Призраки Черного леса - Евгений Васильевич Шалашов

и петь умею, — похвастался я. — Хочешь?

— Нет, рома, не надо, — шутливо заткнул уши цыган. — Тогда уж лучше меня утопи, меньше мучиться.

Если к цыгану вернулась язвительность, дело идет на лад. Пока мы препирались, закипела вода. Зарко снял котелок с огня, кинул туда каких-то листочков из своего волшебного пояса.

— Так откуда знаешь? — опять поинтересовался Зарко.

— Да просто все, — не стал я скрывать. — Когда я полком командовал, разный народ в наемники шел. У нас твои соплеменники почти не кочуют, живут оседло, работают. Если работы нет, они в армию идут, как и все. Правда, всегда просят, чтобы людей их не заставляли убивать.

— Нельзя нам людей убивать, — поникшим голосом сказал Зарко. — Не по обычаю это. Я сегодня первый раз в жизни человека убил.

— Если бы ты не убил, тебя бы убили, — равнодушно сказал я. Сколько раз приходилось говорить эту фразу, не упомню.

— Знаю я, знаю, — с надрывом в голосе сказал Зарко. — Но все равно на мне грех!

— Хочешь, утешу? — поинтересовался я. — Ты никого не убил, а лишь из седла выбил. Жандарм сам себе шею сломал.

— Правду говоришь? — робко спросил цыган. — Или обманываешь?

— Покажи эту штуку, тогда точно скажу.

Зарко полез в жилет, вытащил оттуда две палки, соединенные сыромятным шнурком, — точь-в-точь цеп, которым обмолачивают зерно, только поменьше, а один кусок выдолблен изнутри и напоминал толстую свирель. Я взял этот цеп, слегка покрутил, опробовал, постучав по своей руке, потом по бревну, сделал вывод:

— Нельзя ею человека убить, легкая слишком. Была бы на полфунта потяжелее, тогда можно.

— Будет тяжелее, свистеть не станет, — ухмыльнулся Зарко. — Это свиристелка. Мне она не для боя нужна, а чтобы коней пугать. Вот если погоня за мной, я так делаю…

Цыган ухватил цеп за один конец и начал раскручивать над головой. Раздался противный свист, словно бы ветер засвистел, — от такого не только коней, но и меня напугать можно.

— Хватит уже! — махнул я рукой.

Довольный, цыган, убирая приспособление в бездонную глубину жилета, сказал:

— Я ее еще и не так могу! Раскручу — мой конь быстрее бежит, а те, кто за мной скачут, шарахаться начинают. Я для чего свиристелку вытащил? Ихних лошадей хотел напугать. Не получилось.

Про то, что «цепом» убить нельзя, я соврал, как и про то, что у солдата сломана шея. Хотя, может, и сломана — не проверял, но то, что висок у него пробит — это точно. Но если цыгану не хочется быть убийцей, будем считать, что шея была сломана. Зарко так легче, а покойнику в общем-то все равно.

За разговором чуть не забыли про кипяток. А он уже не только настоялся, но и успел остыть. Ну, мы его и остывшим употребим!

Остатки воды я перелил в баклагу и снова сходил на ручей. Мало ли — Томас проснется, пить попросит.

— А как же ромалы служат, если нам убивать нельзя? — спросил цыган. — Зачем такой воин нужен?

— Воины разные бывают, — объяснил я. — Те, кто в атаку идет, колет и рубит — это лишь малая часть. А кто будет оружие да подковы ковать, хлеб выпекать, лечить? Всех цыган, кто в армию вербовался, в мой полк отдавали, а я и не возражал. В бой их, конечно, не посылал, зато кузнецы у меня были самые лучшие, а значит, у солдат и оружие в порядке, и подков для коней хватало. Я не кавалерийским полком командовал, а пехотным, — уточнил я, — лошадей мало, но они были — разведка, фуражиры, гонцы. При случае мог конный эскадрон выставить. У меня и конский лекарь был из цыган.

Решив, что на сегодня разговоров достаточно, я поднялся и еще разок осмотрел все вокруг. Солнце уже село, кони пасутся, раненый спит.

— Ложись спать, баро, — предложил цыган. — Мне все равно не заснуть — буду думать.

Я проснулся на рассвете от холода. Вполголоса выругав караульщика — дрыхнет небось, а мог бы хвороста в костер кинуть, — поднялся. Вздохнул, глядя на еще не остывшие угли, огляделся, еще раз выругался. У остывающего кострища, в гнездышке, свитом из плащей, лежал Томас, Кургузый и Гневко паслись, но всего остального — Зарко, его кобылы, солдатских коней — ничего не было.

Увидев, что я проснулся, ко мне подошел Гневко.

— И-гго-го, — сообщил он мне. Мол, травы вкусной на всех не хватит, а что лишние ушли — это и хорошо, а тебя я будить не стал, незачем.

Угощая гнедого куском хлеба, я спросил:

— Цыган не пытался тебя с собой прихватить?

Гнедой, аккуратно взяв хлеб с руки, прожевал его и слегка хохотнул:

— Го-го-го!

Дескать, видали мы таких хватальщиков!

— Скучаешь по барышне? — поинтересовался я.

— И-го-го! — философски отозвался жеребец. Мол, одна ушла, будет другая, чего же теперь?

Убедившись, что мне ничего не нужно, гнедой фыркнул, махнул хвостом и ушел.

Я не обиделся на цыгана. Напротив, даже обрадовался. Ушел, так и правильно сделал. Пользы от него нет, а неприятностей — сколько угодно. Я и сам хотел ему предложить, чтобы ушел, прихватив с собой лошадей. А он, молодец, сам догадался. Ночью ушел, не испугался.

Солдат, отправившихся на поиски конокрада, можно списать на Шварцвальд. Не первые и наверняка не последние, исчезнувшие в лесу. Где доказательства, что они убиты, а не съедены каким-нибудь зверем, не потонули в болоте? Тела закопаны, седла, доспехи с оружием я спрячу подальше — для коллекции они не нужны, — работа заурядного оружейника, а плащи, по минованию надобности, можно бросить в огонь. Избавиться от коней труднее. Бросить в лесу, оставляя на произвол судьбы, на радость обитателям Шварцвальда, я бы не смог. Оставить себе или продать невозможно — слишком приметны.

Зарко разрешил проблему, которую сам же и создал! Хорошо бы, чтобы он вообще исчез из моей жизни. Ну не хотелось мне получать могущественного врага из-за какого-то конокрада.

Бросив в костер остатки хвороста, пошел за водой. Уже привычно поставил котелок на огонь, подошел к Томасу, чтобы поменять повязки, и выругался. Старик весь горел и уже