Журавли и карлики - Леонид Юзефович

– А вообще их едят или только шкурки сдирают? – поинтересовалась жена.

– Кое-что едят, кое-что не едят, – ответил Баатар.

Жена покивала.

– Понятно. Как у всех животных.

Оказалось, что не как у всех.

– У них под лопатками есть кусок мяса, такое немного сладковатое. На вкус – чисто человечина, – объяснил Баатар. – Его даже собакам не дают, вырезают и выбрасывают. Остальное едят.

На жену это произвело сильнейший эффект.

– Такое только у тарбаганов есть? – спросила она.

– Да, больше ни у кого. У нас говорят, они раньше людьми были, но не захотели.

– Не захотели быть людьми?

– Да.

– Почему?

– А что хорошего? – усмехнулся Баатар.

Он надолго умолк, а Шубин подумал, что эксклюзивная способность тарбаганов разносить чуму прекрасно укладывается в эту теорию. Выходя к шоссе, они с презрением смотрели на тех, кем были раньше, и не жалели об утраченном.

35

Тибетские ламы на морозе умеют жаром своего тела высушивать накинутую им на голые плечи мокрую простыню. Для этого они должны представить, как внутри у них, от макушки до ступней, проходит тончайшая, тоньше волоса, огненная нить, которая постепенно раздается в ширину, набухает, крепнет, пока не превращается в заполняющий все тело раскаленный столп, похожий на глубинно-красную стальную полосу в прокатном цехе. Жохов видел такие, когда в девятом классе всех мальчиков из их параллели водили туда на экскурсию в рамках программы по профориентации.

Сейчас он испытывал сходные ощущения. Радость пришла и не уходила. В электричке было холодно, пар шел изо рта, но от кармана, где лежали четыре тысячи двести долларов, по телу разливалось ровное умиротворющее тепло. «Деньги – это покой», – всплыла в памяти чья-то мудрость, явно не восточная. Сумма была умопомрачительная. То, что она могла быть вчетверо больше, не имело значения. Все равно хватит на несколько лет, даже если никуда ничего не вкладывать, просто жить.

Катя дремала у него на плече. Он придвинул к себе ее сумочку и удивился скрытой в ней тяжести. Спросил, что там. Оказалось, тот самый пистолет, подаренный доброхотом-дачником. Жохов захотел посмотреть на него.

– Только осторожно, – предупредила Катя. – Он заряжен.

Никто их не видел, редкие пассажиры сидели по ходу поезда, к ним спиной. Короткоствольный стартовый пистолет успокаивающе отяжелил кисть. Жохов поинтересовался, как его заряжают, и узнал, что в дуло вставляется такая маленькая зеленая штучка. Их продают в спортивных магазинах, по пять штучек в обойме.

Он потрогал пальцем спуск в виде выдвижного выступа по всей длине рукояти.

– Что ж ты его так возишь? Еще нажмешь нечаянно.

– Нет, там пружина очень тугая.

– Я ведь говорил тебе, спрячь и забудь. Никого ты им не напугаешь, только разозлишь.

– Знаю, но мне с ним как-то спокойнее. Если поздно возвращаюсь из города, беру его с собой. Я же не думала, что поедем вместе.

Жохов защелкнул сумочку, а пистолет положил себе в карман. Если завелись деньги, должно быть и оружие, такова жизнь. Бывают случаи, когда и эта штуковина может пригодиться.

Катя теснее прижалась к нему, понимая, что вместе с пистолетом он берет на себя ответственность за нее.

Желтые огни спальных районов ярусами вставали за окном и отходили в темноту, потом справа и слева все стало черно, лишь иногда проносились мимо скудно освещенные платформы, мигал семафор или вырастал одинокий фонарь в жалком нимбе собственного света. Пропитанный сыростью воздух делал эти круги пушистыми, похожими на головки одуванчиков. Станции были погружены во мрак, виднелись только привокзальные пятачки с ларьками. Низкие оконца проплывающих вдали деревянных домов горели порочно и тускло, как окна воровских притонов.

Пару раз возникли на горизонте призрачные сполохи заводских печей. Некоторые непрерывные производства, не способные впасть в спячку и сохранить себя до лучших времен, еще работали, чтобы чуть позже забыться вечным сном.

Жохов смотрел в окно. В дороге ему всегда хорошо думалось, и то смутное подозрение, которое поселилось в нем при разговоре с Геной, быстро превратилось в уверенность, что инициатором вчерашней встречи был не Денис, а сам Гена. Если принять это за основу, все странности его поведения укладывались в элементарную схему. Торговаться он и не думал, они еще раньше договорились, что его задача – сбить цену, поэтому Денис в институте даже не заикнулся о цене. Вчера они только уточнили взаимные обязательства. Потом в чебуречной вдруг выплыла эта цифра – двадцать тысяч вместо тридцати. Гена сразу повел двойную игру, решив поиметь процент не только с Жохова, но и с этих ребят тоже. Они что-то пообещали ему за труды, какие-то деньги, а когда он стал требовать обещанное, дали по рукам и уехали.

Жохов подумал об этом без злорадства, но и без печали, что Гена его предал. Предательство друга позволяло острее ощутить высоту взятого рубежа. Все богатые люди через это проходят. Если идешь по трупам собственных иллюзий, значит, дорога выбрана верно. Он жалел лишь о том, что оставил Гене лишние полсотни баксов. В такой ситуации можно и недодать.

– Когда я поступила в институт, – заговорила Катя, открыв глаза, но по-прежнему лежа головой у него на плече, – весь первый курс послали в колхоз на картошку. На курсе у нас были одни девочки и единственный мальчик. Интеллигентный такой, все старались ему угодить, ухаживали за ним. Ну и я, дура, туда же. Естественно, надоели мы ему до смерти, в перерывах он всегда садился в стороне, отдельно от нас. Как-то раз на поле объявили перерыв, девочки пошли в кустики, а я набралась смелости, взяла хлеба с тушенкой и понесла ему. Он сидел ко мне спиной и меня не видел, пока я к нему подходила. А я вижу, он что-то держит в одной руке, а другой рукой там ковыряется. Подхожу ближе, смотрю, у него в кулаке полевка, только носик наружу торчит, и на шерстке – капельки крови. Он, гад, булавкой тычет ей в голову. Увлекся, ничего не замечает. Мне чуть дурно не сделалось. Закричала, кинулась к нему. Девчонки прибежали… И что выяснилось! Он, оказывается, вовсе не мучал эту мышь, наоборот. Хотел, видите ли, нащупать у нее в мозгу центр наслаждения, чтобы она стала счастливой.

– Это ты к чему?

– Я же тебе говорила, что постоянно чувствую себя мышкой. Кстати, тот мальчик тоже был рыжий.

– Что значит – тоже? Как лиса?

– Как Чубайс.

Жохов обнял ее покрепче. Теперь он мог дать ей защиту от всех этих рыжих.

Один умный человек сказал ему, что задача что-нибудь кому-нибудь толкнуть, положить деньги в банк и жить на проценты стала в России национальной идеей. Гена, тот давно мечтал сорвать куш и залечь на дно, ходить с сыном в театр, читать русских религиозных философов, снова взяться за диссертацию. Жохов сознавал, что это утопия. Деньги должны делать деньги, иначе покоя не будет. У него была одна оригинальная бизнес-идея, не имеющая аналогов в мировой практике.

Он взял Катину руку и засунул ее себе во внутренний карман куртки. Пальцы нащупали там что-то бумажное, но твердое, незнакомое, но смутно и тревожно узнаваемое, как воплотившийся сон.

– Доллары, – сказал Жохов, упреждая ее догадку.

– Откуда столько?

– На улице нашел.

Она обиделась.

– Не хочешь говорить, так и скажи. Я к тебе в карман не лезла, но на моем месте любой бы поинтересовался. Ты же для чего-то их мне показал.

– Просто хочу, чтобы ты знала, что они у меня есть. У тебя, кстати, как с английским?

– Читаю со словарем.

– Этого мало. Займись на досуге, мне скоро понадобится помощница.

Катя благодарно потерлась щекой о его плечо и опять закрыла глаза. От этой щеки по всему телу разливалось блаженное тепло. Оно сладко усыпляло, но и мешало заснуть, хотелось чувствовать его как Божий дар, а не использовать как снотворное. Желудок был пуст, голова чуть кружилась, но тошнить перестало.

Под веками оживал ее лесной дом, где Жохов поселился два дня назад. То, что в этом мире уже произошло между ними, там было только в проекте. Оба понимали, к чему все идет, но считали непростительной глупостью кидаться в койку на вторые сутки знакомства. Там время текло не так, как здесь, каждый воробьиный шажок навстречу друг другу становился праздником и наполнял сердце радостным предвкушением следующего. С того момента, как он, нарочно не ополоснув чашку, из которой она пила, туда же налил себе чай, и до первого поцелуя на лестнице могла пройти вечность.

За окном поплыл волнистый асфальт очередной дачной платформы, с неравномерным стуком разъехались вагонные двери. На следующей остановке нужно было выходить. Уже в тамбуре Жохов сообразил, что на дачу к Богдановским лучше не показываться. Он с озабоченным видом начал шарить по карманам.

– Ч-черт! Оставил в офисе ключи. Придется идти к тебе.

На станции через виадук спустились к автобусной остановке. Фонарь над ней не горел. Жохов спичкой осветил циферблат наручных часов, потом – табличку с расписанием. Последний автобус на «Строитель» ушел полчаса назад. Потопали пешком.