Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы - Барбара Мертц

Конечно, к хеттским записям применяются те же критерии, что и к египетским; цари хеттов питали к лести не больше отвращения, чем их коллеги по ремеслу с юга. Но, хотя анналы Рамзеса говорят о дальнейших победах в Азии в позднейшие годы, окончательный результат соперничества между египтянами и хеттами не выглядит решающим поражением одной из сторон. На двадцать первый год царствования Рамзеса между двумя державами был заключен мирный договор – первый письменный международный договор, дошедший до нас. И чтобы чудо было более полным, мы имеем обе версии. Египетский экземпляр договора сохранился на стенах Карнака и Рамессеума, а хеттская копия – на двух глиняных табличках из Богазкёя. Вероятно, это архивная копия с оригинала, который предположительно был начертан на серебряных пластинах.

Тексты поразительно схожи. Это указывает, что они действительно являются параллельными версиями одного и того же соглашения. Начинаются они со ссылки на прежние договоры, ни один из которых не известен. Затем оба правителя взаимно осуждают любые попытки будущих вторжений и клянутся сохранять вечный мир. Кроме того, стороны обязывались оказывать друг другу военную помощь при вторжениях извне, а также при восстаниях внутри страны, выдавать друг другу беглецов. Египетская версия читается следующим образом:

«Если один, или два, или три человека убегут из земли Египта и придут к великому правителю хеттов, великий правитель хеттов задержит их и сделает так, чтобы направить их назад к Рамзесу, великому правителю Египта. Что касается человека, который будет приведен к великому правителю Египта, то его преступление не будет поставлено ему в вину; его дом, или его жены, или его дети не будут уничтожены, он сам не будет казнен, и увечий не будет нанесено его глазам, его ушам, его рту или его ногам».

То же самое предусмотрено в отношении беглецов из страны хеттов, прибывающих в Египет. Поразительный аспект этого раздела заключается не в самом понятии экстрадиции, не в несомненном призвуке юридической фразеологии, но в гуманизме, объединяющем обоих царей. Он кажется совершенно необъяснимым, если мы не допустим наличия некоего взаимно принятого морального или юридического кодекса, говорящего не столько о справедливости, сколько о милосердии, ибо преступление правонарушителя прощается ему.

Договоры параллельны почти в точности, но не до конца. Египтяне чувствовали себя обязанными добавить «предисловие», объясняющее, что договор был дарован всемилостивым Рамзесом после того, как хеттский царь приполз на коленях, умоляя о мире. Воздержусь от комментариев.

Несколько лет спустя договор был скреплен царским браком, и принадлежащая Рамзесу версия этого дипломатического шага так же характерна для эгоманьяка. Описано, как хетты «приходят боязливыми шагами, принося все, чем владеют, в дань его величеству. Старшая дочь прибывает первой, чтобы удовлетворить сердце повелителя Двух Земель».

Рамзес, очевидно, не мог распознать нелепости, даже если она подбегала и кусала его за ногу. Он подразумевает, что несчастная хеттская принцесса была брошена в хищные лапы дракона Рамзеса ее дрожащим отцом; но в других местах он меняет роль дракона на роль рыцарственного принца, который во главе блестящего эскорта спешит, чтобы встретить обещанную невесту со всеми почестями. Рассказ завершается на второй ноте волшебной сказки: «Она была прекрасна в глазах его величества, и он полюбил ее больше всего на свете».

Стыдно гасить блеск этой милой истории, превращающей стандартный дипломатический брак в рассказ о любви с первого взгляда; но, конечно, версия, которую мы имеем, – это еще одна стандартная придворная фикция. Хеттская принцесса – бедная девочка – была поднята до ранга главной царской жены, но на ее троне уже было тесновато. Женское отделение было стандартным архитектурным элементом всех египетских дворцов, но, вероятно, немногие египетские фараоны имели гарем такой площади, как Рамзес. Мы не знаем точно, сколько жен он имел. Большинство из них были, строго говоря, не женами, а занимали место, аналогичное месту законной наложницы. Выше по рангу стояли в гареме царские жены, которые были не так многочисленны, как наложницы. Мы обычно считаем царскую жену царицей, но женщина, которая действительно занимала место царственной супруги, именовалась в Египте великой женой царя или главной царской женой. Иногда это была дама незнатного рода, иногда – единокровная сестра царя или родная его сестра. Браки между братьями и сестрами были обычным явлением в египетском царствующем доме, хотя мы не можем быть уверены, что их могли себе позволить менее знатные люди. Фараон был законом в себе, в браке, как и в прочих делах, и мы имеем несколько случаев брака отцов и дочерей; по крайней мере, материалы трудно интерпретировать иным образом.

Рамзес II был одним из фараонов, который женился на собственной дочери. Возможно, он временно забыл, что он ее родственник: общая численность его потомства превышала 150 человек, и нельзя ожидать от человека, чтобы он четко удерживал в памяти такое количество маленьких лиц. По причине отцовской гордости – или какой-то другой – Рамзес любил выставлять своих детей напоказ, и, посетив Луксорский храм в Фивах, вы можете увидеть больше сотни царских отпрысков, вырезанных на стене, все в ряд, как сардинки.

Луксорский храм был только одним из многих памятников, воздвигнутых Рамзесом II к вящей славе Рамзеса. Чтобы достичь этой благородной цели, он не пощадил трудов своих предков, разрушая храмы и пирамиды прошедших веков, чтобы получить удобные готовые строительные блоки. В то время египетская столица располагалась в районе Дельты, который не был раскопан археологами столь методично, как Верхний Египет. Самые знаменитые храмы Рамзеса находятся в Южном Египте, и они включают несколько стандартных туристских достопримечательностей. Это, во-первых, великий Гипостильный зал в Карнаке, самый импозантный зал этого тесного и запутанного храма. Его роскошный погребальный храм, за рекой, напротив Карнака, носит название Рамессеум и тоже входит в список «вещей, которые обязательно надо посмотреть в Фивах». Из всех монументов наиболее известен высеченный в скале храм Абу-Симбел в Нубии. Фасад этого храма с его четырьмя колоссальными статуями Рамзеса II в последние годы бессчетное число раз воспроизводился в газетах и журналах. Это самая заметная из египетских древностей, которым угрожала новая плотина в Асуане. Второй храм в том же месте, меньшего размера, был посвящен Нефертари, одной из цариц Рамзеса. Специальный комитет ЮНЕСКО собирал средства на спасение этих храмов от погребения в воде, но это фантастически трудная задача, ибо оба они высечены из камня прямо в скалах. План, одобренный комитетом, предлагает, чтобы весь храм был вырезан из скалы и поднят на гигантских домкратах. Пространство, освободившееся под ним, должно заполняться железобетоном по мере того, как поднимается храм, и со временем оба храма будут стоять на искусственных пьедесталах выше уровня воды. Трудность, точнее, главная трудность, ибо есть технические проблемы, связанные с распределением веса, нагрузками и т. п., – это деньги. Проект должен стоить около 60 миллионов долларов.

Как ни ошеломительна такая сумма, она невелика в сравнении с военным бюджетом государства, даже среднего по размерам. В момент, когда я пишу, она кажется слишком большой любящим культуру правительствам мира. Судьба Абу-Симбела висит на волоске, и время истекает. Когда вы прочтете эти строки, решение будет принято и вы будете знать то, что для меня неразгаданная тайна: будет ли Абу-Симбел погребен под миллионами тонн воды или морская пехота появится вовремя, чтобы его спасти? Унизительно думать, что мы, люди мира, можем так бездумно отдавать себя и все, чем мы владеем, бедствиям войны и проявлять такую скаредность в деле спасения и сохранения[7].

Если Абу-Симбел уйдет под воду, мы можем утешаться мыслью, что, хотя этот храм весьма внушителен, он, откровенно говоря, не является одним из самых прекрасных сооружений в мире. Он не является и хранилищем секретов, которые еще предстоит открыть; он срисован, многократно описан, сфотографирован и даже отражен в живописи. Мои чувства археолога терзает, иногда до боли, перспектива потери огромной массы нетронутых знаний вместе с известными памятниками; вид большой части Нубии с ее сотнями, быть может, тысячами молчаливых свидетелей человеческого прошлого, исчезающих навсегда и безвозвратно под водой. Это знание должно быть обширным, оно могло бы заставить нас пересмотреть все наши концепции египетской истории и даже истории древнего человека вообще. Могло бы? Мы не знаем. И очень возможно, никогда не узнаем. Красота не полностью разрушена, если она живет в копиях, фотографиях и описаниях, но эта часть потенциального человеческого знания может погибнуть навсегда, если ее однажды смоет волной.