Особо опасен - Джон Ле Карре

— Но разве не говорят, что деньги не пахнут? Во всяком случае, с точки зрения банкира.

— Как бы там ни было, полагаю, что наш банк вздохнет с облегчением.

— В таком случае моральные устои вашего банка заслуживают восхищения. Скажите мне еще одну вещь.

— Если смогу.

Новая капелька пота, на этот раз из-под другой подмышки Брю, сбежала вниз.

— Во всем этом деле чувствуется срочность. В чем она заключается? Какой такой механизм толкает нас на этот шаг? Ответьте мне, сэр. Мы с вами честные люди. И говорим без посторонних.

— Мой клиент живет с оглядкой на тикающие часы. В любую минуту он может оказаться не в состоянии сделать эти пожертвования. Я должен как можно скорее получить от вас список рекомендуемых благотворительных фондов и описание направлений их деятельности. Этот список я передам адвокату, а та, в свою очередь, нашему клиенту. После его одобрения мы можем завершить нашу сделку.

Брю встал, собираясь уходить, и тут доктор Абдулла снова превратился в непоседливого чертенка.

— То есть у меня, в сущности, нет ни времени, ни выбора, — пожаловался он, при этом улыбаясь своими искристыми глазами и тряся ладонь гостя в обеих руках.

— У меня тоже, — в тон ему вздохнул Брю с добродушной улыбкой. — Надеюсь, это временно.

— Тогда я желаю вам благополучнейшего возвращения домой, сэр, чтобы, как у нас говорится, припасть к груди ваших близких. Да хранит вас Аллах.

— И я желаю вам всего наилучшего, — ответил Брю с такой же теплотой, пока они неуклюже обменивались рукопожатием.

Уже в машине Брю обнаружил, что у него вся рубашка мокрая от пота и даже воротник пиджака. При въезде на автобан он обнаружил сзади своих преследователей с идиотскими ухмылочками. Он не знал, чем он их так развеселил. Как не знал, когда он ненавидел себя больше — до или после.

#

За восемь часов, что прошли со времени этого визита, Эрна Фрай и Гюнтер Бахман, кажется, двух слов друг другу не сказали, при том что сидели сейчас бок о бок перед Максимилиановыми мониторами. Один был подключен к центру радиотехнической разведки в Берлине, второй — к спутниковому наблюдению, третий — к моторизованной наружке Арни Мора, бригаде из пяти человек.

С 15:48, в мертвой тишине, они слушали с полузакрытыми глазами разговор между Брю и Абдуллой, передаваемый с помощью авторучки лампионовским наружным наблюдателям, засевшим в гараже через дорогу, а после кодирования приходящий уже к ним в конюшню. Единственной реакцией Бахмана были бесшумные хлопки, которые он время от времени производил. Эрна Фрай никак не реагировала.

В 17:10 пришел первый из перехваченных телефонных звонков из дома Абдуллы. Синхронный перевод с арабского на немецкий тут же свитком развернулся на экране. Арабоговорящему Бахману перевод был ни к чему. Другое дело — Эрне Фрай и большей части его команды.

Всякий раз в нижней части экрана появлялось имя нового контакта, а на параллельном мониторе — персональные данные и другие подробности. Все звонки, общим числом шесть, были сделаны респектабельным мусульманским фандрайзерам и крупным спонсорам. Ни один из них, если верить экспресс-комментариям бахмановских исследователей, не находился «под колпаком».

Суть всех звонков сводилась к одному: нас облагодетельствовали, братья мои… всемилостивый Аллах в бесконечной щедрости своей удостоил нас великого, исторического дара. Забавно, что во всех телефонных разговорах доктор Абдулла делал вид, причем не слишком убедительно, что речь идет об американском рисе, а не о долларах. Таким образом, при помощи простенького кода, им достались миллионы тонн крупы.

Этот невинный обман, согласно комментариям, носил предупредительный характер: Абдулла не хотел случайно спровоцировать аппетиты какого-нибудь местного чиновника, если бы тот вдруг их подслушал. Все шесть разговоров были как под копирку, так что одной распечатки вполне хватило бы:

— Двенадцать с половиной тонн лучшего качества, мой дорогой друг… американских тонн, ты меня понял?.. да-да, тонн. Все до зернышка должно быть распределено среди правоверных. Да, старый дуралей, тонн! Ты что, оглох, когда Господь из милости хлопнул в ладоши у тебя над ухом? Правда, есть, чтоб ты понимал, предварительные условия. Их не много, но все-таки. Ты меня слушаешь? Первую партию получают наши угнетенные братья в Чечне. Сначала мы должны накормить их голодающих. И подготовить больше врачей, иншалла! Разве это не прекрасно? В том числе здесь, в Европе. Один кандидат у нас уже есть!

Данный разговор состоялся с неким шейхом Рашидом Хасаном, старым другом и сокурсником Абдуллы в Каирском университете, ныне проживающим в Уэйбридже, что в английском графстве Суррей. Не потому ли этот разговор оказался самым длинным и доверительным? Но закончился он, как отметили исследователи, загадочно.

«Наш хороший друг наверняка позвонит тебе, чтобы обсудить то, что требует обсуждения», — пообещал Абдулла. В ответ собеседник неопределенно хмыкнул.

#

В 19:42 появилась первая картинка.

Камера запечатлела, как Веха выходит на крыльцо своего дома — такой европеец в светлом габардиновом плаще и английском загородном кепи. Он один. Черный универсал «вольво» с услужливо распахнутой задней дверцей ждет его у ворот.

Комментарии по ходу: «вольво» зарегистрирован в компании по прокату машин во Фленсбурге, в ста пятидесяти километрах от Гамбурга. Владелец — турок. Ни против компании, ни против ее владельца нет ничего инкриминирующего.

Веха усаживается на заднее сиденье с помощью старшего из двух телохранителей, который затем садится рядом с водителем. Камера наблюдения, поменяв ракурс, следует за «вольво». Набожный человек едет не по своей воле, думает про себя Бахман, поглядывая на телохранителя, который поглядывает в переднее и боковое зеркальца.

«Вольво» выезжает на автобан и берет курс на северо-восток — двадцать, сорок, пятьдесят семь километров. Опускаются сумерки. Картинка делается мутно-зеленой — это камера переключилась на ночное видение. Голова телохранителя продолжает мотаться между зеркалами. Когда машина въезжает в зону отдыха, он становится еще бдительнее. Телохранитель выходит из машины, чтобы отлить, а заодно осмотреться, нет ли чего подозрительного. В какой-то момент его взгляд упирается в камеру наблюдения или, лучше сказать, в наружку Арни Мора, припаркованную в пятидесяти метрах позади «вольво».

Вернувшись к машине, телохранитель открывает заднюю дверцу и что-то говорит. Веха вылезает наружу и, придерживая кепи из-за порывов ветра, направляется к стеклянной телефонной будке в восточном конце зоны отдыха. Войдя в будку, он сразу вставляет заранее приготовленную пластиковую карточку. Идиот, отмечает про себя Бахман. Хотя, возможно, карточка, как и «вольво», принадлежит не ему.

Не успевает Веха набрать номер, как в нижней части экрана одного из Максимилиановых мониторов появляется имя — шейх Рашид Хасан из Уэйбриджа, которому Абдулла недавно звонил из дома. Но что-то странное успело за столь короткое время произойти с его голосом, который с запозданием и потому не совсем синхронно воспроизводится берлинским центром связи.

Поначалу даже Бахман с трудом разбирает слова. Ему приходится обратиться за помощью к синхрону на соседнем экране. Веха по-прежнему говорит по-арабски, но на жутком уличном египетском диалекте, который, как он, вероятно, полагает, поставит в тупик ухо того, кто может их сейчас подслушивать.

Если так, то он ошибается. Синхронист, кто бы он ни был, — сущий гений. Чешет, как ни в чем не бывало:

Веха: Это шейх Рашид?

Рашид: Да, это Рашид.

Веха: Я Файзал, племянник вашего достопочтенного тестя.

Рашид: Я слушаю.

Веха: У меня есть для него сообщение. Вы можете ему передать?

Рашид (не сразу): Могу. Иншалла.

Веха: Произошла задержка с доставкой протезов и инвалидных кресел в больницу его брата в Могадишо.

Рашид: И что?

Веха: Груз будет доставлен в самое ближайшее время. После чего он может спокойно отдохнуть на Кипре. Вы ему передадите? Его это обрадует.

Рашид: Я передам это своему тестю. Иншалла.

Шейх Рашид положил трубку.

Глава 14

— Фрау Элли, — обратился к ней Брю, с чего всегда начиналась утренняя рутина.

— Мистер Томми, — отозвалась фрау Элленбергер, готовясь к ритуальному обмену репликами. Но на этот раз она ошиблась. Патрон был сама деловитость.

— Мне приятно вам сообщить, фрау Элли, что сегодня вечером мы закроем последний из липицанских счетов.

— Я рада, мистер Томми. Давно пора.

— Я приму заявителя после окончания рабочего дня. Таково его пожелание.

— Сегодня вечером я свободна, так что буду рада задержаться, — сказала фрау Элли с какой-то необъяснимой алчностью.