Гродекове мне пришлось пробыть около недели, ожидая предоставления мне возможности переехать во Владивосток, где я намеревался осуществить задуманный переворот, который тем временем подготовлялся путем соответствующей обработки общественного мнения города. За эту неделю я имел возможность убедиться в том, что настроение уссурийских казаков было направлено вполне определенно против красных; это обстоятельство укрепляло меня в уверенности, что план переворота во Владивостоке является вполне осуществимым и для пользы дела необходимым. Я поручил генералу Савельеву продолжать подготовку к одновременному перевороту в Никольск-Уссурийском и Владивостоке и 5 декабря, с соблюдением полного секрета, выехал во Владивосток. По прибытии я был встречен представителем японского командования, охраной которого я был огражден от всякого рода случайностей, которые были бы неизбежны, если бы красные узнали о моем прибытии в город. Спустя несколько часов после прибытия в город мне было предложено переместиться на японское судно, стоявшее в то время пришвартованным к гавани порта. Но мое пребывание на нем, так же как и в самом городе, оказалось, однако, весьма кратковременным, и я вынужден был отказаться от немедленной реализации намеченной себе программы ввиду событий, происшедших в армии вслед за моим отъездом из Маньчжурии.

Немедленно по прибытии во Владивосток в вагоне я имел встречу с начальником штаба экспедиционных войск генерал-майором Такаянаги. От него я впервые услышал, что давно подготовляемое некоторыми генералами Сибирской армии выступление против меня, как правопреемника власти покойного адмирала Колчака, было осуществлено на станции Маньчжурия после того, как я покинул пределы этой станции. При этом генерал любезно обещал мне немедленно принять меры к детальному осведомлению меня обо всем, происшедшем в армии.

Как оказалось из информации, полученной мною из штаба экспедиционных войск, генерал-лейтенант Вержбицкий, генерал-майор Петров, командиры 2-го и 3-го корпусов генерал-майоры Смолин и Молчанов заявили о своем отказе от дальнейшего подчинения мне как главнокомандующему, о чем, по поручению указанных выше лиц, Генерального штаба полковник Ловцевич сделал официальное заявление начальнику Императорской японской военной миссии в Харбине генерал-майору Хамомоте.

Этим актом открытого неповиновения мне генералы Сибирской армии заставили меня отказаться от попытки произвести немедленный переворот во Владивостоке и воссоздать противокоммунистический фронт в Приморье. Действительно, при создавшихся условиях не могло быть и речи о реализации ранее намеченных шагов, ибо я как главнокомандующий имел бы внутренний фронт против себя после переброски частей армии в Приморье. Подобное положение грозило бы неминуемым нарушением порядка в зоне железнодорожной магистрали Пограничная – Владивосток, ответственность за который лежала на командовании японских экспедиционных войск. Таким образом, план образования национальной государственности в Приморье был сорван. Мало того, было затруднено мое дальнейшее пребывание на приморской территории, так как я получил определенный совет покинуть Приморскую область, дабы не служить причиной возможных столкновений между частями армии, причем мне было дано понять довольно ясно, что в случае отказа моего выехать из Приморья верные мне части Дальневосточной армии и их семьи не будут впущены туда из Пограничной, что обрекло бы их на голод и распыление. Хуже всего было то, что я не мог вернуться и к реализации моего первоначального плана Монгольского похода, ибо части 1-го корпуса, предназначенные к участию в экспедиции, находились уже на станции Пограничная и вернуть их обратно в Хайлар не представлялось возможным из-за отсутствия средств (все перевозки по КВЖД совершались за наличный расчет в золоте) и невозможности вновь их вооружить, так как при переходе границы все наше оружие было сдано китайцам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});