Александра Коллонтай. Валькирия революции - Элен Каррер д’Анкосс

богатая на личные встречи. Жизнь поневоле тихая — на это обрекали возраст, частичный паралич, инвалидное кресло. Но вместе с тем, поскольку сама Коллонтай не изменилась, — трудовая. Поначалу Коллонтай посвящала время отстаиванию интересов — своих собственных и Миши. Она имела право на пенсию, но требовала так называемой персональной пенсии, полагавшейся старым большевикам, имевшим особый, то есть дореволюционный, стаж. Приложив немалые усилия, она смогла доказать, что примкнула к партии в 1915, а не в 1917 году, когда ее избрали в Центральный комитет.

Письмо посла Норвегии в СССР Р. О. Андворда с сообщением о том, что король Норвегии Хокон XII награждает А. М. Коллонтай орденом Святого Олафа, и выражением благодарности за плодотворную деятельность в борьбе за установление дружеских отношений между Норвегией и СССР. 10 июня 1946. Подлинник. Машинописный текст. На норвежском языке [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 27. Л. 1–2]

А. М. Коллонтай в Кремлевском дворце после вручения ей норвежским послом высшего норвежского ордена Святого Олафа. Москва, 10 июня 1946. [РГАКФД]

Получив персональную пенсию, она занялась Мишей, для которого просила «пенсию СССР», то есть уровнем ниже. В самом деле природа оказалась к Мише не более благосклонна, чем к его матери: перенеся в свои пятьдесят лет несколько сердечных приступов, он стал настоящим инвалидом. Коллонтай обратилась со своей просьбой лично к Сталину. В те годы, когда Коллонтай жила в Москве, она не отказывала себе в удовольствии писать Сталину не только для того, чтобы попросить его о чем-то для себя лично, для своего сына и внука (еще одного Владимира Коллонтая), но и чтобы заверить его в своей преданности или поздравить с принятыми им решениями, даже если она и сомневалась в их значимости. Так, в 1947 году, когда Сталин отменил смертную казнь — весьма условное решение, не имевшее практических последствий, — Коллонтай отправила ему хвалебное письмо, в котором вспоминала о собственной борьбе против смертной казни, мимоходом критиковала цинизм Ленина в данном вопросе и приводила его знаменитые фразы: «Не разбив яиц, омлет не сделаешь»; «Революции в белых перчатках не делаются».

Статья Рашеля Греппа «Александре Коллонтай 1 апреля 75 лет» в норвежской газете «Арбеидербладет» («Arbeiderbladet»). 29 марта 1947. Типографский экземпляр На норвежском языке. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 2. Д. 37. Л. 9]

Сталин никогда не отвечал на эти письма, тем более не реагировал на исправления, которые Коллонтай вносила в некоторые свои более ранние тексты с конечной целью выпятить роль Сталина в революции. Молчание Сталина не мешало тому, чтобы обращенные к нему просьбы Коллонтай часто удовлетворялись. Она также получала «путевки», позволявшие ей проводить лето в комфортабельных домах отдыха, предназначенных для высших партийных руководителей. Коллонтай жаловалась на слабое здоровье, лишавшее ее активной жизни, однако в течение всех лет после своего возвращения в Москву она пребывала в исключительно благоприятных с материальной и политической точек зрения условиях. Хотя для всей страны это были ужасные годы.

С 1947 года стали появляться все новые признаки того, что чистки возвращаются. Сначала политический процесс в Восточной Европе, разоблачение титоистских уклонов — после разрыва с Тито — и «космополитизма». В СССР науку поставили под контроль, всем навязывались идеи Лысенко, а Жданов проводил чистку в мире науки и искусства. Страна жила в страхе, предчувствуя возобновление террора.

Александра Коллонтай была свидетелем этого политического упадка, но хранила молчание и делилась своими опасениями лишь с очень немногими друзьями. Не объяснялось ли это предчувствием скорого конца?

В январе 1950 года она написала одному другу: «В этом году я не в лучшей форме, но надеюсь, что с приходом тепла силы мои вернутся. В Швеции считают, что старость начинается только в девяносто лет, и Бернард Шоу, достигнув этого возраста, просил избавить его от поздравлений: „Я только почти стар“, — говаривал он». Когда Коллонтай писала эти строки, ей было семьдесят восемь лет. Она еще думала о будущем, хотя периодически и жаловалась на свою «инвалидность и зависимость от посторонней помощи».

В январе 1952 года Коллонтай написала сестре своей подруги Зои: «Мое сердце в плачевном состоянии, но так как я еще не завершила свое дело на этой планете, то не собираюсь исчезнуть в пространстве, словно маленький атом».

Однако смерть была ближе, чем она себе представляла и тем более желала.

8 марта 1952 года, за несколько дней до своего восьмидесятилетия и, по примечательному совпадению, в день сорок первой годовщины учреждения Международного женского дня, Коллонтай почувствовала ужасную боль в груди. На рассвете следующего дня она умерла. Вышинский сообщил ее семье о том, как она распорядилась себя похоронить и где хотела бы покоиться. Согласно ее указаниям в Министерстве иностранных дел провели небольшую церемонию. Семенову, временно исполнявшему ее обязанности в Стокгольме, пока она была больна, поручили произнести речь в ее честь. Он прощался с «дипломатом» и не упомянул о революционерке, большевичке, столь преданной партии с 1915 года, и вообще о женщине-политике и ее деятельности. Эта речь, выбор того, кто ее произносил, — посредственного дипломата — все свидетельствовало о том месте, какое Сталин отводил Коллонтай в истории страны.

Дневниковые записи А. М. Коллонтай об особенностях и чертах ее характера. 1947. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1.Д. 48. Л. 1–4]

Коллонтай была похоронена на Новодевичьем кладбище, где покоится так много прославленных русских и советских людей. Ее могила расположена на «аллее дипломатов», неподалеку от останков Чичерина и Литвинова — двух министров, которым она служила. Соседство, безусловно, почетное, но для большевички со столь длинным послужным списком не являлась ли Кремлевская стена более подходящим местом последнего успокоения?

Все подтверждает тот факт, что Коллонтай было отказано в признании ее большевистского прошлого, и прежде всего то, каким образом объявили о ее кончине.

По традиции — и Коллонтай всегда придавала этому большое значение — о смерти известного коммуниста сообщалось в официальном некрологе, опубликованном в «Правде» и подписанном важным лицом из числа партийной иерархии. В этом заключалось признание исторической роли покойного. Однако же «Правда» обошла смерть Коллонтай молчанием.

Марсель Боди писал в связи с этим: «После смерти Александры Коллонтай я каждый день открывал „Правду“, желая найти там некролог и, быть может, статью в память об