Фараон Эхнатон - Георгий Дмитриевич Гулиа

class="p1">– А мне совсем не весело, – проговорила царица.

– Была бы моя воля – сюда бы вовсе не явился. Не знаю, почему я здесь? Мне кажется, что я долго лежал, сраженный тяжким недугом: все во мне перегорело, ноги едва носят. Голова пуста. Как тыква. Дорогая Тии, у меня нет от тебя тайн: дело очень плохо.

– Я только что то же самое хотела сказать тебе, достопочтенный Эйе. Кому же я скажу, если не тебе? Близкие уходят: одни – на поля Иалу, другие – всё дальше и дальше от сердца. Скажи мне, что случилось? Сын мой избегает меня, словно я прибыла из вражеского стана. Что же будет дальше?

Царица говорила тихо, почти шепотом. Она стояла ровно, такая маленькая рядом с высоким и сухим, как старый тополь, Эйе.

– Пути царице Нафтите отрезаны, – жестко проговорил Эйе. – Больше никогда не появится она ни здесь, ни в Главном дворце. Считай, что посажена под замок. Как птичка в золотую клетку.

– Он так решил?

– Пока нет. Но дело идет к этому.

– Отговорить его невозможно?

– Ты же знаешь его нрав!

Царица глубоко вздохнула. Такая маленькая, со вздернутым носом митаннийка. Аменхотеп Третий сосватал ее у царя Митанни. Однако мира с Митанни она не принесла.

– Увы! – сказала Тии. – Я знаю его хорошо… Когда родился мой сын, нам всем казалось, что не проживет он и дня. Но каким он стал могучим!..

– Духом, – поправил ее Эйе.

– Да, духом. Он поставил на колени врагов своих. Он свергнул великого Амона! Кто бы это сумел сделать?

– Только твой сын!

– Да, только мой сын! И вот когда он достиг вершины, с ним происходит что-то невообразимое… Я спрашиваю: что будет с Кеми?

Эйе ответил:

– То, что суждено.

– Разве в делах государственных полагаются на судьбу? – Царица поправила парик, поплотнее закуталась в шерстяной платок, как это делают женщины Митанни.

– Нет, – ответил Эйе, – но с некоторых пор – да.

– Как это понимать, Эйе?

Жрец не сразу ответил. Он прислушался к музыке, поглядел на лунные блики, рассыпанные на земле.

– Дело в том, что никто не знает, что собирается делать Кийа. Каковы ее планы? Кто знает? Фараон влюблен в нее по уши…

– Да, но мой сын умеет отделить чувства от дел. Это качество или свойство – как тебе угодно! – характера никогда его не подводило. Вспомни, что ты говорил когда-то.

– Что именно? Что ты имеешь в виду?

– Ты сказал мне однажды: «Твой сын сломает себе шею. Он взялся за непосильное. Сокрушить жречество Амона не так-то просто. Ибо за жрецами – вся знать».

Жрец не стал отрицать: да, действительно, он говорил нечто подобное. Насколько помнится, он хотел тогда предостеречь от непродуманных шагов. Свергнуть Амона в Кеми – это все равно что сбросить луну с неба, эту самую луну, которая так ярко светит. Эйе решил освежить царицыну память.

– Твой сын вознамерился совершить это неслыханное дело в один год. Выслушав мои возражения, он переменил срок: два года! А ушло на это больше десяти лет пота, крови и жизни! Десять лет на то, чтобы можно было наконец сказать: Амон свергнут! Но я спрашиваю тебя: Амон свергнут? Жречество побеждено? Знать, противостоявшая замыслам фараона, низринута в бездну?

– Да, – ответила царица не колеблясь.

– Нет! – в тон ей произнес жрец.

– Ты уверен, Эйе?

– Да.

– У тебя есть доказательства?

– Да. Ты видела, как тлеет огонь в золе? Его не видно глазом. Если поднести ладонь на близкое расстояние, то жар дает о себе знать. Я полагаю, что в Кеми, в глубине его, тлеет нечто подобное. Но сквозь золу увидеть это не так-то просто. Ее величеству не мешало видеть сквозь толщу золы.

– Ты говоришь о…

– Да, о Нафтите… Она помогала, она содействовала кое-что увидеть. То, что ускользало порою от его глаза.

Музыка доносилась отчетливо. Особенно с порывами ветерка, дувшего с Хапи. Заливались флейты. Точно соловьи…

– Я совсем не знаю Кийю, – почти простонала Тии. – Нет, я видела ее, она красива, привлекательна. Но больше ничего не могу добавить к этому. А ведь она – соправительница!

Царица произнесла это последнее слово с таким значением, что Эйе даже насторожился, может, старая царица знает больше того, что говорит? Не делится ли с нею сын заветными мыслями?

«…Да нет же, нет! Старая Тии, милая старая Тии никогда не лгала мне. Я помню, как однажды явилась ко мне, пренебрегая опасностью, чтобы сообщить наиважнейшую фараонову тайну о походе на хеттов. Тайну Аменхотепа Третьего, своего мужа… Тии не станет скрывать от меня и сейчас, если только владеет хотя бы малейшим секретом…»

– Он таится от меня, – пожаловалась Тии на сына. – Он молчит, как сфинксы в храмах Мен-Нофера. И я ни о чем не могу спросить, потому что она все время с ним.

Флейты залились веселой трелью. Только в Кеми способны играть подобным манером и услаждать слух своего владыки. Нет в мире лучше этих флейт!..

– Мне сообщили, Тии, что Нафтита сильно грустит. Она плачет тайком.

– Не поверю!

– Да, да, плачет.

– Нафтита? Эта гордая дама? – Тии посмотрела на Эйе снизу вверх: маленькая, сильная женщина на мудрого мужчину – высокого и худого. – Если злые языки и сообщили это – ты не придавай никакого значения!

– Не злые языки, Тии, а твоя внучка. Принцесса Меритатон.

– Как? Эта девчонка?! – Тии топнула ногою. – Задам же я ей таску. И не посмотрю, что у нее муж.

Эйе улыбнулся:

– Не надо. Я уже сказал ей все что полагается.

– Сказал?

– И очень даже внушительно.

– И что же она?

– Кажется, уразумела.

– О бог великий наш, Атон! Как все мы малы и как обширен Кеми! Как же управлять им, если вокруг такие болтушки, такие легкомысленные дети!

Эйе не стал ее переубеждать. Напротив: он добавил, что детей, мол, вокруг развелось довольно много. Главная беда заключается в том, что дети эти – царственные. Если случится нечто ужасное, то кто поведет Кеми по дороге благоденствия? Кто?!

– Ты спрашиваешь меня, Эйе?

– Да, тебя.

Ах, эти флейты! И эти арфы, чьи гордые, низкие звуки только что коснулись уха! Сейчас бы слушать да слушать их, вместо того чтобы…

– Тебя спрашиваю, Тии.

Эйе настойчив. Он желает услышать ее ответ. А ведь знает все наперед. Так зачем это ему? Чтобы в чем-то убедить ее? Или что-то проверить? Упрочить свое мнение или опровергнуть его?

– Кто поведет Кеми? – спрашивает Тии.

– Да. После нас. – Эйе не говорит: «после его величества». Вместо этого он употребил более туманное: «после нас». А кого