Тайна Ольги Чеховой - Воронель Нина Абрамовна

Поэтому неудивительно, что Оленька выбрала себе в любовники мужчину, который был моложе ее на шестнадцать лет. Выбрала сама, иначе он никогда бы не осмелился даже приблизиться к знаменитой и ослепительной кинозвезде. А сделав свой выбор, она повела себя с ним так, как всегда вела себя с теми, кого любила, — служила им верой и правдой. Узнав, что Альберт заболел и лежит в гарнизонной больнице в Потсдаме, Оленька отправилась его навестить и прошла тринадцать километров пешком — потому что, как она объяснила, негодяй Геббельс не дал ей талона на бензин.

Тем временем обстановка вокруг Берлина становилась все более грозной. Части Красной армии окружили город кольцом, чтобы помешать нацистским лидерам сбежать, а американцам взять город первыми. Поскольку столица подвергалась непрерывному артиллерийскому обстрелу, многие жители собирались ее покинуть, но Гитлер издал приказ расстреливать всех дезертиров — спрашивается, для чего ему это было нужно, когда неминуемое поражение, точнее полный разгром, было очевидно.

Рядом с виллой в Глинеке, прямо за небольшой сосновой рощей, был расположен военный аэродром, который русская артиллерия обстреливала днем и ночью. Вот что Оленька написала об этом времени в своих воспоминаниях «Мои часы идут иначе»:

«Совсем неподалеку горит дом. Пламя через несколько минут должно перекинуться на наш гараж. Там стоят пятьдесят канистр с бензином, которые нам оставили солдаты-танкисты, перед тем, как сами отдали себе приказ уходить на запад в надежде, что плен у «Джона» будет более терпимым, чем у «Ивана». Обоснованное предположение…

Пламя горящего соседнего дома вот-вот доберется до гаража, и мы взлетим на воздух вместе с канистрами бензина… Странная мысль: вот и подошла к концу война, мы вынесли ее, мы только существуем, но все же живы. И теперь из-за этих идиотских пятидесяти канистр нам никогда не узнать, как там будет дальше, если что-то будет вообще… Должно было свершиться чудо, чтобы спасти нас всех в последнюю секунду. И чудо происходит. Ветер меняется. Мы переживаем и этот вечер. Соседний дом сгорает дотла и уже не представляет опасности.

Теперь мы готовимся, насколько это возможно, к грядущим испытаниям: в библиотеке у задней стены я выставляю на самое видное место свою коллекцию русских икон; у меня при этом вполне определенная мысль: «…Когда придут русские…»

Они не заставляют себя долго ждать, эти первые русские — грязные, закопченные и изголодавшиеся, как все солдаты в эти последние дни войны. Но насторожены они больше, чем другие. Я заговариваю с ними по-русски. Удивление сглаживает их недоверие…

Потом, до того, как они начнут обыскивать дом, я словно бы случайно завожу их в свою библиотеку. И тут происходит то, на что я втайне рассчитывала: они глазеют на иконы, обмениваются беспомощными, почти робкими взглядами и уходят.

Я перевожу дух. Но ненадолго: военная ситуация меняется в пользу Германии. Приближается армия Венка, которая должна применить уже в ближайшие несколько часов чудо-оружие. Русские будут «обращены в бегство» — это утверждают фольксштурмфюреры, проверяющие наш дом, чтобы «забрать каждого имеющегося мужчину» на защиту отечества. В нашем «бабьем царстве» искать их тщетно.

Но в пятидесяти метрах живет Карл Раддатц с женой. Они требуют, чтобы он отправился с ними. Карл бушует, проклинает, ругается и называет то, что сейчас творится, просто и точно — безумием.

Между тем те, кто до этого вел себя так же, уже висят на деревьях в ряд как дезертиры или пораженцы».

Оленька

Когда Красная армия подошла вплотную к Потсдаму, Оленька опять отправилась к своему Альберту и предложила ему покинуть гибнущую армию и поселиться у нее в Гли-неке. Он подумал и согласился. И на очень короткое время у Оленьки создалось некое подобие нормальной семьи — с нею жили дочь, внучка и молодой любовник, и она занималась обыкновенным земным делом, создавала средства для ухода за кожей. Все это продолжалось очень короткое время. Жизнь висела на волоске.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

К концу апреля советские войска, обогнув Ораниенбург, подошли к Берлину с севера и опять появились в Глинеке. У Оленьки в подвале было тесно — некоторые ее соседи попросили там убежища, надеясь на ее русский язык. И наступил страшный момент — группа усталых русских солдат ворвалась в ее дом в поисках нацистов. Это было вполне объяснимо, потому многие не сложившие оружия понимали, что им не избежать наказания за совершенные преступления, а многие просто боялись своих начальников и смертной казни за дезертирство.

Вошедшие русские солдаты, слегка ошарашенные русской речью Оленьки, остановились в нерешительности. Но ведь такие же солдаты вешали или отправляли на историческую родину русских эмигрантов, которые попадали потом в ГУЛАГ, насиловали немецких женщин независимо от их возраста. Оленька как-то своей маме сказала, что она обеспечила себе лояльное отношение со стороны русских войск, но в глубине души она была сейчас совсем не уверена, знают ли о ее заслугах представители этих войск, захватившие ее виллу. И сомнения ее были не напрасны: вслед за солдатами, в подвал вбежала комиссарша, поразившая Оленькиных соседей, сгрудившихся в кучу, свирепой яростью, пасмами давно немытых волос и огромным бюстом под грязной гимнастеркой.

Она бы задушила Оленьку, считая ее предательницей, но ей помешал внезапно подъехавший к вилле джип, из которого вышел вежливый майор из СМЕРШа. Не надо заблуждаться — СМЕРШ, то есть Смерть Шпионам, это советская военная контрразведка, самый грозный карательный орган страны. И вежливость майора была скорее исключением из правил. Он, конечно, не знал о сотрудничестве Оленьки с Конторой, но был знаком с русской культурой, и поэтому спросил Оленьку, родственница ли она вдове Антона Чехова.

— Да, это моя родная тетя, — поспешила объявить Оленька.

Майор удовлетворенно кивнул и внимательно осмотрел испуганно глядевшие на него лица — ведь у Оленьки в подвале находились не только члены ее семьи, но и друзья-соседи в надежде, что ее русское происхождение оградит их от жестокостей наступающей советской армии. Что ж, может быть, майор и получил какие-то указания от своего начальства, потому что он не арестовал даже двух довольно молодых людей, стоявших за спинами женщин. Более того, он поставил солдат у входа в Оленькин дом, приказав охранять всех его обитателей, а затем вежливо попрощался и отбыл, предупредив хозяйку, что ей, возможно, придется вскоре уехать.

Оленька уже в ранней юности испытала страшные потрясения в своей жизни и в жизни России и научилась искусству выживания. Да, рухнули привычные устои, города лежат в руинах, и неизвестно, кто, как и когда будет их восстанавливать и будут ли их вообще восстанавливать. И все же даже в России после революции и гражданской войны удалось установить покой и порядок, значит, и сейчас в конце концов в Германии все наладится. А раз так, она должна тщательно продумать, что ей нужно взять с собой, хотя неясно, куда и насколько ее увезут.

Весь следующий день Оленька, не обращая внимания на ведущиеся вокруг бои и перестрелки, готовилась к длительной поездке. Она предположила, что раз ее предупредили, то она может взять с собой самое необходимое и даже немножко больше.

В первую очередь она решила собрать воедино результаты своих изысканий в области косметики — кто знает, сумеет ли она в будущем заработать на жизнь профессией киноактрисы. Глядя на страшные разрушения, трудно представить, что кто-то станет вкладывать деньги в такую игрушку, как кино. И она принялась вдумчиво паковать созданные ею за время вынужденного отпуска кремы, тоники, маски. А главное, она старательно собрала все свои записи и конспекты по вопросу ухода за кожей.

Оставалось ввести Адочку в процесс ухода за ее «косметической» оранжереей с экзотическими растениями, которым грозила бы гибель в случае недосмотра и небрежного обращения. Дочь взяла на себя заботу об оранжерее без восторга, но смирилась с необходимостью.